А вот поводы для грусти как раз и отсутствовали, поездка в Ченстохов удалась полностью, даже с небольшим перевыполнением планов. Для начала, полковнику Толкушкину очень понравилось предложение бывшего подчиненного — "обкатать" часть оружейных новинок Российской оружейной компании в родной бригаде. Конечно же, если на такое дело будет официальный "одобрямс" военного министра Ванновского и согласие от министра финансов. В этом случае Олег Дмитриевич гарантировал полное понимание всех начинаний владельца Р.О.К. со стороны командира бригады генерал-майора Франтца, и свою всестороннюю помощь в организации процесса испытаний. Подполковник Росляков тоже был строго за — наверняка ведь весь процесс испытаний будет организован в его отделе? А это значит, что часть плюшек достанется и ему. Там, глядишь, и полковником станет, раньше намеченного срока! Ротмистры Блинский и Николаев, так же были довольны. Правда у каждого была своя причина — первый рассчитывал ускорить карьеру, а второй желал лично поучаствовать в испытаниях. Заодно, пользуясь подвернувшимся случаем, главный оружейник Ченстоховской бригады уже привычно попросил об существенном увеличении поставок с фабрики — желающие прикупить себе Плетку или же Орла офицеры все не переводились, причем некоторые приезжали уже и из Варшавы. Корнет Дымков… пожалуй, именно Игорь радовался его приезду больше всех, искренне сожалея, что их встреча продлилась так недолго. Вдобавок, он не связывал с князем никаких определенных планов — а вот у Александра на парня планы были, причем достаточно серьезные. Как, впрочем, и на всю бригаду в целом — недаром Александр щедрой рукой одарил абсолютно всех своих знакомых сувенирами из Сестрорецка (не тащить же их обратно?), окончательно выработав и закрепив у них полезный рефлекс — при виде князя впадать в неконтролируемое благодушие. В будущем это будет нелишним…
— Шампанского!!!
Услышав это, князь едва заметно скривился — за последние два дня он явно перевыполнил годовой план по употреблению этой "шипучки", так перевыполнил, что и видеть ее не мог.
"Правду Гришка говорил — французский квас. Только от кваса обычно изжоги не бывает. Конечно, это не относится к действительно хорошему шампанскому, вроде "Моэт-э-Шандон", "Луи Рёдерер" или "вдовы Клико", но…"
Александр проводил глазами официанта, несущего гулякам их заказ, разглядел этикетки на бутылках и констатировал.
"Но не в этом случае. Как впрочем, и в Ченстохове — вроде и Рёдерер пили, но какой-то не такой. Наверное, отечественного разлива. Надо было мне один коньяк употреблять, или на ликерах сосредоточиться. Или вообще остановиться на водке, как Гриша"
Бывший старший унтер, между прочим, водку пил не просто так, а выполняя поручение князя, и успех его для Александра был поважнее, чем все собственные результаты. Григорий одним только своим появлением уже произвел на всех неизгладимое впечатление, а уж когда заговорил! Почти господская речь, почти господские манеры, и стопроцентно господская одежда… а ведь все они помнили, каким он был всего год назад. Таким же, как и все, не хуже и не лучше, разве что всегда при деньгах — ну так при таком командире это и не удивительно. Собственно, Григорий никого и не агитировал напрямую — он всего лишь передал пару приветов присутствующим, от уехавших на фабрику общих знакомых, после чего обстоятельно отвечал на все вопросы об тамошнем житье-бытье — и этого оказалось вполне достаточно. Особенно после того как он упомянул, что места среди охраны еще есть — мало, конечно, но по старой дружбе он может и поспособствовать. Самый же интересный разговор состоялся уже под конец дружеской попойки, с появившимся отрядным фельдфебелем. После получасового общения, Трифон Андреевич хлобыстнул стопочку перцовой, от всей души стукнул себя в грудь кулаком и пообещал лично заняться отбором будущих охранников. Более того, он так же принял на себя повышенное обязательство — то есть решил уже сам переговорить со своими коллегами из Бискунского и Границкого отрядов. Ну и по мере возможности привлечь и их к такому хорошему делу как трудоустройство отслуживших своё солдат в Российскую оружейную компанию. В свою очередь, Григорий пообещал свою и командирскую признательность в виде небольшой, но приятной премии на постоянной основе всем трем отрядным фельдфебелям (разумеется, Трифону Андреичу полагалось немного побольше, чем остальным двум) после чего они закрепили достигнутые договоренности совместным распитием полуштофа водки.
— Прикажете еще что-нибудь?
Александр в очередной раз вынырнул из своих мыслей и поглядел на подошедшего официанта.
— Мой заказ?
— Не извольте беспокоиться, ждет вас у входа.
— Тогда попрошу счет.
Посадка на поезд не обошлась без курьеза: князь как раз забрал свой невеликий багаж и без особой спешки направлялся к лоточнику с утренними газетами, когда мимо него пронеслась вся офицерская компания — они увидели, как локомотив подает вагоны под посадку и отчего-то решили, что опоздали посадить своего товарища на поезд. Пока разобрались и успокоились. Пока поняли что поезд на Москву им не подходит (академия-то в Санкт-Петербурге находится и покамест переезжать не собирается), приятное настроение на ближайшие полчаса у всех свидетелей этого курьеза было обеспеченно. Устроившись в своем купе, Александр дождался отправления и… полдня промучился, пытаясь уснуть, потом плюнул на это дело и решительно пододвинул к себе последний выпуск "Военного обозревателя", захваченного из штаба в Ченстохове.
На заснеженные просторы Рязанщины князь ступил в пять часов пополудни, немного осоловевшим от двенадцатичасового безделья. Привычка воспринимать и перерабатывать-осмысливать громадные по меркам его нынешних современников объемы информации, кроме больших и жирных плюсов таила в себе и небольшой такой минус. Неизбежную скуку и приступы острой лени в случае недостаточной загруженности этой самой информацией. Все журналы и пару газет, взятые с собой в дорогу, он прочитал в первые же сутки, докупленная во время пересадки на другой поезд в Москве пресса тоже быстро кончилась… а спать впрок он пока так и не научился. Впрочем, это состояние у него продлилось недолго — до того быстро он ощутил разницу между Польшей и Россией. Если там зимний ветерок всего лишь бодрил и пощипывал кончики ушей, то здесь уже через пять минут на свежем (даже чересчур свежем, на взгляд новоприбывшего) воздухе, Александр понял — еще немного, и уши отвалятся сами собой, с легким таким звоном. Или хрустом. А потом и нос… уж больно подозрительно он стал неметь. Не без труда задавив в себе малодушное желание вернутся на вокзал (а затем и в Сестрорецк), князь немного отогрелся в первом же подвернувшемся ресторанчике, после чего провел небольшой рейд по магазинам готовой одежды (коих в губернском городе Рязани оказалось целых две штуки), основательно "утепляясь" перед поездкой в Ивантеевку. Не побрезговал и валенки прикупить, на три размера больше чем надо — зато они вполне одевались прямо на сапоги. Да и извозчик не остался в стороне, предложив своему пассажиру небольшое одеяло-накидку из овчины, как раз укрыться до пояса — и все равно, в поместье к тете Александр прибыл изрядно замерзший, да и зубы иногда выбивали чечётку… совсем немного.
— Добралися, вашсиясь.
С некоторым скрипом покинув такие удобные (и холодные) сани, Александр с нескрываемой завистью оглядел кряжистую фигуру извозчика, а особенно его толстенный армяк и шапку с рукавичками, после чего выразил одобрение его героической работой (весь день, да на таком морозе) в виде дополнительного к уговоренной плате рубля.
— Благодарствуем, барин.
Этого князь уже не слышал — уже знакомый Семен отнял багаж, а Пелагея практически насильно впихнула дорогого гостя в дверной проем. Не успел он скинуть верхнюю одежду и слегка погримасничать, разминая задубевшую от ледяного ветра кожу на лице (в первый раз пожалев, что так и не удосужился отрастить шикарную бородищу, или хотя бы усы — все теплее бы было), как за спиной послышались тихие шаги.
— Ну, уж думала что не приедешь… замерз?
Вместо ответа племянник слегка обнял свою любимую тетушку, несильно клюнул носом в район правой щеки (едва не погнув "клюв") и попытался улыбнуться. Не сказать, что бы это совсем уж не получилось… все-таки, надо было постараться и сделать это немного получше. Татьяна Львовна легонько всплеснула руками и разразилась целой чередой указаний, командуя как опытный офицер-строевик. Не слушая возражений Александра, его усадили почти вплотную к ребристой колонне печки, заставили сменить обувку на толстые шерстяные (практически войлочные) носки, поднесли рюмочку согревающей микстуры (в которой главным и основным компонентом был чистый медицинский спирт), и напоследок вручили большую чашку кипятка под видом чая. Тетя бдительно присматривала за племянником, поэтому пришлось осторожно отхлёбывать исходящую паром жидкость и стараться при этом не получить сильного ожога.
— Ффу… нет, спасибо, одной чашки вполне достаточно.
— Точно согрелся? Может, еще полечишься? А то, как завтра в церковь пойдешь на молебен, больной да простуженный.
— Так может и не ехать?
— Это как это не ехать?!? Чтобы я больше такого и не слышала, лентяй этакий. Надо, обязательно надо — да и батюшка наш тебя поблагодарить хотел, а как он это сделает, ежели тебя не будет? Хочешь, чтобы отец Власий сам до тебя явился?
— Ну все-все, буду я на службе. Алтарь-то новый закончили?
В прошлый приезд, когда он решил исполнить сыновний долг и заказать на годовщину смерти поминальную панихиду по родителям "донора", у него состоялся довольно долгий разговор со священником — сухоньким, стареньким, но очень умным и понимающим человеком. Тогда князь услышал одну фразу, которая заставила его переменить свой взгляд на взаимоотношения с православной церковью.
"Дары твои нужны не Господу, а тебе самому. И только после тебя — тем сирым и убогим, что находят утешение в доме Господа нашего"
Конечно, было бы ошибкой сказать, что после этого он стал ревностным христианином. Но на службы в церковь все же стал захаживать почаще и сам проявил инициативу, пожертвовав что в Ивантеевке, что в Сестрорецке, на новые алтари работы самого Лихачева#1
#1 Известный мастер-краснодеревщик, алтари его работы отличались особенной красотой и проработкой деталей.
— Ну что, еще чашечку? Или лекарства?
Пока гость раздумывал, Пелагея решила за него, поставив рядом небольшой поднос с панацеей от простуды (от целебной силы "микстурки" прямо дух захватывало, и неудержимо тянуло похрустеть малосольным огурчиком). Следующие полчаса Александр давал тете обстоятельный отчет о своей жизни за последние полгода — что, как, с кем. Узнав, что насчет последнего вопрос пока открыт, Татьяна Львовна немного оживилась, и хотела было предложить свою помощь в устройстве личной жизни непутевого племянника — но вовремя одумалась, и свернула разговор на другие темы. Вернее тему. К возвращению родового имения уже полмесяца как были готовы все необходимые документы и дело было за малым — навестить стряпчего в Рязани, поставить пару-тройку подписей и забрать купчую себе, оставив Дворянскому земельному банку несчастные двадцать две тысячи ассигнациями.
— А сам он к нам пожаловать не хочет? Почти три часа до города, столько же обратно… я бы лучше это время с вами провел.
"И нос целее будет"
— Не хочет? Да он уж раза три заезжал да осведомлялся, когда тебя ждать. Других-то покупателей на имение твоего батюшки днем с огнем не сыщешь, вот и боится, что передумаем. А и действительно, чего тебе самому мерзнуть зазря? Завтра с утра Семена за ним пошлю.
Мысленно перекрестившись, Александр облегченно вздохнул и на радостях принял еще немного лекарства из маленькой хрустальной рюмочки.
— А отчего других покупателей нет? Много имений свободных?
— Ну, не то, чтобы так уж много… но хватает, да. Не в том дело, Сашенька. Я ведь перед тем как со стряпчим говорить, не поленилась и сама все осмотрела в Агренево. Да-да, не такая уж и старая у тебя тетка! Поездить, конечно, пришлось немало, но оно того стоило.
Поправив теплый платок на своих плечах, Татьяна Львовна довольно улыбнулась, видимо припоминая свое общение с представителем банка.
— Крестьяне лес кое-где чуть ли не подчистую свели, на полях сорняки мало что не в мой рост, а деревца-самосевы по краям полей — так и выше. Кустарник разросся прямо до неприличия да иного всякого полно — а они мне вздумали петь, что имение едва-едва заброшено. Я им говорю — а как в нем проживать прикажете, от усадьбы-то почитай пара стен да крыльцо осталось? Повертелись-повертелись, а деваться им и некуда, стали цену сбавлять…
Слушая неспешно-подробный рассказ тети о том, как она изобретательно и с огоньком выкручивала руки продавцам, заставляя тех раз за разом уступать в продажной стоимости поместья (и попутно экономя деньги племянника), Александр незаметно для самого себя задремал. Перед тем как окончательно провалиться в сон, он почувствовал невесомо-теплую тяжесть пледа и ласковое касание к голове…
Едва Александр зашел в небольшую гостиную, находящиеся в ней люди тут же встали и вразнобой его поприветствовали, обзывая то барином, то вашсиясей, то хозяином — у кого к чему душа лежала. Оглядев "великолепную семерку" старост, одетых по такому случаю во вполне приличные кафтаны или поддевки немного старинного покроя #1# и сапоги, заботливо смазанные отличным дегтем марки "Смерть комарам", князь проявил ответную вежливость, после чего одним жестом усадил всех присутствующих на облюбованные ими места.
Сноска:
#1# Крестьяне, как правило, и женились, и в гроб ложились в одном и том же, тщательно сберегаемом костюме — да и за модой особо не следили, предпочитая больше налегать на добротность и практичность пошитых или же купленных вещей. И у рабочих была та же самая картина: парадно-выходной костюм шился (теми, кто умудрялся скопить на это дело денег) раз в жизни, и использовался исключительно по торжественным случаям.
Налаживать отношения со старостами окрестных сел и деревенек хозяин Агренево начал с того, что спокойно, можно даже сказать — равнодушно, перечислил все прегрешения крестьянских общин по отношению к его ново-старому владению. Ничего не пропустил — и незаконный покос, и пахоту, и вырубку леса, даже охоту на своих землях не забыл упомянуть. Отдельно и особо он отметил крупные успехи отдельных представителей крестьянского сословия в деле утилизации старой усадьбы (тетушка, когда говорила про оставшиеся стены и крыльцо, немного ошиблась — на данный момент в наличии было три ступеньки и остаток северной стены). К концу своей речи Александр заметил, что взаимопонимание налаживается — его собеседники сидели, боясь лишний раз пошевелится, а в глазах у них поселилась тревога (тем более, что они с самого начала не ждали ничего для себя хорошего от вызова в Ивантеевку на знакомство с помещиком Агреневым, по совместительству являющимся как соседом Татьяны Львовны Лыковой, так и ее племянником)) и тоска. Тревога — потому что князь был в своем праве, и любое разбирательство это бы подтвердило, да и боялись общины любых судебных дел как огня. А тут и вовсе — кругом виноваты.
"Надеюсь, я не переборщил с претензиями, а то дедок напротив явно подумывает о самоубийстве. Желательно моем…"
Вообще-то, поначалу Александр хотел провести свою встречу с лучшими и достойнейшими представителями (должность старосты ведь вроде выборная?) местного крестьянства несколько по-другому. Собрать, угостить немного, и объявить о крутых изменениях в аграрной политике — в пределах своего имения, конечно. Хорошо хоть хватило ума перед этим посоветоваться с тетушкой — она-то и объяснила ему, какой он дурак. (ну, не такими словами, конечно, но в общем и целом это подразумевалось". По словам Татьяны Львовны, перед тем как общаться с тружениками села, ее племянник должен был крепко-накрепко затвердить и усвоить две вещи. Первая из них — крестьянин в Российской империи (как, впрочем, и в других странах) по натуре своей хозяин-единоличник, обладатель пусть малого, крошечного — но своего кусочка земли. В чем-то прижимистый, в чем-то щедрый, но абсолютно всегда — расчетливый и рачительный, никогда не упускающий случая прибрать что-либо на пользу своему хозяйству. Лес, кстати, потому и рубили — знали, что хозяина у него нет и спросить с них некому. Кто ж упустит такую возможность — избу там подновить, сарайку построить новую, загон расширить? Иные просто не выживали, уходя из общины на заработки или умирая от голода (а зачастую совмещая два этих занятия). Расчетливость и хозяйственность эта выражалась во всем — любой крестьянин не терпел уравниловки и при любой возможности работал отдельно от остальных, на себя. К примеру, любая артельная или же общинная работа на земле начиналась с выяснения (с обязательным сопутствующим криком) того, кто какой участок будет обрабатывать. Затем эти участки нарезались — без всяких там измерительных инструментов, но с завидной точностью. И только потом все начинали трудиться. Подобным образом поступали и во всех остальных случаях, и исключений из этого правила-традиции почти не было. Попробуй тут сказать, что каждый желающий может взять в аренду земли столько, сколько захочет (вернее потянет ее обработку) — в общинах такая свара начнется, мама не горюй! Смертоубийства может и не будет, а вот количество зубов на душу местного населения уменьшится точно. Земля-то неистощенная, значит, и урожай будет немаленьким. А хороший урожай — это сытые жена и дети, отсутствие недоимок, крепкое хозяйство, стабильное будущее… одним словом, спокойная жизнь с уверенностью в завтрашнем дне. Да и работать только на себя, без обязательных переделов общинной земли — тоже многого стоит.
— Вашсиясь, может того, миром как-то уладим?
Самый смелый или опытный из старост поглядел на своих товарищей по общему несчастью и рискнул выдвинуть одно для всех предложение.
— Оно конечно, виноваты… так мы отработаем, кто чем. А?