— Какой-то ты странный: робкий и застенчивый. Я никогда таких не встречала.
— Понимаешь, в нашем лесу другие нравы. Муж… медведь долго ухаживает за медведицей, дарит ей цветы…
— Бедные, — вздохнула медведица.
— Кто?
— Цветы. Мне их так жалко. Неужели в вашем лесу медведицы такие бессердечные? Цветам же так больно, когда их рвут. Ты мне, пожалуйста, никогда не дари цветов. Я тебя буду любить без всяких подарков. Просто так.
Я непроизвольно поежился.
— Зато медведица кормит медведя, стирает его одежду, приносит газеты и даже следит, чтобы он не забывал одевать галстук.
Я прекрасно понимал, что несу ужасную чепуху, но ничего более умного не мог придумать.
— А зачем медведю галстук? — удивленно спросила медведица.
— Не знаю. Так принято.
— То-то я и смотрю, что ты такой слабый и забитый. Где же тут будешь здоровым, когда столько забот? И одежда и газеты. Похоже, в вашем лесу живут одни рабы. Рабы галстуков и газет. А без них ты жить не можешь?
— Право, не знаю.
— Бедняжка, мне так тебя жалко. Но ничего, я сама займусь твоим воспитанием. Я сделаю из тебя свободного медведя. Я освобожу тебя от галстука. Кстати, где твой галстук?
— Выбросил по дороге.
— Видишь, на тебя благотворно действует воздух свободы. Скоро ты станешь настоящим медведем.
Я задрожал как осиновый лист. Медведица ободряюще ткнула носом в плечо, и я едва устоял на ногах.
— Ладно, сколько можно болтать? Ближе к делу, — вновь перешла медведица на лирический тон.
— А мы не опоздаем на конгресс?
— Ой, совсем забыла.
Медведица бросилась вперед. Я облегченно вздохнул и устремился следом.
На поляне стоял невообразимый шум. Из-за него я прослушал имена виновников спора.
— Я требую лишить их всех привилегий! — кричала обезьяна. — Они самые обыкновенные симулянты. Мозгов у них не меньше, чем у любого из нас!
— Вы закончили? — вежливо спросил обезьяну председатель воробей.
— Но я требую лишить их всех привилегий!
— Мы поставим ваше предложение на голосование, но прежде предлагаю выслушать официальный протокол нарушений. Прошу вас, суслик. Тот сразу забубнил:
— Два триллиона семьсот один миллиард девятьсот тридцать пять миллионов четыреста двадцать тысяч пятьсот один раз нарушен закон «О запрещении загрязнения окружающей среды», пять триллионов…
— А почему председательствует воробей? — спросил я медведицу. — Могли бы и медведя назначить.
— Тогда не каждый будет говорить, что думает. Ну станешь ты председателем. К силе прибавится власть. Любой твоей глупости обеспечены бурные овации. Скучно, не правда ли?
— Я бы не сказал.
— Да, непросто избавиться от рабской психологии, — покачала головой медведица.
— …Таким образом, — закруглялся суслик, — нарушены все законы, конвенции, соглашения и договоры. Думаю, не имеет смысла называть нарушителей: они всем хорошо известны. Спасибо за внимание.
Аплодисментов не было, но, как пишут в газетах, «выступление произвело огромное впечатление» Паузой воспользовалась обезьяна.
— Требую по всей строгости закона!
— А лишение привилегий? — спросил председатель воробей.
— И то и другое!
— Уважаемая обезьяна, мы не на собрании. Надо предлагать что-то одно.
На поляне воцарилась неловкая тишина, которую нарушил чей-то вопрос:
— А обвиняемым известно, что они нарушают законы?
— Незнание не освобождает от ответственности! — крикнула обезьяна.
Председатель воробей попросил тишины.
— По этому вопросу я предлагаю выслушать специалиста. Всесторонним изучением нарушителей занимался доктор дятел. Уважаемый доктор, вы можете дать короткую справку?
— Да, — прозвучал над моей головой хриплый голос.
Я посмотрел вверх. Дятел удобно устроился на длинной ветке и начал говорить так, словно читал официальный документ:
— Слабо развитая мускулатура, увеличенный череп и почти полное отсутствие волосяного покрова — явные признаки дистрофии. Неполноценность создает предпосылки для возникновения мании величия. Нарушителям давно известно, что Земля находится на окраине обычной галактики, но они продолжают себя считать пупом Вселенной и венцом природы. Способности мозга используются не более чем на 10–15 процентов. Поэтому нарушители не в состоянии освоить ни язык мыслей, ни язык запахов, ни язык взглядов, ни простейший собачий язык. Между собой они общаются на примитивнейшем языке слов, которому недоступны самые элементарные понятия. Он грубее собачьего и примитивнее свиного. Мы в силу своего интеллектуального развития просто не можем на нем общаться. Не может же интеллигент позволить себе нецензурную брань? Из вышеизложенного следует, что пока не приходится говорить о знании нарушителями законов. Вот, вкратце и все. Какие будут вопросы?
— Неужели они не знают и собачьего? Он же такой простой!
— Довольно часто они общаются между собой на так называемом вульгарном собачьем. Тогда стоит сплошной лай и что-либо понять практически невозможно. Да и сами языки, кроме названия, ничего общего не имеют.
— А нельзя ли их выдрессировать?
— Исключено: слишком высок коэффициент тупости.
— Кто же их родители?