Я вытер ладонью слезы и хотел подняться на колени, но идея оказалась не из лучших, потому что солома вонзалась в мои изуродованные пальцы. Тогда я передвинулся назад, к стене, пока не почувствовал на спине ее холодное влажное прикосновение.
Шаги звучали все ближе, тихие и осторожные. Агенты подкрадывались, не зная, что я научился слышать, как черви ползают по соломе в самом дальнем углу.
Сантиметр за сантиметром я поднимался, прижимаясь спиной к стене и отталкиваясь пятками от пола. Еще немного. Еще чуть-чуть! Ноги мои дрожали от напряжения, но я должен был стоять, коща они войдут, стоять, чтобы они не поднимали меня с пола, как мешок с тряпьем. Если мне удастся встать, я вынесу следующий визит в комнату-пещеру.
Они уже сунули ключ. в замочную скважину, но и я уже почти стоял. Я оцарапал спину о стену, но все-таки встал, скрестив на груди руки. Тут на меня упал свет из волчка, послышался сдавленный вскрик и торопливая возня с замком; свет погас, а меня заполнило холодное возбуждение. Они удивились, что я стою, этого они не ждали. Я снова победил их!
Замок заскрежетал и открылся с металлическим стоном. Дверь со скрипом отворилась. Кто-то легко вошел в камеру и остановился.
- Уилл? С тобой все в порядке? - голос звучал как-то мягко, это был не тот голос, которого я ждал. Когда-то я уже слышал его, кто-то уже называл меня так. Я нахмурился, роясь в памяти.
- Уилл! Я пришла тебе помочь. Бежим.
Это не могла быть очередная хитрость. Этого они просто не могли сделать!
- Уилл!
Снова вспыхнул свет, но на сей раз не ударил мне в глаза. Он осветил лицо: голубые глаза, изящно выгнутые брови, короткий прямой нос и красные губы, аккуратная головка с темно-каштановыми волосами. Да, это было ее лицо.
- Лаури! - сказал я. Мой голос больше походил на кваканье - я давно ничего не говорил. Сделав шаг в ее сторону, я рухнул в пропасть ночи.
- Такой бледный, такой бледный, - шептал знакомый голос. Я проглотил что-то холодное и щиплющее рот, что-то обжегшее мне горло и желудок и проложившее пути для сил, которые тут же влились в мои руки и ноли.
Лаури сидела на заплесневелой соломе, поддерживала мою голову и вливала что-то мне в рот. Я сделал еще глоток и отодвинул бутылку.
- Беги отсюда, - сказал я.
- Только с тобой.
- Я не могу ходить. Не знаю, как ты сюда попала, но тебе нужно бежать! Сейчас же, пока они не пришли и не застали тебя здесь.
- Нет, - сказала она. - Я никуда без тебя не пойду.
- Я не могу, - голос мой задрожал. - Как ты не понимаешь: я не могу ходить, а ты меня не унесешь. Ради Бога, беги, пока тебя не нашли здесь!
- Нет, - повторила она, - если ты не сможешь идти, я останусь здесь с тобой.
Жгучие слезы бессильного отчаяния потекли у меня из глаз.
- Ладно, - рыдал я, - я покажу тебе, что не могу ходить. А потом ты уйдешь.
Я сел. Лаури встала, наклонилась и подняла меня,, а я пытался ей помочь. Как-то вдруг я оказался на ногах, покачнулся, и камера закружилась в темноте.
Лаури сунула руку под мое правое плечо, а второй рукой обхватила меня за пояс.
- Отлично, - мягко сказала она. - А теперь сделай шаг. Только один шаг.
Опираясь на Лаури, я поднял правую ногу, передвинул ее вперед, поставил и снова едва не потерял сознание. Потом туман перед глазами медленно рассеялся. Я все еще стоял. Следующий шаг, отдых и еще один. Вскоре мы оказались в длинном черном коридоре. Я вспомнил, как долго меня вели через старый замок, все вниз и вниз, и понял, что никогда не смогу выйти отсюда.
- Это слишком далеко, - сказал я. - Мне не пройти столько. Иди одна, Лаури. Ради Бога, оставь меня. Беги, и я буду благодарен тебе больше, чем ты можешь представить.
- Нет. - Она сказала это тихо и спокойно, но я знал, что решения своего она не изменит. - Еще шаг, - попросила она, малюсенький шажок.
Я сделал шаг, еще один, а потом еще и еще, и все было не так плохо, пока я делал по одному шагу. и не смотрел вперед, а думал лишь о том, чтобы шагнуть и не упасть. Коридор не был выложен ножами, как в моем сне, скорее это были иглы, и через какое-то время они уже не втыкались в мои пальцы на каждом шагу, а прошивали тело молниями боли через два-три шага, но это я мог выдержать. Мне казалось, будто мои ступни далеко внизу, а голова высоко-высоко и приходится нагибаться, чтобы не удариться о потолок. Лаури шла рядом со мной, поддерживая и ободряя.
Мы проходили небольшие отрезки темноты, прошли мимо комнаты-пещеры, с устройствами, похожими на затаившихся демонов. Я не мог понять, где сейчас Сабатини и его присные, но это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме следующего шага. И я шел, отдыхал и снова шел, но ни разу не остановился в хорошем месте, потому что везде были иглы, но это уже я мог выдержать. Но пока Лаури была со мной, а единственным способом вывести ее из этого места было идти с нею, я мог прошагать. Я прошел бы через всю Бранкузи, как по раскаленной плите, преодолел бы пространство и добрался бы до звезд, даже если бы дорога состояла из одних игл.
Мы одолевали ступень за ступенью. Сначала я считал их, но после сотой сбился. Темнота кружилась и никак не хотела остановиться, хотя я держал голову неподвижно. Стало светлее, послышались чьи-то шаги... не наши.
Я почувствовал, как мне сунули что-то в руку, посмотрел и увидел фламмер. Я не мог понять, откуда он там взялся, но потом догадался, что Лаури принесла его для меня. Держа его в руке, я чувствовал себя сильнее, и мне показалось забавным, что я тащусь по длинному коридору очень старого замка с красивой девушкой. Я рассмеялся, и чужие шаги замерли, рядом со мной вспыхнул свет и осветил Агента, стоявшего и моргавшего глазами.
Это был не Сабатини и не тот маленький, со сверкающими глазками, а третий, большой и жестокий, тот, который все время смеялся. Теперь рассмеялся я, рассмеялся так, что едва сумел поднять пистолет, но все-таки поднял его и нажал на спуск, а он все моргал, пытаясь разглядеть что-то. Подымив немного, он растекся по полу.
Я смеялся и смеялся и никак не мог лерестать, а потом побежал по темному коридору, и кто-то бежал за мной, окликая по имени. Я знал, что должен остановиться и позволить догнать себя, но не мог.
Я бежал и бежал на одеревеневших ногах сквозь ночь, пока она не сгустилась вокруг меня и бежать стало невозможно.
14
Похоже, я долго был без сознания; обмороки сливались со сном, сон прерывался кошмарами.
Это были необычные сны. Порой мне казалось, я не спал, а думал, что сплю, порой наоборот, и я не мог отличить действительности от сна. У меня был жар, я то обливался потом, то трясся от озноба и к тому же бредил.
Мне снилось, что я снова в квартире Лаури, но не на кухне, а в спальне, которой никогда не видел, в постели девушки. Мне снилось, что Лаури садится рядом со мной и кладет руку на мой горячий лоб, холодную и ласковую руку, и говорит со мной голосом, похожим на нежную музыку. Я знал, что это сон, потому что потерял сознание еще в замке. Она нипочем не донесла бы меня и не выбралась бы со мной наружу, и я боялся минуты, когда проснусь и узнаю, что она убежала, поняв, что я очень не скоро приду в себя.
Еще мне снилось, что я снова лежу в темной камере на гнилой соломе, и я не знал, явь это или сон. Я надеялся, что сон, но не из-за себя, а из-за Лаури, потому что и она была со мной. Порой она лежала у стены, там, где когда-то Фрида, порой - рядом со мной и согревала меня своим телом, когда меня знобило.
Иногда мы разговаривали, и тогда я совсем уже не был уверен, где мы.
- У меня есть крепость, - говорил я. - Когда-то давно я был наг и беззащитен, и зло беспрепятственно вошло в мой мир. Поэтому я научился строить вокруг себя толстые крепкие стены, которые никто не сможет разрушить. Они будут ломиться ко мне, но никогда не проникнут в мое укрытие. Крепость выдержит атаку всей Галактики.
- Тише... - отвечала она. - Тебе уже никто никогда не причинит вреда.
- Я люблю тебя, Лаури, - говорил я. - Ты добра и прекрасна, но больше всего я люблю тебя за то, что видел тебя в твоей крепости, и там ты тоже прекрасна. Там ты еще прекраснее, и я люблю тебя.
- Знаю, - говорила она. - А теперь - тише.
- Но любить опасно. Я не должен любить, потому что любовь - таран, перед которым не устоит ни одна стена.
- Это верно, - тихо отвечала она.
- А если я впущу тебя внутрь, не станешь ли ты смеяться надо мною? Не станешь ли ты смеяться, увидев меня таким, каков я на самом деле? Если ты рассмеешься, я стану как Сабатини и возведу вокруг себя стену, которую никто и никогда не сможет разрушить. Я исчезну за ней, и больше меня не увидит никто. Все будут видеть только стены моей крепости, холодные, серые и непреодолимые.
- А теперь спи, - отвечала она. - Никто тебя не тронет.
В один прекрасный день я пришел в себя. Было холодно, я лежал, боясь открыть глаза.