Над ухом раздалось:
— Слышишь? Нам нужно поторопиться. Тебе ведь всего шесть дней осталось, — с этими словами Такаяма схватил Асакаву за руки и пребольно — со всей силы — сжал их своими ручищами. — Не тяни, давай. Покажи мне эту кассету, и дело с концом. А то ты помрешь, и останусь я одиноким и никому не нужным…
Одной рукой Рюдзи ловко подцепил вилкой оставшийся на блюдце нетронутый кусок пирога, закинул его себе в рот и начал активно жевать. Другой своей лапищей он удерживал Асакаву за запястья, то сжимая, то чуть-чуть расслабляя хватку — словно играл с тренажером для кисти. Рот, пока жевал, он не закрывал принципиально: было видно, как кусок пирога постепенно растворяется во рту, смешиваясь со слюной. От этого зрелища Асакаву чуть не стошнило.
Где это видано, чтобы взрослый мужчина с квадратной челюстью и развитыми мышцами чавкал, как ребенок, пожирая чизкейк? Или еще, достав руками кусок льда из стакана, с хрустом бы грыз этот лед в прямо в кафе, битком набитом людьми? Асакаву неожиданно осенило: кроме этого ужасного парня он никому довериться не может.
…обычный человек не в силах противостоять мистическому злу. Только такие, как Рюдзи, в состоянии посмотреть кассету и не потерять присутствия духа. Яд ядом лечат, так что придется использовать Такаяму во имя святой цели. Ну а если он умрет, то значит, так ему и надо. А то заладил: «Ничего не боюсь, хочу увидеть гибель человечества». Такие долго не живут…
Этими доводами Асакава снял с себя ответственность за то, что впутал постороннего в эту опасную историю.
Вдвоем они взяли такси и поехали к Асакаве. Ехать было минуть двадцать, при условии, конечно, что нет пробок. В зеркале маячил лоб водителя. Сам водитель, лихо управляясь с рулем с помощью одной только руки, угрюмо молчал. За всю поездку он не произнес ни слова, хотя обычно водители такси любят поболтать с пассажирами. Если бы только в прошлый раз Асакава попал на такого водителя… Если бы только он поехал тогда на метро… Ничего бы не произошло, и он бы не оказался втянут в эту престранную историю. Асакава припомнил то утро и пожалел, что поленился купить тогда новый проездной, не сделал нужное количество пересадок, а вместо этого отправился домой на такси.
— Слушай, а у тебя дома можно будет кассету переписать? — неожиданно спросил Рюдзи. Как и полагается журналисту, Асакава часто работал с видеоматериалами, поэтому дома у него стояли два видеомагнитофона, правда, один совсем старый, купленный в самом начале видеобума. Однако ветеран продолжал работать исправно, и с копированием кассет не было никаких проблем.
— Можно конечно.
— Тогда сделаешь для меня копию. Чтобы я у себя дома мог еще пару раз посмотреть.
«Бывают же настолько уверенные в себе люди…» — подумал Асакава и немного приободрился.
Они вышли у здания Готэнъяма-Хиллз и оттуда дошли до дома прогулочным шагом. Было без десяти девять, и Асакава волновался, что жена с дочкой, возможно, еще не спят. Обычно часов в девять вечера Сидзука купала Йоко, потом укутывала ее в одеяло, клала на футон и ложилась рядом, чтобы малышка поскорее заснула.
Разумеется, в конце концов она засыпала вместе с дочкой, и после этого разбудить ее не было никакой возможности. Самое странное, что она вовсе не собиралась спать. Ей искренне хотелось, когда ребенок заснет, спокойно посидеть и поговорить с любимым мужем, который вернулся после работы. Поэтому, зная о своей слабости, она оставляла Асакаве записку на столе. В записке неизменно было написано: «Разбуди меня, когда придешь». Первое время Асакава, приходя домой, читал записку и отправлялся в спальню будить Сидзуку. И каждый раз повторялось одно и то же: на голос Сидзука не реагировала, а если Асакава пытался растормошить ее, она начинала махать руками, будто отгоняя назойливых мух, потом хмурила брови — разумеется, сквозь сон — и начинала громко протестовать.
Разговаривать с ней было невозможно. Она клевала носом, глаза у нее слипались, и Асакаве ничего не оставалось, кроме как не тревожить жену. Постепенно он перестал обращать внимание на ее записки, а она в свою очередь в какой-то момент перестала их писать.
Так у них и повелось, что в девять или около того — как говорится, детское время, когда ни один уважающий себя человек еще не спит — Сидзука с Йоко отправлялись в постель и спали до утра. Асакаву это, в общем, устраивало, а сегодня — в особенности. Он знал, что Сидзука терпеть не могла Рюдзи. И можно было даже не спрашивать почему, и так понятно. Асакава до сих пор помнил откровенную ненависть, написанную на лице жены, ее звенящий от негодования голос: «Я прошу тебя, чтобы этот человек больше не появлялся в нашем доме…» Но больше всего Асакава боялся, что Сидзука или Йоко могут случайно увидеть эту ужасную запись.
В квартире было темно и тихо. Из ванной приятно пахло детским мылом, от пара стены в коридоре были слегка влажными. Судя по всему, Сидзука уже закончила купать дочку и, наверное, уже уложила ее спать. Асакава представил, как дочка и жена с тюрбанами из полотенец на головах дружно посапывают под одним одеялом. На всякий случай он приложил ухо к двери — в спальне было тихо. Разувшись, Рюдзи бесшумно проследовал за Асакавой в гостиную.
— А что, девчушки уже спят? — с сожалением спросил Рюдзи.
Асакава угрожающе прошипел: «Тс-с!» — и приставил палец к губам. Вообще-то Сидзука от звука голоса не просыпается, но она вполне может проснуться, почувствовав, что в доме кто-то чужой.
Асакава соединил видеомагнитофоны проводом, вставил чистую кассету, выставил режим записи и, перед тем как нажать на «play», взглянул на Рюдзи. Он словно спрашивал: «Ну что, запускаем или как?»
— Что ты там копаешься? Включай, — не отрываясь от темного экрана, недовольно сказал удобно устроившийся на полу Рюдзи. Асакава сунул Такаяме в руки пульт и отошел к окну. У него не было никакого желания еще раз смотреть эту кассету. По идее, он конечно должен был просмотреть запись еще пару-тройку раз и хладнокровно проанализировать все увиденное, но он не находил в себе сил продолжать расследование. Охотничий пыл угас. Ему хотелось бросить все и убежать куда-нибудь подальше.
Асакава вышел на балкон и закурил. Когда родилась дочка, он дал жене слово, что не будет курить в доме. С тех пор каждый раз он выходил покурить на балкон.
Они с Сидзукой поженились три года назад и все это время жили в мире и согласии. Асакава всегда старался считаться с мнением жены, подарившей ему такую прелестную дочь.
Сквозь матовую балконную дверь Асакава видел дрожащий квадрат экрана. Ему подумалось, что в деревянном коттедже посреди темной рощи смотреть эту кассету страшнее, чем сидя на шестом этаже городской многоэтажки, в квартире, где кроме тебя находятся еще три человека. Хотя насчет Рюдзи можно сказать уверенно — он-то в любом случае скулить не станет. Асакава втайне надеялся, что Рюдзи будет смотреть кассету со смехом и веселой руганью и не то что сам не испугается, а наоборот, еще и запугает того, кто угрожает ему с экрана.
Докурив, Асакава открыл дверь балкона и шагнул в комнату. Как раз в этот момент открылась дверь напротив и из коридора в гостиную вошла заспанная Сидзука в пижаме. Асакава молниеносно схватил валявшийся на столе пульт и выключил видеомагнитофон.
— Ты разве не спишь? — с нотками недовольства в голосе обратился он к жене.
— Так ведь у тебя здесь шум… — сказала Сидзука, переводя взгляд с мужа на дергающийся от помех экран, с экрана на Такаяму. На ее лице появилось выражение недоумения.
— Иди спать! — тоном, не допускающим возражений, сказал Асакава. Это прозвучало довольно грубо.
— Хозяюшка, а может быть, вы к нам присоединитесь? Мы тут смотрим очень интересный фильм, — послышался с пола голос Такаямы.
Асакава едва сдержался, чтобы не заорать от бешенства. Не говоря ни слова, он с грохотом опустил крепко сжатый кулак на крышку стола, вложив в него всю свою злобу. Жена, вздрогнув от этого звука, поспешно схватилась за дверную ручку. Слегка откинув голову, она сузившимися глазами посмотрела на Такаяму и медленно произнесла: «Чувствуйте себя как дома». После чего резко развернулась и скрылась за дверью.
Ну что могла подумать его жена? Муж с дружком смотрят видео, она заходит в комнату, они сразу же останавливают кассету… Асакава ни секунды не сомневался, что она подумала то же самое, что подумала бы на ее месте любая другая женщина. В ее глазах он успел прочитать глубокое презрение. Не лично к Такаяме, а вообще ко всему мужскому полу. И ужаснее всего было то, что Асакава не мог ничего объяснить своей жене…
Как Асакава и ожидал, Рюдзи, посмотрев кассету, остался абсолютно спокоен. Напевая что-то себе под нос, он перемотал кассету на начало и, то ускоряя, то останавливая пленку, еще раз просмотрел все ключевые моменты.
— Ну вот, — наконец сказал он. — Теперь и я влип. Значит, у тебя еще шесть дней осталось, а у меня — семь. — В его устах эти слова прозвучали радостно, как будто его приняли в какую-то интересную игру.
— А что ты вообще по этому поводу думаешь? — спросил Асакава.
— Я думаю, дети развлекаются.
— Что-что?
— Только не говори мне, что ты сам в детстве ничего подобного не делал. Ну, например, подсовываешь кому-нибудь страшную картинку и говоришь: «Все, кто это видел, будут несчастны». Или там «проклятое письмо»… Что-нибудь в таком роде.
Конечно, Асакава с этим сталкивался. Ему вдруг пришло в голову, что страшные истории, которые дети рассказывают друг другу летними ночами, построены по такому же принципу, как и злосчастное видео.
— Ну делал, и что теперь?
— Да ничего. Просто мне показалось, что это похоже на такого рода развлечения.
— А больше ты ничего не заметил?
— Ну… Сама-то запись не страшная. Немного конкретных образов, немного абстракции… Если бы четверо человек не умерли ровно через неделю, как им и обещали, эту кассету никто бы и не подумал воспринимать всерьез. Ты согласен?
Асакава кивнул. Больше всего его тяготила мысль, что все угрозы, заключенные в записи, не выдумка, а правда.
— Прежде всего, нужно разобраться, отчего умерли эти недотепы. Попытаемся докопаться до истинной причины. Возможных причин две. Если ты помнишь, то в последней сцене после фразы: «Каждый, кто видел эти кадры, умрет…» должна быть магическая формула… Слышь, Асакава, я теперь буду называть объяснение, как избежать смерти, — «магической формулой». Так вот, первая причина такая: эти четверо стерли «магическую формулу», и их за это покарали. Или попросту — убили. Вторая причина: они не воспользовались «магической формулой» и поэтому умерли. То есть нам с тобой необходимо узнать, они ли стерли «формулу», или она была уничтожена до этого, и ребята просто не смогли ею воспользоваться…
Асакава достал из холодильника пиво, разлил по стаканам.
— Ты такой умный, Рюдзи. «Необходимо узнать». А как узнать-то? — С этими словами он поставил перед Такаямой стакан пива.
— Давай покажу. — Рюдзи нашел последнюю сцену. Незадолго до того как закончилась реклама, записанная поверх «магической формулы», он остановил пленку и начал медленно прокручивать ее кадр за кадром. По-видимому, ему никак не удавалось найти то, что он искал. Пришлось перематывать пленку назад, опять смотреть рекламу, нажимать на «stop», прокручивать запись по одному кадру… Это повторилось несколько раз. Но наконец-то на экране появился нужный кадр: в телевизионной студии три человека сидят вокруг стола. Единственная сцена из программы, начинавшейся сразу после рекламной паузы. Программа эта — известное ночное телешоу, которое транслируется в районе одиннадцати вечера по общественному телевидению. За столом сидят: всем известный модный писатель с копной обесцвеченных волос, рядом — молодая красивая женщина, а третий участник — моложавый сатирик, в последнее время очень популярный в Западной Японии. Асакава пододвинулся поближе и начал всматриваться в экран.
— Знаешь, что это за передача? — спросил Рюдзи.
— Ночное шоу. Эн-би-эс транслирует.
— Вот-вот. Писатель этот ведет передачу, девушка ему помогает, а сатирик — это гость. То есть если мы узнаем, в какой день его пригласили участвовать в передаче, станет ясно, стирала наша веселая компания «магическую формулу» или нет.