На обед подавали омаров, гостей обносил блюдами Генри. Все семеро расселись за большим круглым столом. Очевидно, Уолтер Луттс был знаком с традициями клуба "Черная вдова" и за едой не проронил ни слова.
Марио Гонзаго сделал несколько карандашных набросков гостя, он весь так и изворачивался в кресле, чтоб изобразить конгрессмена в профиль. Остальные неспешно потягивали вино и ждали того момента, когда Том Трамбалл, перегнувшись через стол, наконец скажет: "Конгрессмен Луттс, я должен задать вам наш традиционный вопрос. Скажите, конгрессмен, вы считаете свое существование оправданным?"
Уолтер Луттс откинулся на спинку кресла с таким видом, точно собирался обратиться с речью к членам Конгресса.
- Я представляю своих избирателей, жителей одного из районов Вашингтона. Я защищаю их интересы и оказываю посильную помощь, когда у них случаются проблемы. И поскольку служу своим избирателям верой и правдой, то считаю, что вполне оправдываю свое существование. Хотя пока что и не написал расхожей книги по проблемам города.
Но соскочить с крючка у Трамбалла было не так-то просто. И в голосе у него зазвенели грозные нотки, а сам он весь так и подался вперед, потряхивая седой гривой и приготовившись к очередной атаке.
- Конгрессмен Луттс, вижу, вы очень горды тем фактом, что стали представителем своего округа. Однако скажите, правда ли то, что последние выборы вы выиграли с перевесом всего лишь в какую-то тысячу голосов? Да или нет? И что будто бы ваш противник затребовал перепроверки подсчета голосов?
- Но...
- Перестань, Том, - пытался урезонить Трамбалла Халстед. - Ты несправедлив по отношению к нашему гостю. Даже младшим студентам моего курса известно, что демократические выборы считаются абсолютно законными, пусть даже один кандидат победил с перевесом всего в один голос!
Луттс одарил Халстеда ослепительной улыбкой.
- Я бы не сказал лучше, сэр! Нет, через несколько дней мой противник признал результаты выборов.
- И все же, - не унимался Трамбалл, - на лице вашем явно отразилась какая-то неуверенность, стоило только мне затронуть эту тему. Мне, знаете ли, по долгу службы доводилось встречаться со многими политиками, и, как правило, они совсем не так болезненно реагировали на вопрос о каких-то там прошедших выборах. Что вас беспокоит, конгрессмен?
Ответа на вопрос сразу не последовало, а потому вмешался Джеффри Эйвелон. Он обратился к лакею:
- Знаешь, Генри, думаю, пора подавать бренди.
Приборы можешь убрать.
- Слушаюсь, сэр, - ответил Генри. Лицо у него было совершенно непроницаемое и необычайно моложавое для мужчины под шестьдесят. И он ловко и споро принялся убирать со стола.
Когда, наконец, все тарелки и бокалы были убраны, заговорил Марио Гонзаго:
- Если вас действительно беспокоит что-то, конгрессмен, то вы попали по адресу. Наше маленькое сообщество прославилось тем, что всегда оказывало гостям посильную помощь. Причем по самым разным вопросам. Мы настоящие мастаки по части решения проблем.
- Настоящий мастер - это наш Генри, - еле слышно заметил Джеймс Дрейк. Он всегда говорил очень тихо, почти полушепотом.
- Ну... - начал было Луттс и снова умолк.
- Смелее, смелее! - настаивал Трамбалл. - Чего мы только за этим столом не слышали!
И конгрессмен начал снова, только на сей раз сделал заход с другой стороны.
- Как-то мне довелось прочесть один рассказ, где детектив пытается проанализировать случайно подслушанный разговор. И в результате раскрывает убийство.
- Вы, очевидно, имеете в виду "Прогулку длиной в девять миль" Гарри Кемельмана? - спросил Эммануэль Рубин. - О, это один из лучших в мире детективных рассказов!
- Ага! Заговорил наш писатель-детективщик! - заметил Джеймс Дрейк, прикуривая сигарету.
- Так вот, - продолжил Луттс, - и у меня в жизни произошло нечто подобное, хотя раскрытием тайн я никогда не занимался. Этот подслушанный разговор не дает мне покоя вот уже целых три месяца, со дня моей победы на выборах.
- Так расскажите же нам все по порядку, - сказал Марио Гонзаго.
Генри предложил присутствующим бренди, и конгрессмен начал свое повествование.
- Все выглядит довольно буднично и просто. Живу я, насколько вам известно, неподалеку от университета. И вот, в день выборов мы с женой встали пораньше и отправились на участок. До меня и раньше доходили слухи от организаторов моей компании и других людей, будто бы оппозиция утверждает, что я собираюсь подкупить избирателей. Говорили, будто бы мои люди обещали каждому из студентов колледжа по двадцать долларов только за то, чтобы они пришли и отдали мне свои голоса. О господи, ну прямо как в старые времена где-нибудь в Чикаго!..
- И что же, была в этих слухах хотя бы крупица правды? - осведомился Мэнни Рубин. Почесал свою жиденькую бороденку и отпил глоток бренди.
- Разумеется, нет! Я тут же велел своим людям проверить. И выяснилось, что все это липа, грязные слухи, которые распускала оппозиция с целью дискредитировать меня. Но, разумеется, я в то утро все время думал об этом. И вот, моя жена остановилась поболтать с какой-то знакомой, а я пошел дальше, вперед. А позади шли двое молодых людей, по всей видимости, студенты старшего курса университета. И тут я услышал, как один из них говорит другому: "Многие выборщики заколачивают монету, юноши способ узнали - надо прийти". А тот, второй, рассмеялся и говорит: "Просто, как Гомэс".
- Ну и что же вы сделали, услышав эти слова? - спросил Дрейк. Наверное, тут же набросились на них?
Конгрессмен опустил глаза и отпил глоток бренди.
А потом, после паузы, сказал:
- Нет, не набросился. Вообще этот подслушанный разговор показался мне настолько странным, что я просто онемел. Ничего я не сделал. Зашел на участок вместе с женой, проголосовал. А потом все пытался увидеть в толпе этих двух молодых людей, но те словно сквозь землю провалились. И, разумеется, если б я победил с большим отрывом, то и не стал бы вспоминать об этом разговоре. Но победил я, насколько вам известно, с отрывом минимальным. Совсем маленьким.
И вот воспоминание об этой странной фразе с тех пор просто преследует меня. Неужели действительно имел место подкуп? Неужели студентам университета платили, чтоб они голосовали за меня?
- А вы уверены, что точно расслышали их слова? - спросил Роджер Халстед. - Может, вы как-то неправильно их поняли или ослышались?
- О нет, нет. Уверен, что было сказано именно так.
- "Многие выборщики заколачивают монету, юноши способ узнали - надо прийти"?
- Да. Именно.
- Что, по всей видимости, означает, что им давали деньги, чтоб повлиять на исход выборов.
- Но ведь они же сказали "многие выборщики", а не "многие студенты", уточнил Гонзаго. - Что очевидная ложь. Да все прекрасно знают, что даже в самом коррумпированном обществе большинство избирателей все же не берут денег за голосование.
- Но, может, в этом районе дело обстояло именно так, - возразил Трамбалл.
Мэнни Рубин поднял руку.
- А меня больше интересует вторая фраза в этом разговоре. Скажите, конгрессмен, вы совершенно твердо уверены, что второй студент сказал: "Просто, как Гомэс"?
- Да, уверен. Именно это он и сказал.
- А может, он сказал: "Просто, как у Холмса"?
- Ну, конечно! Как же может наш Мэнни обойтись без своего идеала, знаменитого Шерлока Холмса? - насмешливо фыркнул Трамбалл.
- Почему бы и нет?
- Хотите найти ответ в рассказах о Шерлоке Холмсе? Не найдете, потому что Конан Дойль никогда не писал о выборах. Речь в них по большей части идет о каких-то королевских особах, которым эти выборы были, как говорится, до лампочки!