— Тогда как же они появляются?
— Из вашего страха… Из той части, что ненавидит Другое, что никогда не изменится. Из всей вашей мелочности и глупости и серости. Вы боитесь завтрашнего дня, и вы сделали ваш страх своим богом. Герцогиня знает это.
Пресс снова задребезжал. Вокруг Полли зашипели котлы, вода хлынула по сливам. В воздухе висел запах мыла и влажной одежды.
— Я не верю и в герцогиню, — ответила Полли. — А в лесу нам просто повезло. Любой бы смог заметить. Это не значит, что я в нее верю.
— Это не имеет значения, Полли. Она верит в тебя.
— Да? — Полли обвела взглядом влажную, полную пара пещеру. — А она сама-то здесь? Она удостоила нас своим присутствием?
— Да, — кивнула Уоззи. На ее лице не было и тени сарказма.
Да.
Полли посмотрела за ее спину.
— Это ты сейчас сказала «да»? — спросила она.
— Да, — ответила Уоззи.
Да.
Полли расслабилась.
— А, эхо. Это ведь пещера. Э…
… что не объясняет, почему мои слова не повторяются…
— Уоззи… то есть, Алиса? — задумчиво обратилась она.
— Да, Полли? — откликнулась Уоззи.
— Думаю, будет хорошо, если ты не будешь говорить об этом с остальными, — произнесла она. — Люди ничего не имеют против веры, ну, в богов и прочее, но они начинают злиться, когда оказывается, что они всего лишь показушники. Э… она ведь не появится, а?
— Человек, в которого ты не веришь? — переспросила Уоззи, проявляя твердость духа.
— Я… не говорю, что она не существует, — слабо откликнулась Полли. — Просто я не верю в нее, и все.
— Она очень слаба, — произнесла Уоззи. — Я слышу, как она плачет ночами.
Полли вгляделась в осунувшееся лицо, надеясь, что Уоззи как-то хочет подшутить над ней. Но ответом ей была лишь озадаченная невинность.
— Почему она плачет? — спросила она.
— Молитвы. Ей больно.
Полли быстро развернулась, когда что-то дотронулось до ее плеча. Это была Тонк.
— Миссис Энид сказала, что мы должны работать, — предупредила она. — Она говорит, что стража следит за этим.
Эта работа была женской, и значит, монотонной, доводящей до боли в пояснице, общественной. Полли уже долгое время трудилась над корытом, которое было настолько огромным, что в нем могли стирать сразу двадцать женщин. Руки вокруг нее выжимали и били, отжимали белье и бросали его в корыто для полоскания, которое стояло за ними. Полли присоединилась к ним, вслушиваясь в разговор.
Большей частью это были сплетни, но обрывки информации плавали в них, точно как пузыри в корыте. Пара стражников «позволили лишнее» — то есть, больше, чем следовало — и их уже высекли за это. Это вызвало много комментариев. По всей видимости, командует какой-то важный господин из Анк-Морпорка, он-то и отдал этот приказ. Он вроде волшебника, говорила женщина напротив нее. Говорят, он знает то, что происходит повсюду, а питается сырым мясом. Говорят, у него повсюду есть глаза. Разумеется, все знают, что этот город — собрание Отвержений. Полли, усердно теревшая рубашку о стиральную доску, думала над этим. И еще она думала о сарыче с низин, летавшем в этой горной стране, и о существе, настолько быстром и скрытном, что замечали его лишь по тени…
Она подошла к медным котлам и, окуная кипятящееся белье в мыльную воду, заметила, что здесь, где нет никакого оружия, она пользуется тяжелой палкой около трех футов длиной.
Откровенно говоря, ей нравилось работать. Ее мускулы делали все, что нужно, предоставляя мозг самому себе. Никто не был уверен, жива ли герцогиня или нет. Это, в общем-то, не имело значения. Но Полли точно понимала одну вещь. Герцогиня была женщиной. Простой женщиной, не богиней. Да, люди молились ей в надежде, что их просьбы преподнесут Нуггану в красивой обертке, но это не давало ей права играть с рассудком людей, вроде Уоззи, у которых и так были свои проблемы. Боги могут творить чудеса, герцогини же позируют для портретов.
Уголком глаза Полли заметила, как некоторые женщины берут с помоста в конце комнаты огромные корзины и выходят через другой проход. Она оттащила Игорину от корыта и сказала идти с ними.
— И примечай все! — добавила она.
— Да, капрал, — кивнула Игорина.
— Потому что кое-что я знаю, — продолжала Полли, кивнув в сторону сырого белья, — а именно, что все это следует проветрить…
Она вернулась к работе, вливаясь в разговор. Это было не сложно. О некоторых вещах прачки не говорили, в особенности о таких как «мужья» и «сыновья». Но кое-что Полли примечала. Некоторые были в крепости. Некоторые, возможно, были мертвы. Некоторые были где-то там, за стенами. Кое у кого из женщин постарше были Медали Материнства, которыми награждались те, чьи сыновья погибли за Борогравию. Чертов металл ржавел в этой влажной атмосфере, а Полли думала, получили ли они их в письме от герцогини, с ее подписью, напечатанной на обороте, и именем сына, еле вмещенным в оставленный пробел:
Мы чтим и поздравляем вас, миссис Л. Лапчик, Колодезная улица, Манкс, со смертью вашего сына Отто ПвтрХанЛапчик 25 июля в — Название никогда не указывалось, дабы не содействовать врагу. Полли удивлялась, узнав, что дешевые медальки и бездушные слова, как бы то ни было, помогали матерям. В Мюнцзе те, кто получил медали, носили их с некой яростной, возмущенной гордостью.
Она не думала, что очень уж доверяет миссис Энид. Ее муж и сын были там, в камерах, а сама она уже могла оценить Блуза. Она, должно быть, спрашивала себя: что наиболее вероятно — что он сумеет вытащить их оттуда и оставить целыми и невредимыми, или же, что будет такая сумятица, что все мы пострадаем? И Полли не могла винить ее, если бы та обо всем рассказала.
Ей показалось, что кто-то говорил с ней.
— Хмм? — произнесла она.
— Нет, ты только посмотри, а? — повторила Шафти, размахивая проклятой парой кальсон. — Они кладут цветное вместе с белым!
— Ну? И что? Это же вражеские кальсоны, — произнесла Полли.
— Да, но ведь можно же все делать правильно! Смотри, они положили красную пару, и теперь все стали розовыми!
— И? В семь лет мне нравился розовый цвет.[18]
— Но бледно-розовый? На мужчине?
Полли посмотрела на другое корыто и похлопала Шафти по плечу.
— Да. Цвет очень бледен, а? Лучше найти еще что-нибудь красное, — произнесла она.
— Но так будет только хуже… — начала Шафти.
— Это был приказ, солдат, — прошептала Полли ей в ухо. — И добавь крахмала.
— Сколько?