Чтобы добраться до занавески туристического класса, мадам Эдмонд надо сделать не больше пяти-шести шагов. Но, делая их, она вся колышется, и мы, сидящие в правом полукруге, все, кроме индуса, смотрим на это колыханье. Плотно облегающее её зелёное платье в крупных чёрных разводах было выбрано ею не без расчёта. Пониже спины на нём красуются два крупных орнамента, и движение усиливает их декоративный эффект. За этими орнаментами мы и следим.
Как только занавеска за ними закрылась, Пако покидает своё место, пересекает круг и опускается в кресло, которое освободила мадам Эдмонд. На свой манер, грубовато и простодушно, он пытается утешить Мишу и, что, пожалуй, уже неосторожно с его стороны, возвратить ей надежду.
Пако всех нас просто умиляет отеческими чувствами, которые можно прочесть в его круглых, выпученных больше обычного глазах; от усилий убедить Мишу лысина его порозовела; надо честно признать, что он не слишком-то умело отстаивает свою правоту, но, как большой добрый пёс, исполнен готовности всегда оказать услугу. И всех удивляет грубость мадам Эдмонд, которая, вновь появившись в салоне, говорит резким тоном, сверкая глазами:
– Прошу освободить моё место. Садиться на ваше я не собираюсь.
Пако краснеет, но, к моему немалому удивлению, не отвечает на этот оскорбительный выпад. Он встаёт и, повернувшись, без единого слова, с тем же напыщенным и одновременно неловким видом, который делает все его движения немного смешными, возвращается к своему креслу. Я изумлён, видя, как этот человек, столь вспыльчивый и тщеславный, не пикнув стерпел грубый окрик, и с этой минуты у меня возникает ощущение, что мадам Эдмонд и он знают друг друга и что Пако по каким-то причинам не имеет желания вступать с нею в спор.
Что до мадам Эдмонд, пора наконец сказать и о ней.
Ах, ну конечно, разве может она не гордиться собственным телом! Крупная, светловолосая, хорошо сложенная, с упругой грудью, которая прекрасно обходится без бюстгальтера, и оба тугих соска дерзко торчат под тканью платья, мадам Эдмонд пристально смотрит на всех сидящих в салоне мужчин, смотрит затуманенными глазами и приоткрыв рот, словно от одного только их вида у неё слюнки текут. Своим ртом она вообще играет очень охотно и имеет привычку, глядя на вас, всё время облизывать круговыми движеньями губы, и вы поневоле начинаете думать, что являетесь для неё лакомым куском.
Вначале я увидел в мадам Эдмонд безобидную нимфоманку, но нечто непреклонное, каменное, порою мелькающее у неё в глазах, привело меня к заключению, что в этом выставляемом напоказ разгуле секса есть свой расчёт; приветливая и ласковая, эта дама будет вас, разумеется, усердно обхаживать, но отнюдь не из одной лишь любезности.
Её платье с так удачно размещёнными разводами не позволит вам ни на мгновенье забыть об упругости её бюста, о необъяснимой способности её сосков всегда пребывать в напряжении. К тому же оно щедро открывает для обзора её нижние конечности.
Глядя на них, задаёшься вопросом, как им удаётся быть такими ладными и стройными, если она так мало пользуется ими для ходьбы или бега. Но всё же я не решаюсь видеть в них только дар Божий. Ибо дар тратится безоглядно, тогда как мадам Эдмонд управляет своим хозяйством довольно расчётливо. С той минуты, когда я сел в своё кресло, я наблюдал, как она, играя глазами и ртом, ласкает манящими взорами всех имеющихся в наличии мужчин. Исключая Пако. Это исключение, даже ещё до злобной её выходки против Пако, меня и насторожило, тем более что сам лысый господин тоже ни на миг не позволил своему взгляду скользнуть в направлении мадам Эдмонд, а ведь она не может не привлекать к себе внимание! Даже Караман и тот несколько раз едва не угодил в ловушку – при всей своей, казалось бы, защищённости от соблазнов подобного рода.
В последний раз взглянув на бортпроводницу – она неподвижно сидит с опущенными глазами, сложив на коленях руки,– я в свою очередь тоже смежаю веки и, должно быть, мгновенно засыпаю, ибо сразу оказываюсь в мире сновидений.
Не буду сейчас – во всяком случае, в подробностях – рассказывать свой сон; он был тягостен и неоригинален. И крутился, хотя и в разных вариантах, вокруг одной-единственной темы – вокруг пропажи.
Я на вокзале, я ставлю на пол чемодан, чтобы взять билет. Я оборачиваюсь. Чемодан исчез.
Место действия меняется. Я брожу по многоярусной автомобильной стоянке у площади Мадлен в Париже. Я не могу вспомнить, на каком уровне я поставил машину. Я обхожу все подземные этажи. Машины нет.
Я гуляю вместе с бортпроводницей в лесу Рамбуйе. Очень высокие папоротники. Я иду впереди, пробивая ей путь. Оборачиваюсь. Её уже нет. Я зову её. Вокруг сгущается туман, и одновременно наступает ночь. Я зову её снова. Поворачиваю обратно. Раза два или три, в разных направлениях, я вижу среди деревьев её силуэт. Я всякий раз устремляюсь ей навстречу. Но по мере того как я пытаюсь приблизиться к ней, её силуэт отступает. Я как безумный бегу – она совсем исчезает во мгле.
Просыпаюсь с бешено бьющимся сердцем, весь в поту. Бортпроводница спокойно сидит на своём месте. Во всяком случае, её телесная оболочка. Но где она сама, эта женщина, что живёт по ту сторону своих опущенных глаз? Или своей – такой похожей на искреннюю – улыбки.
Я отвожу глаза, я замечаю Пако, его гладкий пламенеющий череп, его глаза, вылезающие из орбит под напором гнетущих его мыслей.
– Как получилось,– говорит он, глядя на Карамана,– что в Париже для меня оказалось невозможным найти карту Мадрапура?
– Вам бы это не удалось и в Лондоне,– говорит Караман, кривя губу.– Единственные карты этого региона – индийские, а правительство Индии не признаёт существования независимого Мадрапура. На картах даже такого названия нет.
– В таком случае,– говорит Пако с широкой улыбкой,– если такого названия нет на картах, откуда мы знаем, что Мадрапур существует?
Караман в свой черёд тоже улыбается, сохраняя при этом чопорный вид.
– Я полагаю,– говорит он с иронией,– это произошло потому, что туда уже кто-то ездил.
После чего опять наступает молчание, и кажется, будто ирония обращается, как бумеранг, на самого Карамана. Похоже, что никто из пассажиров нашего самолёта не бывал в Мадрапуре, а если кто-то и был, не считает нужным об этом сказать. Я гляжу наугад на Христопулоса, но его лицо, надёжно укрытое беспокойно бегающими глазками и огромными усами, непроницаемо.
– Мадемуазель,– говорит Бушуа, измождённый компаньон Пако,– был ли уже до этого хотя бы один рейс на Мадрапур?
– Дорогой мой, ведь бортпроводница уже ответила на ваш вопрос,– говорит Пако с нетерпеливостью, которая меня удивляет. И продолжает таким же раздражённым тоном: – Она ещё раньше сказала, что это первый полёт! Правда, мадемуазель?
Бортпроводница утвердительно кивает головой. Я отмечаю, что лицо её снова утратило живые краски и она судорожно вцепилась ногтями в юбку. Непонятная реакция: в конечном счёте, её ли вина, что наш полёт является первым?
– Истина такова,– говорит Блаватский, который, кажется, на сей раз не очень уверен в себе,– истина такова, что о Мадрапуре мы знаем лишь то, что нам сообщило в своём письме ВПМ. Индия об этом безмолвствует. И Китай тоже.
– Что такое ВПМ? – неожиданно спрашивает миссис Банистер с беспечной небрежностью.
Мы все немного удивлены, что левый полукруг вторгается в беседу, которую ведут между собой мужчины правого полукруга, однако удивление быстро проходит, и Караман учтиво, но с оттенком снисходительности отвечает:
– ВПМ – это Временное правительство Мадрапура. Так вы француженка, мадам? – добавляет он.– Я думал, что вы американка.
– Я дочь герцога Буательского,– говорит миссис Банистер с царственной простотой.
На всех сидящих в салоне, кроме Мюрзек, которая громко хмыкает, эти слова производят сильное впечатление. Все мы немного снобы, даже Блаватский, который теперь смотрит на миссис Банистер новыми глазами.
– Почему же оно временное? – спрашивает миссис Банистер, и её пронзительные насмешливые глаза упираются в Карамана, но шея и корпус при этом кокетливо изгибаются в сторону Мандзони; она, должно быть, очень довольна, что он знает теперь, кто она. На весах обольщения титулованные предки могут в конечном счёте и перетянуть прелесть двадцати юных лет Мишу.
Караман слегка наклоняет голову к миссис Банистер, делая это немного неловко, но по-светски любезно, словно он предоставляет свою персону, а также и Кэ-д'Орсэ [4] в полное распоряжение герцогской семьи. Почти все французские дипломаты, как я давно уже заметил, тайные роялисты. Да и сам я, сколько бы ни хорохорился здесь, должен признаться, что обожаю листать книги дворянских родов и всякие светские справочники, хотя они в большинстве случаев чистейшая фикция.
Караман говорит проникновенным тоном:
– То, что сказал сейчас мсье Блаватский, совершенно верно, мадам.– (И по тому, как он произносит это «мадам», я ощущаю, насколько он сожалеет, что не может сказать «госпожа герцогиня», ибо на миссис Банистер, занимающей ввиду своего пола более низкую ступень в социальной иерархии, лежит лишь отблеск гордого титула.) И он уверенно, со знанием дела продолжает:
– Я позволю себе повторить то, что сказал мсье Блаватский: Индия упорно не отвечает на наши запросы по поводу Мадрапура. Всё, что мы знаем о Мадрапуре, приходит к нам через ВПМ. Коротко говоря, из сообщений ВПМ следует, что Мадрапур – государство на севере Индии, к востоку от Бутана. Он имеет общую границу с Китаем, который, если верить слухам, снабжает его оружием. По данным всё того же ВПМ, в 1956 году махараджа Мадрапура уже готов был войти в состав союза индийских княжеств, когда его подданные изгнали его из страны, и Мадрапур практически стал независимым.
– Что вы имеете в виду под «практически независимым»? – спрашивает Блаватский, и его глаза за толстыми стёклами смотрят недоверчиво и внимательно.
– Слово «практически» – англицизм, который, собственно, ничего не означает,– говорит Караман с тонкой улыбкой, предназначенной не столько Блаватскому, сколько миссис Банистер.– Если не считать, может быть, того, что Индия не захотела обременять себя бесконечной борьбой с мятежниками, живущими в высокогорных лесных районах и, вероятнее всего, в обстановке полного бездорожья.
– Как? Полного бездорожья? – в сильном волнении восклицает Пако.– Но меня совершенно не устраивает, если там нет дорог! Как же я буду тогда вывозить свои брёвна?
– Свои брёвна? – говорит миссис Банистер, поднимая с проказливым и прелестно легкомысленным видом брови и наклоняясь вперёд, чтобы Мандзони, которого Робби загораживает от неё, мог видеть её профиль, не лишённый, надо сказать, очарования, несмотря на остренький носик.
– Речь идёт о древесных стволах,– охотно поясняет Караман.– Мсье Пако импортирует во Францию деловую древесину.
Миссис Банистер благосклонно, но сдержанно кивает головой в сторону Пако, словно её управляющий только что представил ей весьма достойного арендатора. Но всех этих тонкостей Пако не замечает. С побагровевшей лысиной, с выпученными глазами, он переводит озабоченный взгляд с Карамана на Блаватского.
Выдвинув вперёд массивный подбородок с ямочкой и обнажив свои крупные зубы, Блаватский улыбается. В то же время в его маленьких и пронзительных серых глазках что-то поблёскивает, и это наводит на размышления. Блаватский не забыл своей стычки с Пако, а ведь он, несмотря на свой смех, на игривость манер и грубоватость простецкого парня, безусловно, злопамятен.
– Как я могу это знать? – говорит он с добродушным видом, отводя руки в стороны от своего дородного туловища.– Мы почти ничего не знаем о Мадрапуре. Есть люди, которые надеются найти там золото. Другие,– острый, как бритва, взгляд на Карамана,– нефть. Третьи,– на Христопулоса он не смотрит, но взгляд его становится жёстким,– наркотики. А вот вы, мсье Пако, деловую древесину. Почему бы и нет? – Он ещё шире разводит руки.– В конце концов, если Мадрапур действительно существует и если он в самом деле находится там, где нам говорят, то уж чего-чего, а лесов там хватает.
– А дороги? – говорит Пако.– Дороги? Мне абсолютно необходимы дороги!
– И в его тоне звучит капризная требовательность, которую я нахожу комичной.– Или на худой конец какие-нибудь тропы.
– Уж тут вы, пожалуй, слишком многого требуете,– говорит Блаватский с деланным добродушием и с жестом бессилия.– По моим сведениям – за их достоверность я не ручаюсь,– мы должны приземлиться на китайском аэродроме, расположенном на границе нового государства. А оттуда вертолёты доставят нас в Мадрапур. Вы не можете не признать, что всё это отнюдь не свидетельствует о наличии дорог или даже троп.
Пако поворачивается к Караману и смотрит на него с упрёком и возмущением.