Она шла за мной до самого дома, но уже не ругалась, а только смотрела на меня с какой-то удивительной даньчжинской ненавистью, в которой было больше от покорности судьбе...
Должно быть, Джузеппе ждал меня. Он вышел мне навстречу на высокое крыльцо с обломанными резными перилами - несуразная приземистая фигура, изуродованная толстым наростом-плахой.
Я оглянулся. С высоты крыльца была видна большая часть крепости. Только что был обыкновенный прозрачный вечер - и вдруг ночь. В домах и храмовых постройках зажигались огни. Возле какого-то водоема вспыхнула настоящая иллюминация - лампочки были скрыты в кронах деревьев, и зеленый таинственный свет изливался на неподвижное водное зеркало, на грубого идола и гладкие валуны.
- По-видимому, туда приходил Желтый Раджа? - спросил я вместо приветствия, показав рукой в сторону иллюминации.
- Вы, конечно, хорошо обосновали свой визит, синьор Пхунг? - спросил он, нервно приплясывая на месте.
- Синьор Пхунг? - удивился я. - Вы так меня назвали?
Он в свою очередь удивился.
- Разве вам не сказали? Теперь это ваше храмовое имя.
"Пхунг, - подумал я, - скрывающийся, скрытый, скрываемый... Это лучше, чем, допустим, пханг - дурно пахнущий".
- Но позвольте! - забеспокоился я. - Почему храмовое? Я же не монах? У вас же нет храмового имени, хотя вы тоже носите такой воротник?
- Я - другое дело. Но вы проходите. - Уже в доме он продолжил:
- Дело в том, синьор Пхунг, что я католик, связан с Миссией Святого Креста в здешней столице.
- Ну и что?
- Даньчжины не вмешиваются в дела других религий. Они считают: достаточно того, что человек верует или что имя ему дано в его храме. Вы же атеист. То есть - полный вакуум, который теперь начал заполняться.
- Меня хотят обратить в даньчжинскую веру? Джузеппе смотрел на меня как на слабоумного.
- Неужели вы до сих пор не поняли? Вернуть душу в тело - значит пройти очищение страданиями и наполниться святой верой. Если этого не произойдет, носить вам колодку до гробовой доски, и никакой посол вам не поможет, никакие вмешательства на международном уровне. Здесь свои тысячелетние законы, которые соблюдаются строго.
Несколько больших и малых комнат дома представляли собой не то музей, не то склад или свалку вещей, разделенную с непонятной целью толстыми каменными стенами. В помутневших стеклянных банках - заспиртованные и заформалиненные органы и части тела разных животных. Судя по небрежно заполненным табличкам на латыни, большая часть их некогда принадлежала тиграм. На обшарпанных стенах висело великое множество фотографий, рисунков, красочных журнальных страниц - в рамках и без рамок, и на каждой - тигры.
- Мои милые дорогие кошечки, - Джузеппе трясся в возбуждении, показывая мне картинки. - Это же интеллектуалы среди зверей! Рыцари! А среди всех на свете тигровых пород самая лучшая по всем показателям - здешняя, королевские горные тигры... - Он принялся перечислять их по именам. - Вот этот, Большой Раджа, весил триста пятьдесят килограммов, длина тела от носа до корня хвоста - три метра. А как он легко и изящно умел нести на себе буйвола!
В книжном, полусъеденном древоточцами шкафу я обнаружил книги, написанные самим Джузеппе и изданные в Италии, США, России, Франции, Японии. Да, это был большой ученый, признанный авторитетом во всем, что касается здешних тигров и вообще хищных кошек.
- Королевские горные кошечки - охотники высочайшего класса! - Джузеппе благоговейно притронулся ладонью к облезшей шкуре чучела тигренка. - Острое зрение, как у грифа, тонкий слух, как у опоссума. В броске - сущая молния! Расстояние в пятнадцать метров преодолевает за секунду! Все его тело - это крепчайшие, натренированные мускулы. Я заявляю вполне ответственно, таких мускулов больше нет ни у одного представителя животного мира!
- А почему вы их убивали? - спросил я бестактно. Джузеппе будто с разбегу наткнулся на стену. Он поддал кулаком хомут, короста на его шее собралась в гармошку, и тонкая струйка крови потекла по грязным выпирающим из тела ключицам, увязая в шерсти на груди.
- Что вы делаете?! - ужаснулся я.
- Зачем вы пришли? - простонал он. - Делайте свое дело и убирайтесь! Я вас звал? Скажите, я вас звал?
- Мне сказали, ваша электроника отказала, а мне по счастливому совпадению нужно подумать о хлебе насущном...
- Кто сказал? Кто?!
- Хозяин отеля, господин Чхэн. Джузеппе сразу успокоился.
- А, эта старая проститутка? Всем старается угодить, а всем угождают только проститутки самого низкого пошиба. И за деньги. Господин Чхэн, угождая, надеется получить куш.
- Мне показалось, это вполне приличный, интеллигентный человек. Вы к нему несправедливы. Джузеппе яростно хохотнул.
- А вы внимательно посмотрите на него! Посмотрите! Приклеенная улыбка! Шаблонные фразы! Терпеть его не могу, так можете и передать ему, хотя он об этом осведомлен!
- Тогда зачем он посоветовал мне пойти прежде всего к вам? Ведь неисправные электронные приборы есть и в других домах, я полагаю?
- Конечно, есть! А погнал он вас сюда... - Джузеппе задумался. - Не знаю. У него в башке столько примитивного коварства, что нормальному человеку и в голову не придет...
В углу большой комнаты стоял недействующий стереофонический "центр", покрытый толстым слоем пыли. Я вытряхнул из него несколько ночных бабочек и дохлую фалангу, высохших до звона, - из-за них и произошло короткое замыкание в одном из блоков. С большим трудом я чистил и смазывал механизм и подпаивал, где нужно. Приходилось пользоваться треснувшим зеркалом, чтобы нейтрализовать мертвую зону хомута, - так подсказал Джузеппе, уже давно прошедший стадию привыкания к хомутам. И вот трясущимися руками он ставит сверкающий диск.
- Вы только послушайте! - шепчет он. - В нашей бедной стране катастрофически не хватает настоящей музыки!
- И юмора, - сказал я под вступление виолончели. - Все вы тут ужасно серьезные.
- У нас свое понимание юмора... - Джузеппе сделал знак рукой, чтобы я замолчал.
Он влип в продавленное кресло, грубое волосатое лицо его обмякло, расплющилось о хомут, и в нем проглянуло что-то детское и беззащитное. В стереодинамиках звучал страдающий голос певицы, исполняющий что-то знакомое и прекрасное. Беллини? Масканьи? Или другой волшебник, одолевший пространство и время, чтобы растревожить пропащие души двух средневековых колодников?
Джузеппе прижал к лицу натруженные ладони и беззвучно зарыдал. Стараясь не шуметь, я вышел из дома, осторожно закрыл дверь. Старая женщина сидела под старинным фонарем на быстро остывающих каменных ступенях. Увидев меня, она тяжело поднялась.
- Пусть будут прокляты все гусеницы, - сказала она негромко и пошла следом за мной.
Я благополучно вернулся в коттедж, господин Чхэн помог мне раздеться и угнездиться на кровати. Я сообщил ему, что у "итальянца" нет никаких приспособлений, облегчающих его участь колодника. Наоборот, считается предосудительным что-либо придумывать, так как страдание обладает очистительной силой.
- И правда, - улыбнулся хозяин отеля, - я ведь что-то такое знал, да совсем забыл. Значит, ни бинтов, ни подставок...
- Спасибо, ничего не надо.
Я дремал в положении сидя на широкой мягкой постели, переложив тяжесть колоды на бамбуковую спинку кровати. Через раскрытое окно наплывала непрерывными волнами прохлада и доносилась итальянская музыка. Зеленый глазок светильника привлекал ночных бабочек, и они трепыхались над моей головой.
Дверь номера тихо раздвинулась, и кто-то, на цыпочках подойдя к окну, стал закрывать створки.
- Спасибо, господин Чхэн, - сказал я сквозь дремоту. - Так не хотелось вставать.
- Вас, должно быть, беспокоил ночной холод, иностранцы обычно не могут к нему привыкнуть.
- Скажите, а эта музыка... Он что, всю ночь ее будет слушать?
- Увы, утром у господина Чезарини будет неприятный разговор с Духовным Палачом. Он совершенно не умеет себя сдерживать...
- С Духовным Палачом... - пробормотал я. - Значит, то, что сейчас происходит, наносит вред возвращению в тело души господина Джузеппе?
- Я не совсем в этом разбираюсь... - горячо зашептал хозяин отеля, сотрясая руками бамбуковую спинку и мой хомут. - Ведь из-за этой певицы господин директор заповедника убивал тигров! Разве он вам не рассказывал? Вот видите, какой он. Вы ему сделали доброе дело, а он не рассказал.