МИХАИЛ КЛИМЕНКО
ИНОЙ ЦВЕТ
МИХАИЛ КЛИМЕНКО-по специальности электромонтажник. Печатался в сборнике "Фантастика-67" издательства "Молодая гвардия", в журнале "Урал", в коллективном сборнике Южно-Уральского книжного издательства. В издательстве "Молодая гвардия" готовится авторский сборник М. Клименко.
ЦВЕТНАЯ КЛЯКСА
Утренний час пик.
Автобус полон под завязку. Я втискиваюсь между спинкой сидения и кассой. Гляжу в окно поверх какой-то широкополой шляпы.
Автобус проезжал как раз мимо пристани, когда за окном я снова увидел ту золотисто-лимонную девушку. До чугунного парапета, вдоль которого она шла в сторону причала, было метров двести, но я сразу узнал ее. И сегодня вся она светилась неправдоподобно чистым золотисто-зеленым пламенем! Конечно же, это она-та, которая вчера вечером, проходя мимо игравших на пляже волейболистов, так странно глядела на меня: пристально и в то же время поразительно равнодушно.
Дверь еще открыта. Я отчаянно пытаюсь пробраться к выходу. Но звякает одна половинка двери, кто-то там поворачивается, помогает закрыться другой. Пассажиры слегка удивлены моим неожиданным рывком.
За спиной какой-то шутник требует моего внимания:
- Костя!.. Эй, Дымкин, это еще не фабрика. Остановка "Институт"!-и смеется... Вроде бы намекает, что я в прошлом году не прошел по конкурсу.
Я не оглядываюсь.
И невольно, в сотый раз, начинаю вспоминать и размышлять о недавнем событии.
Перед тем как едва не произошла трагедия, над деревней пронеслась гроза с сильнейшим ветром, с оглушительными раскатами грома. Потом стало тихо, быстро вышло полуденное солнце и осветило мокрый высокий лес за рекой. А над лесом, перед занавесом темно-лазуровой тучи, появилась яркая близкая радуга...
С той самой минуты и возникло в моем зрении удивительное отклонение. Я видел все как н прежде, но с той лишь как будто бы незначительной разницей, что дома, вода, доски, машины, облака, камни и все прочее неживое казалось мне белым, черным и серым. Как в черно-белом фильме или на обыкновенной фотографии. А вот люди вместе с их одеждой, деревья, трава, животные и птицы были какого-то одного и того же цвета, и что самое поразительное-цвет этот был мне совершенно неизвестен. Я его никогда в жизни не видел и до сих пор не знаю, с чем его можно сравнить. Меня преследовало желание всем рассказать об этом безымянном цвете, но в то же время я прекрасно понимал, что бессилен это сделать. Цвет был светлым и чистым, очень насыщенным. Загадочный тау-цвет (как я его про себя назвал) был и не желтым, и не зеленым, и не синим, и не красным. Просто какая-то чистая и светлая смесь цветов...
На четвертый или пятый день я заметил, что во всем, что светилось тау-цветом, я начал улавливать, пусть и очень слабые, оттенки естественных цветов-как будто тот или иной живой объект был подсвечен цветным фонарем или окутан легчайшей дымкой. Но моя радость была преждевременной. В воскресенье вечером на пляже я, к ужасу своему, увидел и понял, что это какие-то не те цвета. Что все это значило-пока что я понятия не имел. И вот вчера, когда начала спадать жара, на пляже появилась та девушка-как золотисто-зеленое пламя под серым небом. Она была единственным золотисто-зеленым пятном среди тау-цветных деревьев и множества отдыхающих такого же цвета.
Я как раз играл в волейбол-и остановился, как вкопанный, когда вдруг увидел этот золотисто-зеленый горящий силуэт. Проходя мимо, она совершенно равнодушно и в то же время пристально долго глядела на меня. Стало вдруг темней. Может быть, просто солнце зашло за облако... Ничего не понимая, я под смех стоявших вокруг площадки ребят торчал с мячом в руках и смотрел на нее...
Кажется, она училась в седьмом классе, когда я-в девятом. Как она изменилась, повзрослела!
Золотисто-зеленым в девушке было все-и лицо, и руки, и платье, и даже сандалии. Чем дольше я на нее глядел, тем темнее становилось вокруг, а этот самый тау-цвет стал прозрачнее, как бы незаметней. Скоро она стала золотисто-лимонной и исчезла среди деревьев...
Так незнаемый цвет утратил то неопределенное значение, которое меня тревожило и тяготило, и стал восприниматься как нейтральный фон.
В моей цветослепоте все было непонятно. Я снова с беспокойством подумал о своем здоровье: теперь меня меньше волновала сама аномалия цветозрения-за этим скрывалось что-то поважней...
После отпуска я вышел на работу в среду, на второй день после того происшествия в деревне. Три дня кое-как проработал, но диковинная слепота не только не проходила, а приобретала все более странные формы.
Цветотонировщиком я больше работать не мог. Колориметрист, вся трудовая деятельность которого связана с цветом, различающий лишь белое, черное, серое, да еще какой-то "тау-цвет" - в этом было что-то трагикомическое.
Я ехал на фaбpикy, чтоб сегодня же, в понедельник, уволиться или перейти на другую работу.
Наконец-то автобус останавливается. Здесь выходят почти все. Дальше еще две остановки - и конечная. Около фабрики шофер постоит чуть подольше, и пока загалдевшие пассажиры выходят, он, как .всегда, по репродуктору объявляет:
- "Фабрика ЭФОТ". Билеты на пол просьба не бросать...-и закуривает, это я вижу, проходя перед автобусом.
То, что это фабрика, и без него все знают. И правильней было бы сказать: "Остановка ЭФОТ",потому что ЭФОТ-это и значит "Экспериментальная фабрика особых тканей". И никакого отношения к фотографии, как думают многие, это название не имеет. Теперь официально оно звучит иначе-"Экспериментальная художественная фабрика праздничных и особых тканей". Но все привыкли к короткому старому слову и никого уж не переучишь.
С заявлением об увольнении мне надо было зайти к директору.
Во дворе фабрики через траншею был перекинут узкий мостик, сколоченный из свежих досок. Недалеко справа, над этой же глубокой траншеей с выброшенным на стороны темно-серым грунтом, над новыми водопроводными трубами был перекинут другой такой же мостик. По одному люди шли в одну сторону, по другому - обратно.
И вдруг за тем мостиком, в дальней стороне двора, куда только что вдоль высокого забора, гремя пустыми флягами, укатил грузовик, я увидел яркое цветное пятно-нечто слепящее фиолетово-розовое...
Там, под развесистыми тау-цветными кустами акаций и кленов, у кучи выброшенного грунта стояли трое. Двое из них были цвета тау и почти сливались с такого же цвета деревьями и травой. Я бы на них и внимания не обратил. Но вот третий среди нейтрального, безразличного для меня тау-цвета на фоне черно-серого грунта светился яркой сиренeво-фиолетовой кляксой.
Я стоял на мостике, словно коряга на быстрине. Люди спешили. Кто выражал недовольство, кто шутил: "Ну, приятель, нашел где досыпать!.. Только подушку где-то потерял!.."
Я боялся, что далекое пятно вдруг расплывется и тогда я не смогу узнать, кто там из троих и почему такого яркого фиолетового цвета. Не отрывая от кляксы взгляда, я сошел с мостика я побежал по правой стороне траншеи. И чем ближе к ним подбегал, тем интенсивней становился цвет того человека.
Запыхавшись, я взлетел и остановился на куче высохшего грунта. Трое мужчин стояли на краю большой квадратной ямы и не спеша обсуждали какой-то вопрос, похоже, касающийся прокладки труб, которые из этой ямы расходились по разным направлениям. Все трое с удивлением повернулись ко м.не. Один из них был директор фабрики Павел Иванович. Другой-мой тезка, Костя-автогенщик, мужчина средних лет. Он был в брезентовой робе, стоял с горелкой в руках, от которой к баллонам тянулись черные шланги.
А этот, третий, в длинном фиолетово-сиреневом китайском макинтоше, стоявший на разлапистой задвижке на краю ямы, был не кто иной, как Ниготкав, замдиректора по хозяйственной части. И не только его длиннющий макинтош вызывающе переливался сиреневыми разводами, но и руки, лицо, туфли-все излучало ядовитую розовато-фиолетовую гамму.
- Ну, что, товарищ Ниготков?! - не глядя под ноги, соскальзывая с сухих комьев, громко спросил я его. А сам продолжал взбираться по склону серой глиняной кучи.- Как дела? Как самочувствие?.. Ничего такого, Демид Велимирович, не чувствуете у себя за спиной? И никакого такого беспокойства нету, а?..
Все трое снизу, с края ямы, молча, в недоумении глядели на меня.
С коротким кузовом территориальный грузовичок пропылил между забором и траншеей в сторону проходной. В красильный цех повезли фляги с краской...
-- В чем дело, товарищ Дымкин? - так и не опустив удивленно поднятых мохнатых бровей, спросил меня директор, когда грузовик проехал и стало тихо.
- В чем дело, говорите?..- с несвойственной мне дерзостью переспросил я его и ткнул пальцем в сторону Ниготкова.- В шляпе дело! Вот в этой... Посмотрите на него!
- Он что?..- тихо спросил Ниготков директора.-Видно, из драмкружка парень?..
Ярко-сиреневый, весь в фиолетовых и розовых разводах Ниготков сел на задвижку и, чуть склонившись, стал внимательно разглядывать переплетение труб в яме.
Если не считать, что нейтрального цвета тау были деревья да директор с Костей-автогенщиком,-все остальное вокруг было белое, черное .и серое. И лишь один Ниготков тут такой цветной. Этакий багровый фурункул или, может, кочан цветной капусты сидит на краю ямы и разглядывает трубы! Я сразу заметил, что от моих слов вся его папугайсви-сиреневая расцветка подернулась тенями, омрачилась сливяно-сизыми подтеками...
Он вдруг поднялся. Стоял, топтался в ярко-сиреневом длинном своем пыльнике, в начищенных, зловеще поблескивающих черно-шурпурных туфлях. На голове его, слегка набекрень, сидела грязно-фиолетовая шляпа. Его лицо теперь было с насыщенным синевато-металлическим оттенком. Такого же цвета, были и его руки.
Директор глядел на меня, я-на Ниготкова.
Конечно, я был чересчур взволнован и не отдавал себе отчета, что веду себя не очень-то разумно. Они и представить себе не могли, что я вижу, а тем более, почему фиолетовый цвет, эта клякса Ниготков, до такой степени вывел меня из равновесия. Не могли же они знать о том происшествии в деревне, когда огромная фиолетово-сиреневая свинья едва-едва не натворила беды?
Костя-бензорезчик, не обращая на нас внимания, открыл краник горелки. Из горелки струйкой полился на железный лист керосин. Костя чиркнул спичку-вспыхнуло, зашипело широкое бесцветное пламя.
- Ничего такого,-стараясь перекричать шипение вырывавшегося из горелки пламени, громко спросил я Ниготкова,-ничего такого не можете, товарищ Ниготков, вспомнить про свои проделки, про свою двойную жизнь?
- Константин Дымкин, стыдитесь!-закричал на меня директор.-Имейте в виду, за опоздание, за недозволенное поведение B рабочее время получите выговор. Вам ясно? Идите! А за оскорбление Дномида Велимировича ответите сполна.
Я слушал директора, кивал головой, а сам не отрывал глаз от Ниготкова. Когда я сказал о проделках и о двойной жизни, его лицо стало таким же пурпурно-черным, какими были его зловеще поблескивающие туфли.