Перри не выдержал. Того, что он услышал, было более чем достаточно…
– Простите меня, сударь, за прямоту. Может, нельзя об этом спрашивать, а только…
– Я слушаю, мой юный друг, – кивнул Бродяга.
– Я так понимаю, что все вы – из разбитой армии Короля.
– Ну… – Бродяга чуть усмехнулся, – в общем, ты прав.
– Тогда скажите: неужели теперь все наши земли будут под властью Ангмара?
Неожиданно ответил шрамолицый. Его глаза пылами гневом, а голос, охрипший от боевых команд, сейчас внушал трепет больший, чем если бы этот воин кричал. Но он говорил тихо:
– Никогда Ангмару не утвердиться в Арноре! Да, наше войско разбито, да, мы сейчас бежим, но Ангмару не воспользоваться плодами своей победы! Эта земля не пустит сюда Короля-Чародея! Нас во время битвы скрутили злые чары – и мы были разгромлены. Но эта земля, Земля Королей, сама станет для Чародея тем кошмаром, каким был для нас он!
– И волки будут выть на развалинах Аннуминаса и Форноста, – сказал человек в капюшоне, глядя в огонь.
– Я предпочту волков ангмарцам, – тяжело проговорил шрамолицый.
– Я тоже, – в тон отвечал человек в капюшоне.
Все семеро молчали. В очаге негромко гудел огонь, то одно, то другое полено принималось трещать.
– Налей-ка нам еще, друг Подсолнух, – сказал Бродяга. – Уж больно хорошее у тебя пиво. Нам такого еще долго не пивать… если вообще доведется.
– Я бы вам его с собой дал…
Трое воинов невесело рассмеялись.
– И куда мы его денем? – поинтересовался шрамолицый.
– Кони будут катить бочку впререди себя. Ногами толкать, – язвительно пояснил Арандил.
– Перестаньте, – укоризненно сказал Бродяга. – Нет, друг мой Подсолнух, это невозможно. Выпьем тут, – он хмыкнул, – сколько влезет. Кстати, учти, я угощаю хоббитов и плачу за весь ужин.
– Что-о-о?! – трактирщик буквально налился гневом – так, что стал казаться выше и шире, упёр руки в боки и поглядел на Бродягу, словно перед ним был воришка-поваренок. – Это что же вы, господин мой, меня совсем без совести, что ли, считаете? Это вы думаете, что я вам в такую-то ночь позволю заплатить?! Да за что же вы обижаете меня так?! Да разве вам Подсолнух что худое хоть раз сделал? – от гнева трактирщик перешел едва ни к слезам.
Бродяга встал, положил ладонь ему на плечо:
– Друг мой, среди жителей Арнора не много тех, кому я доверяю; и первый из них – ты. Но совесть есть не только у тебя. Я говорил господину Мышекорю, скажу и тебе: сейчас не время для щедрости. Вам тоже надо жить, вам надо кормить семьи.
Трактирщик ухмыльнулся:
– Да я думаю, мы господином Мышекорем, как заметим рожу поотвратнее, так и вдерем с нее втридогора. По нынешним ценам! Не волнуйтесь за нас, господин мой. Мы не проторгуемся.
Господин Мышекорь царственно кивнул и огладил свой весьма почтенный живот в весьма дорогом жилете.
– Убедил! – рассмеялся Бродяга. – Ладно, будь по-твоему. Хорошо, я хоть сумел заплатить тебе за припасы в дорогу.
"Тоже, небось, по довоенным ценам", – подумал Мышекорь.
– Поставил бы ты мне сразу пару кружек, что ли, – сказал Подсолнуху шрамолицый. – Ты меня знаешь – я много пью. И давай-ка я тебе заплачу. Я – не он, меня даром пивом наливать нечего.
– И этот туда же! – от обиды Подсолнух едва соображал, что он говорит. – Да я тебя, хмыря хмурого, век даром поить готов! Да лучше бы я разорился на пиве тебе, бочка бездонная, чем думать, что вы в последний раз у меня сидите!
От такой речи шрамолицый приподнял бровь, его глаза, всегда чуть прищуренные, превратились едва ни в щелки.
– Много я слышал в жизни о себе всякого… – медленно начал он, и Подсолнух с ужасом понял, кому он всё это наговорил…
– по-разному меня называли… – Бродяга и Анардил напряглись, готовые, в случае чего, повиснуть у друга на плечах…
– но так меня никто… – тут Подсолнух осознал, что стол, разделяющий их, не преграда для опытного бойца…
– никогда… – трое хоббитов оцепенели, не понимая, что сейчас случится…
– не хвалил!
– Уф!.. – одновременно выдохнули шесть глоток.
– Нголмег, ну и напугал же ты нас… – устало сказал Бродяга.
– Вы что? – не понял шрамолицый, – вы действительно решили…
– Что вы, сударь, разрубите меня сейчас пополам вместе со столом, – еще дрожа, отвечал Подсолнух.
– Дожил… – горько хмыкнул воин.
– Нголмег, успокойся. – Бродяга накрыл его руку своей. – Просто сейчас все мы напряжены, как боевые тетивы. Не надо, не злись.
– Пейте, сударь, – Подсолнух поставил перед ним пиво. – И я с вами рядышком посижу, вместе пить будем.
– Бочка, говоришь, бездонная? – скривился в усмешке шрамолицый. – Это ты правильно говоришь. Сколько в жизни ни пил – никогда пьяным не был, – он сделал пару добрых глотков. – А хотел бы я напиться, друг Подсолнух, – он снова глотнул, – ох, как бы я хотел напиться… Вчерную, вдрызг, вдрабадан… так, чтобы небо с землей смешалось, чтобы свалиться под стол и не думать, не чувствовать, не знать, что мы – разбиты, что мы – беглецы и бродяги… эх… – он осушил кружку и принялся за следующую. Подсолнух смотрел на него с жалостью. – Да что там… не будет забытья, и в полночь я выйду к коням, и свежий ветер враз выдует из моей головы весь тот пьяный бред, который я несу сейчас, – он снова сделал большой глоток, – и будет дорога, и бегство, бегство от себя, Подсолнух, бегство в никуда…
– Пейте, сударь. Я еще налью. Может, полегчает вам…
– Он спас нас всех, – тихо сказал человек в капюшоне. – Он со своим отрядом ударил врагу во фланг и сдерживал до тех пор, пока Король не ушел. Мы все в долгу перед ним…
Подсолнух осторожно поставил перед шрамолицым еще пару кружек.
– Спасибо, – прихрипел воин. – Давай выпьем, Подсолнух… выпьем за то, чтобы мы смогли вернуться и чтобы я однажды напился пьян – у тебя в трактире.
– Охотно, сударь, – совершенно серьезно отвечал тот. – За ваше возвращение.
Они стукнули кружками.
– Душа… душа болит… – простонал шрамолицый.