— Кто-то мне говорил, что Глинер хромает, — сказал я.
Генри Трейс, видимо, привык, что слухи разносятся молниеносно.
— У него недавно развился артрит. В этом городе ничего не скроешь. — На его письменном столе зазвонил будильник. Он выключил звонок. — Боюсь, мне пора ехать. С этим все, Сид?
— Да, спасибо, — ответил я.
— Больное сердце у обоих, — сказал Чико, когда мы подъезжали к городу. — Настоящая эпидемия, а?
— Надо спросить у ветеринара Бразерсмита.
— Он живет на Миддлтон-Роуд. Я знаю его дом.
Мы проехали мимо трека, на котором тренировали лошадей, и направились к городу.
Бразерсмита не было дома, нам сказали, что он вернется к ланчу. Мы уселись в машину и стали ждать. Я повернулся к Чико:
— У нас есть еще одна работа — проверка синдикатов.
— Я думаю, что Жокейский клуб всегда занимается этим сам.
— Так оно и есть. Нам нужно выяснить все про одного сотрудника Жокейского клуба, который проверяет синдикаты.
Чико некоторое время размышлял:
— Хитрое дело.
— Да, к тому же нужно сделать так, чтобы он об этом не знал. Речь идет о бывшем старшем инспекторе Эдди Ките.
У Чико отвалилась челюсть.
— Ты шутишь.
— Вовсе нет.
— Но он сам — полиция. Полиция Жокейского клуба.
Я рассказал ему о сомнении Лукаса Уэйнрайта, и Чико сказал, что, наварное, Лукас Уэйнрайт ошибается. Наша работа, отметил я, в том и состоит, чтобы выяснить прав он или пет.
На Миддлтон-Роуд показался забрызганный грязыо «рейндж-роувер». Он подъехал к парадному дома Бразерсмита. В ту же секунду мы с Чико выскочили из машины и направились к мужчине в твидовом пиджаке, который выходил из своей повозки.
— Мистер Бразерсмит?
— Да? Что случилось?
— Не можете ли вы уделить нам несколько минут? — спросил я. — Это Чико Барнс, а я Сид Холли. Всего несколько вопросов.
Когда мое имя дошло до его сознания, он немедленно перевел взгляд на мои руки и в конце концов остановился на левой.
— Этот протез у вас биоэлектрический?
— Д-да, — пробормотал я.
— В таком случае заходите. Можно мне взглянуть на него?
Он пошел к боковой двери. Я остался на месте, желая только одного — исчезнуть отсюда как можно быстрее.
— Пошли, Сид, — позвал Чико, двинувшийся за ним. Он обернулся и остановился. — Пусть получит то, что хочет, Сид, и тогда, может быть, он сделает то же самое для нас.
Оплата натурой, подумал я, но мне не нравилась цена. Я нехотя поплелся за Чико, как оказалось, в хирургический кабинет Бразерсмита.
Ветеринар задал уйму вопросов, довольно грамотных с медицинской точки зрения, и я отвечал бесстрастно, пользуясь терминами, которые усвоил в протезном институте.
— Вы можете вращать кистью? — спросил он под конец.
— Да, немного, — я показал ему — Там внутри что-то вроде чашечки, подогнанной по размерам под конец моей культи, и еще один электрод, который улавливает импульсы вращения.
Видимо, он хотел, чтобы я снял протез и показал ему все детали, но я не собирался это делать. Вероятно, до него дошло, что просить бесполезно.
— Подумываете над тем, чтобы сделать протез для лошади? — спросил Чико.
Бразерсмит поднял усталое лицо и серьезно ответил:
— Технически это вполне возможно, но я сомневаюсь, чтобы можно было натренировать лошадь приводить в действие электроды, кроме того, это будет стоить немалых денег. Хотя мне известны случаи, когда лошадям приделывали искусственную ногу.
Бразерсмит неохотно переключился с проблемы искусственных конечностей на лошадей с больным сердцем.
— Бетезда — сказал я, опуская рукав и застегивая манжету.
— Бетезда — Он наморщил лоб, копаясь в памяти. — Простите, не припоминаю…
— Эта кобыла была на конюшне Джорджа Каспара, — сказал я. — Она всегда приходила первом на скачках двухлеток, а в три года не смогла бежать из-за шумов в сердце. Ее отправили на коневодческую ферму, но когда она должна была ожеребиться, сердце у нее не выдержало.
— О, боже! — воскликнул он. — Какая жалость! Но мне приходится осматривать столько лошадей, что я часто даже не знаю их имен. Речь идет о страховке или, может быть, о преступной небрежности? Уверяю вас…
— Нет, — успокоил я его, — ничего такого. А помните ли вы Глинера и Зннгалу?
— Да, конечно. Этих помню. Джорджу Каспару чертовски не повезло. Такое разочарование.
— Глинер победил на скачках «Донкастер Фьючурити», несмотря на грязь, — сказал я задумчиво. — Я сам видел. Это были очень трудные скачки.
— Правильно, — согласился Бразерсмит. — Между прочим, я тщательно проверил его после скачек. Неприятности начались не сразу. По сути дела, они вовсе не проявлялись до тех пор, пока его не выставили на приз «Две тысячи гиней». Он закончил скачки в полном изнеможении. Поначалу мы все думали, что это вирус, но через несколько дней обнаружилась сильная аритмия пульса, и тогда стало ясно, в чем дело.
— Какой вирус? — спросил я.
— Вечером в день скачек на приз гиней его слегка лихорадило — как будто начинался лошадиный грипп или что-то в этом роде. Но болезнь не проявилась. Так что дело было не в этом. Подлинной причиной была болезнь сердца