-- Вовремя я появился, -- сказал Эмилий. -- Хотел бы я знать, какая муха укусила Кимонова сына! С чего это он так распоясался?
-- Ставлю тысячу империалов, кузен, муху зовут Корнелий Марцеллин.
-- Твой дядя?! -- изумился кесаревич.
-- А что тебя удивляет? Мой дядя не гнушается водить дела с подобным сбродом. Недаром он вождь фракции популяров в Сенате.
-- По-моему, ты заблуждаешься, Софи. Я не вижу логики.
Превозмогая усталость и боль в ступнях, София принялась объяснять ему то, что для нее казалось самоочевидным.
-- Мой дядя Марцеллин мечтает о кресле первого министра, так? Я -- тоже мечтаю. У меня больше шансов. Однако если дяде удастся скомпрометировать меня... Ну, ты понял.
-- Не могу поверить, Софи. Твоя репутация безупречна -- что может изменить какой-то фотоснимок?! Все поймут, что это подстроено твоими недругами. Да и в чем твой грех на этом снимке?..
София Юстина не смогла сдержать улыбку.
-- Твое счастье, кузен, что ты Фортунат. В политике ты наивен, точно дитя... К тому же я не настолько святая, как тебе кажется.
Тут она рассказала ему историю с дневной погоней на озере Феб.
-- ...Никто не сможет ничего доказать, -- сказала она, -- но с тех гидромобилей, что гнались за мной, наверняка видели знак Юстинов на дверцах и символ Пегаса на носу моего корабля. Если начнется расследование или, того хуже, узнает дядя...
-- Я постараюсь помочь, -- задумчиво молвил Эмилий Даласин. -- Ты права, я Фортунат, я могу сказать то, что не позволено политику -- в самом деле, какие интересы в суетной политике могут быть у отпрыска священной династии?!
София рассмеялась и поцеловала кузена в щеку.
-- Ты настоящий друг, Эмиль.
-- И все же больше так не попадайся, -- пробормотал кесаревич.
-- Ну что ты! Я чту наши законы не меньше, чем твое доброе имя, кузен. Кстати, напрасно ты вмешался. Я справилась бы с плебеями и без Круна, и без тебя.
Они подъехали ко дворцу Юстинов; София вышла и направилась в личные свои апартаменты, а карета кесаревича покатила в сторону Палатинского моста, который связывал континентальную Темисию с резиденцией Фортунатов на острове Сафайрос.
-- В постель, только в постель, -- отвечала София на все прочие предложения слуг, а сама думала при этом: "Интересно, он пришел сегодня? Ах, если б он пришел!".
Тот, кого она имела в виду, встретил ее у дверей спальни, и она в радостном изнеможении свалилась ему в руки. Это был атлетически сложенный красавец с восхитительными вьющимися волосами цвета смоли, ниспадавшими на могучие плечи; пропорции его тела были настолько мужественны и безупречны, что этого молодого человека часто называли Марсом, срезая две последние буквы его имени. Его лицо казалось хищным и грозным, даже когда он улыбался, а широкий орлиный нос был носом настоящего римлянина. Читатель, несколько смущенный обликом Юния Лонгина, законного супруга Софии Юстины, может расслабиться: теперь он знает имя человека, которому дарила любовь эта замечательная женщина.
-- О, Марсий... -- прошептала она. -- Какое счастье, что ты со мной!
Князь Марсий Милиссин, единым восхищенным взглядом оценив наряд возлюбленной, отбросил прочь передник, свою последнюю одежду, и приветствовал ее, как подобает столь красивому мужчине приветствовать столь роскошную женщину.
-- Мы заждались тебя, -- жарко прошептал он ей на ухо, -- я и мой настойчивый друг. Ты прекрасна, моя прелесть! Мне одно лишь жаль: скудоумным северным варварам не понять, сколь ты великолепна в этом волнующем наряде!
-- О, ты неправ, -- говорила она, пока он освобождал ее от одежд и укладывал на богатое ложе, -- ты неправ, мой бог: я сумела произвести впечатление!
-- Варвары не стоят твоих трудов, бесценная моя.
-- Они нужны мне, любимый: если я посажу женщину на варварский престол и помогу ей удержаться хотя бы до выборов нового первого министра...
-- Ты станешь героиней нашей истории, моя богиня!
-- Да... О, Марсий! Этот фамильный дворец слишком мал для меня! Как вытерпеть три года, что отделяют меня от Квиринала?!
-- Я помогу тебе скоротать этот срок... А что, герцог Крун в самом деле смертельно болен?
-- Увы, это так... У него язва или даже рак желудка.
-- Ты не знаешь точно?
-- Я знаю слишком много, Марс, и то случайно. Вокруг Круна верные мне люди... Я восхищаюсь этим человеком, любимый! Он мудр и мужествен. Судя по докладам моих врачей, он испытывает нечеловеческие страдания -- а ведь не скажешь по виду его! Ах, если бы я чем могла ему помочь!
-- Но постой, прелесть моя, ведь язва лечится, а рак...
-- Герцог не знает о своей болезни. Во всяком случае, мне кажется, что он не знает, какая болезнь мучает его плоть. А если бы знал, это вряд ли что-нибудь изменило: Крун воин до мозга костей, он будет терпеть боль, пока она не сведет его в могилу... Он не может оставить Нарбоннию даже на время -- его бароны и его собственный сын... Ты меня понял. Вот почему я так спешу устроить наследство Кримхильды.
-- Все у тебя получится, моя звездоокая богиня, ибо нет женщины прекраснее тебя и умнее...
-- ...И нет мужчины достойнее тебя, мой воинственный бог...
Больше они не говорили в эту ночь, ибо истинная любовь не нуждается в словах.
Но если бы София Юстина предполагала, каким событиям суждено развернуться еще до восхода солнца, она, вне всякого сомнения, предпочла бы вовсе не ложиться в постель...
Глава шестая,
в которой наследник нарбоннского престола совершает поступок, способный придти в голову только сыну варварского вождя
148-й Год Химеры (1785),
ночь с 14 на 15 октября, Темисия
-- Эй, наперсник, просыпайся, ну, живо!.. Буду я тут тебя расталкивать, разомлел на аморейских харчах, а еще рыцарем называешься...
Ромуальд открыл глаза и увидел лицо Варга. Принц довольно ухмылялся, а в синих, цвета неба, глазах его играли хорошо знакомые молодому рыцарю озорные искорки. Глаза Варга, впрочем, в этот момент не напоминали цвет неба, потому что небо было черным.
-- Ночь на дворе... -- начал было Ромуальд, но Варг шепотом перебил его:
-- Вставай, живо! Дело есть. Завтра будет поздно.
Ромуальд поднялся с ложа, зная, что друг объяснит ему, какое дело не терпит до утра.
-- Одевайся, -- приказал принц, -- и прихвати кинжал.
Сам Варг был в полном облачении, точно и не ложился спать, но оружие у него отсутствовало.