К Марку подошел Гай Филипп.
- Как тебе удалось наступить ему на больную мозоль? - спросил он, наблюдая за деревянной походкой удаляющегося офицера. - Только не говори мне, что сказал ему правду!
- Боюсь, именно так, - признал трибун.
Вряд ли можно допустить большую ошибку, общаясь с видессианином, подумал он.
* * *
Суматоха, которая всегда сопровождает начало похода, не помешала легионерам, как обычно, каждое утро проводить на тренировочном поле. Когда в один из таких дней они вернулись в казарму, Марк вдруг обнаружил, что она не прибрана и беспорядка в ней куда больше, чем обычно. Даже во время подготовки к кампании Марк не спускал солдатам безалаберности. Совсем не похоже на римлян бросать работу, даже такую обыденную и скучную, как уборка.
Скавр нашел дежурных стоящими плечом к плечу на солнцепеке у стены. Марк уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы как следует обругать лентяев. Однако его опередил Стипий. Жрец с немалыми удобствами расположился в тени одного из апельсиновых деревьев, что росли вокруг жилища легонеров.
- Что это вы делаете, несчастные варвары? Не дергайтесь! Немедленно встаньте, как я вас поставил! Я едва начал наброски!
Скавр напустился на жреца.
- Кто дал тебе право, негодяй, отрывать моих солдат от нарядов?
Стипий вышел из тени и прищурился на ярком солнце. В руке он держал несколько листов пергамента и кусок угля.
- Что, по-твоему, важнее, - требовательно произнес он, - жалкие заботы о бренной и преходящей жизни или бессмертная слава Фоса, да продлится она вечно?
- Бренная и преходящая жизнь - единственное, что я знаю, - возразил трибун.
Стипий даже отступил на шаг в ужасе, словно столкнувшись с диким зверем. Он обвел знак Фоса вокруг сердца и быстро пробормотал молитву, отвращая от себя святотатство Марка.
Скавр понял, что в своей откровенности зашел слишком далеко. Этого ни в коем случае нельзя делать. В Видессе, где религия пропитывает все сферы жизни, подобный ответ мог вызвать настоящий бунт.
Трибун проговорил более мягко:
- Насколько мне известно, ни один из этих солдат не придерживается веры Фоса.
Он бросил быстрый взгляд на Пулиона и Ворена, которые закивали, явно раздираемые на части противоречивыми приказаниями Стипия и Скавра.
Марк повернулся к жрецу.
- А если они действительно язычники, то какое тебе до них дело?
- Правильный вопрос, - нехотя согласился Стипий. Он по-прежнему смотрел на трибуна с неприязнью. - Души этих еретиков, несомненно, попадут под лед Скотоса. Однако их лица могут, тем не менее, послужить Фосу. Они достойны быть запечатленными. Я тут подумал: наружностью они напоминают святых Акакия и Гурия. Оба этих святых тоже не носили бород.
- Ты никак пишешь иконы? - спросил жреца Марк, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучал скептицизм. Ну да, конечно, подумал он, а через минуту этот толстый пьяница начнет уверять, что может нести яйца.
Но Стипий не уловил в вопросе насмешки.
- Да, - просто ответил он, протягивая листки римлянину. - Ты, конечно, понимаешь, это всего лишь грубые наброски. И уголь не тот, что нужен. Монастырские дурни жгут для угля ореховое дерево. Мирт дает куда более тонкий уголь, им можно делать более мелкие штрихи.
Но трибун почти не слушал жалоб и объяснений. Он пробежал глазами по листам, все более дивясь увиденному. Стипий, несомненно, был одаренным художником. Несколько выразительных беглых штрихов хорошо передавали основные черты солдатских лиц - крепкий нос и острые скулы Пулиона, задумчивый рот Ворена, шрам на подбородке. У Пулиона тоже были шрамы, но рисунок Стипия не запечатлел его боевых отметин.
Привыкший к беспощадной реалистичности римского искусства, Марк спросил:
- Почему ты изобразил шрамы одного солдата и не нарисовал их на втором портрете?
- Святой Гурий был солдатом и удостоился мученического венца, защищая алтарь Фоса от язычников-хаморов. Поэтому я должен был изобразить его именно воином. Что касается Акакия Климакия, то он приобрел вечную славу милосердными делами и щедрыми пожертвованиями, а в войнах участия не принимал.
- Но ведь у Пулиона тоже есть шрам, - запротестовал трибун.
- Ну и что? Почему я должен забивать себе голову личными делами каких-то варваров? Лишь поскольку их внешность может послужить напоминанием об избранниках Фоса, постольку и они сами, ничтожные, приобретают в Его глазах некоторое значение. Черты их далеки от идеала, но это отнюдь не означает, что из-за такой малости я должен предавать идеал. Мои интересы заключаются в том, чтобы изобразить святых Климакия и Гурия, а не каких-то Пулла и Воренона, или как там их кличут. - И Стипий разразился хриплым смехом, довольный удачным, как ему представлялось, словцом.
Да, похоже, у Марка и жреца прямо противоположные взгляды на искусство. Однако сейчас трибун был слишком раздражен высокомерием этой винной бочки в голубом плаще, чтобы еще и вести с ним искусствоведческие дискуссии.
- Будь добр, сделай мне большое одолжение: не отрывай моих солдат от поручений, которые дают им командиры. Мои интересы заключаются в том, чтобы эти поручения выполнялись.
Стипий злобно раздул ноздри.
- Наглый варвар! Мужлан!
- Вовсе нет. - Трибун не собирался наживать себе нового врага. - У тебя свои заботы, у меня - свои. И твой Гурий наверняка отлично понимал, что солдат должен выполнять приказы командира. Как и то, что разгильдяйство ведет к большой беде.
Жрец-целитель был поражен.
- Вот уж такого довода от безбожника я не ожидал. - В его налитых кровью глазах мелькнула хитрая искорка.
Марк развел руками. Если аргумент подействовал, то большего и желать нельзя.
- Что ж, хорошо, - сказал наконец жрец. - Возможно, я слегка погорячился.
- То, чем заняты мои люди в свободное время, - их личное дело. Если они захотят позировать для тебя, я, разумеется, не смею возражать, - с облегчением сказал трибун. Он был рад, что сумел снять напряженность.
Стипий поразмыслил немного.
- А как насчет тебя?
- Что - насчет меня?
- Когда я впервые увидел тебя, я сразу понял: вот кто будет отличной моделью для святого Кведульфа Халогайского.
- Святого Кве... кого? - удивленно переспросил Марк.
Халогаи жили в холодных землях далеко на севере от Видесса. Некоторые из них нанимались в имперскую армию, а многие промышляли пиратством. Насколько было известно Скавру, они поклонялись отнюдь не Фосу, а своим жестоким божествам.
- Каким же это образом халогай сделался видессианским святым?
- Кведульф приобщился к истинной вере во времена правления Ставракия, да упокоит Фос его великую душу! - Жрец обвел круг у груди. - Кведульф проповедовал слово веры своим соотечественникам в ледяных фиордах, но проклятые язычники не желали слушать. Они привязали его к дереву и пронзили копьями. Святой безропотно и отважно принял мученическую смерть от рук варваров во имя бессмертного Фоса.
Ничего удивительного в том, что халогаи не приняли веры Кведульфа, подумал трибун. Ставракий завоевал их провинцию Агдер, и они наверняка видели в проповеднике своего рода троянского коня, который помогает видессианам расширить сферу влияния на севере. Религия в Видессе часто использовалась в политических целях.