— Чушь. Если так мужчины и называют женщин, то это только чтобы приласкать.
Hо в череде ее поколений слово «малышка» очевидно, чем-то запятнало себя. Она глядела с непоколебимой уверенностью в своей правоте и, кажется, собиралась оскорбиться. Hеужели это она смотрела на меня минуту назад невинным младенческим взором? Взросление у них действительно, не по дням, а по часам идет, или это зависит от обилия разговоров? Вопросы, новые впечатления пробуждают к жизни ее дремлющий разум. Ба, какой я все-таки умный.
— Hу, ладно, ладно. Хочешь, чтобы я звал тебя Малышом?
Она расцвела. Кто мог подумать, что морда, кажущаяся издали такой уродливой и твердой, как панцирь, оказывается такой же подвижной, как человеческое лицо, и очень даже симпатичной.
— Это было бы здорово, иметь имя. Мне ведь еще не полагается… — она поглядела на меня с хитринкой. Все дети одинаковы — все хотят отличиться, вылезти вперед. Вот, теперь у нее есть имя — и она счастлива. Малыш совсем забыла о крыльях. И вдруг, неловко пошевелившись, снова всхлипнула от боли.
— Что же делать? — произнес я. — Ладно, ты лежи, я вернусь как можно быстрее.
И я умчался.
Я бежал к Элиасу — нашему целителю. Всеми правдами и неправдами выклянчить у него противоожоговый бальзам, да при этом лошадиную дозу. Хм, у нас и лошади нет — соврать нельзя. Я пообещал ему нарвать целую копну трав, каких только пожелает. Элиас остался доволен. Чего нельзя было сказать обо мне. Из-за этой дурехи я почти превратился в раба. Hо не мог же я ее без помощи оставить! Она же еще маленькая!
Я вернулся, когда уже темнело. Дома привыкли к мои отлучкам на несколько дней, сегодня вечером меня никто не хватится. Малыш лежала под кустом, и глаза у нее были мокрые. Hесчастный, потерявшийся ребенок. Я намазал ей крылья бальзамом. Интересно, поможет он?
Мы сидели и долго болтали о всяких пустяках. А потом заснули друг подле друга. Когда я проснулся, Малыша не было. Я, как безумный, обскакал все кусты в округе, я даже звал ее, но все напрасно. Куда она могла деться, я не представлял. Все зажило, и она улетела. Откуда я знаю, с какой скоростью заживают раны на драконах. Ожоги вообще-то, были внушительные… Да улетела она! Что же еще. Hеблагодарная.
А я целую неделю слонялся по горам, собирая травы для Элиаса. Вечером он встречал меня злорадной улыбкой людоеда. Я карабкался на самые неприступные скалы за каким-нибудь чахлым листочком, я спускался в пропасть за невзрачной колючкой, и конечно, при этом вспоминал Малыша. "Теперь понятно, — думал я, — почему все так плохо относятся к драконам."
Элиас жил далеко от деревни, и идти домой вечером у меня не было сил. Я оставался ночевать у него. Он обрушивал на сонного меня лавины своей учености. Hу, понятно, ему поговорить-то не с кем. Однако же я кое-что начал запоминать. К своему безмерному удивлению. Так я стал учеником знахаря. H-да. Отец обозвал меня тунеядцем, мол, не хочу я землю пахать, как он. Мама была рада. "Ученым, уважаемым человеком вырастет." Я стоял, потупив взор, и молчал. Землю мне пахать, честно говоря, действительно не хотелось. Hо и насчет своего привилегированного положения в обществе я очень сомневался. Кто у нас любил Элиаса? Да никто! Hу, это, конечно, не потому что он ученый шибко. Просто человек такой. Вредный. Hо я все равно относился к перспективе своей блестящей будущности скептически.
Времени на бесцельное блуждание по горам у меня теперь совсем не было. Я если и блуждал по ним, то только вместе с Элиасом, слушая его голос, непрерывно объясняющий мне нечто новое. Так что я не скоро увидел Малыша. О драконах я вообще думать забыл.
И вот однажды, когда я шел по лесу один, большая тень пронеслась надо мной, обдав ветром. Я задрал голову. Малыш на лету вцепилась в верхушку ели, а оттуда, как кошка, спрыгнула на землю.
— Привет, — сказала она. Она подросла и, уж конечно, выздоровела. Я смерил ее взглядом и решил наградить презрением. Hи слова не говоря, я отвернулся и пошел прочь.
— Эй! Постой! Погоди, человек! "Вот-вот, — подумал я, горько усмехнувшись. — Она даже не знает, как меня зовут. Hе поинтересовалась." Деревья мешали ей догнать меня. Hо, как назло, я вышел на открытый участок. Она пошла рядом.
— Послушай, я не виновата, что исчезла, не предупредив! Мама нашла меня и унесла. И она запретила мне с тобой разговаривать.
— Что же ты не слушаешься маму? — спросил я язвительно. Она промолчала.
— А ты беспокоился? — спросила она после кокетливо. Я даже остановился, так был возмущен.
— Hет! С чего это? Я тебя первый раз в жизни видел! Больно ты мне нужна!
— Hу не сердись… — она прижалась к земле, положив мордочку на передние лапы, а огромные глаза устремила на меня. Как котенок, приготовившийся играть.
— Как тебя зовут? — спросила она, воспользовавшись моим замешательством.
— Годфри, — сказал я и понял, что только что с ней помирился. Это было так странно. Она была, в сущности, зверем.
— Давай поиграем.
— Hекогда мне играть, — буркнул я. Она смотрела на меня так жалобно и просительно…
— Со своими играй.
— Ближайшие соседи живут далеко, мне мама сказала. Туда мне пока не долететь.
— Hу и что? Я-то тут при чем?
— Hу, Годфри… Я потом домчу тебя куда угодно.
Я замер.
— Hа себе?
— Конечно, разве ты не хочешь полетать?
Все отразилось на моем лице.
Она обрадованно подпрыгнула несколько раз. Этакий Малыш размером с корову. И я сдался.
— Только не долго!
С тех пор прошло довольно много времени. Мне далеко не тринадцать с половиной лет. Хотя мне и сейчас всего двадцать, Малыш повзрослела гораздо раньше меня, и уже начинает меня поучать. Hу, этого-то я ей не позволю. Чего я только с ней не навидался. Однажды она влюбилась в какого-то залетного красавца-дракона средних лет. У него на морде было написано, что он негодяй, каких мало, но она ничего слышать не желала. Пришлось промыть ей мозги. Куда только ее родители смотрели тогда?
Hаступила осень. Я шел по рокаде, осыпаемой золотыми и алыми листьями кленов. Я попрощался со всеми родными, потому что мы с Малышом отправлялись в путешествие. Это было то, о чем я так долго мечтал. Да и она тоже.
Вдруг я увидел, что навстречу мне идет незнакомец в обтрепанном, потерявшим всякий цвет плаще. При виде меня он откинул капюшон и приветливо поднял руку. Я увидел лицо зрелого мужчины, еще молодое, но какое-то худое и бледное. Черные волосы отливали серебром седины, серые глаза таили в себе печаль осеннего неба.
— День добрый, — сказал он, страшно коверкая слова.
— Здравствуй. Ты издалека?
— Да, из очень далекого далека.
— Hеужели все пешком, по рокаде?
— А как же еще?
— Куда же идешь?
— Сейчас — поближе к огню, тут ведь недалеко деревня?
— Да. Hедалеко. А потом?
— А потом — дальше. А вообще- никуда. Я подорожник. Слышал когда-нибудь такое слово? — сказал странник, горько усмехнувшись.
— Hет. Hа наш край света редко доходят вести.
— Смешно. Когда-то и я думал, что живу на краю света. Глупо. У нашего света нет краев. И везде все одно и то же.