Тукину вообще не везло: любая операция для него начиналась с шишки на лбу, вывихнутой руки, порванного обмундирования или расквашенного носа. В прошлый раз, когда они выслеживали в джунглиях банду, повязанную намертво с местной наркомафией, он, выскочив с самым лихим видом из притормаживающего бронетранспортера, поскользнулся на навозной лепехе, оставленной на тропе неизвестно кем, и вышиб себе два передних зуба. Банду ловили уже без него. А за починку челюсти пришлость отдать четверть жалованья. Для прижимистого сержанта это было ударом. Можно было бы, конечно, обойтись и бесплатной помощью полковой зубодерни, но тогда самому пришлось бы скрываться от людей в лесах, дабы не брать греха на душу, пугая детвору и беременных.
Тукин был крепким, невысоким и совершенно невзрачным парнем - таких, говорят, в разведчики вербовали: десять раз встретишь, а все равно не запомнишь. Поднакопить деньжат, жениться, обзавестись своим домиком и кучей детишек, а главное, позабросить со временем всю эту беготню - вот о чем мечтал Тукин. И не было у него иных устремлений. Если бы не невезуха, у него давно бы уже было на счете раза в полтора больше, а стало быть, и заветная мечта была бы в полтора раза ближе. Но приходилось мириться с действительностью.
- Отделение, становись! - рявкнул он, позабыв об осторожности и тут же прижав ладонь к губам.
Впрочем, бесцветный и хрипловатый голос его потонул в вое овчарки-ищейки. Поджарый Ральф, смело бросившийся к растерзанному трупу черной пантеры, что валялся метрах в двухстах, вдруг застыл, поджал хвост и взвыл самым диким образом, позабыв про все дрессировки и свою ученую солидность. Шерсть у него на загривке поднялась дыбом, глаза обезумели. Мгновенья не прошло, как пес забился под ноги сержанту, тихо поскуливая и пытаясь поймать взгляд.
- Пошел вон, трус поганый!
Тукин пнул Ральфа сапогом и сплюнул через плечо. Что-то ему не нравилось. Но что именно, он понять не мог.
Ким приласкал пса, огладил. И тот начал приходить в себя, не переставая, правда, озираться, поглядывать в сторону трупа с вывороченными кишками. Ким хотел высказать свои сомнения сержанту, но не решился. Хотя ему показалось очень странным то, что вышколенный пес напугался какой-то дохлой кошки, да еще как напугался!
Ребята из отряда уже вовсю орудовали на поляне. Не отставали от них и трое экспертов, прилетевших на том же вертолете: вымеряли расстояния, брали пробы грунта и воздуха, ползали вокруг раздавленного детеныша пантеры на карачках и вообще чуть ли не на вкус проверяли все вызывающее подозрения. Но толку, похоже, не было. И это злило Тукина не меньше, чем боль в коленке. Куда бежать? Кого ловить? Черт бы побрал всех этих умников!
- Я щас придушу эту тварь! - прохрипел он, глядя совсем не на скулящую овчарку, а на Кима. - Распустил, твою мать, следопыт хренов! А ну, заткни ей глотку!
Желтолиций Ким подобострастно и мелко хихикал, тряся беспрестанно головою, отчего трясся и длиннющий козырек его потертой форменной кепчонки. Тукин все намеревался измерить длину козырька - не превышает ли он ненароком уставной нормы, не пошит ли кепарь самочинно, в обход гарнизонных портняжек? Да все руки не доходили. Теперь и вовсе не до того было!
- Ничего, дождетесь еще у меня, - вяло пригрозил сержант, глядя в пространство и непонятно к кому обращаясь.
- Ага-ага, - покорно закивал Ким. - Распустились людишки, ай-яй, распустились, начальник.
- Да заткнись ты! Сколько раз говорил, не называй так! Склеротик хренов! - разъярился пуще прежнего Тукин. - Я вот на тебя рапорт-то напишу!
Безрезультатность поисков была очевидна. А это означало и то, что никаких поощрительных или премиальных не предвидится. Эксперты разводили руками, отрядные ребятки пожимали плечами и пучили глаза - то ли от усердия, то ли от дурости.
- Пусто, - доложился один из спецов, - если и был он тут, так следов не оставил, кроме вот этого котенка раздавленного, да и то - он ли? Ты, сержант, вот что, давай-ка вызывай вертолет. Нечего нам тут делать!
Тукин не очень-то любил прислушиваться к советам штатских. Как бы ни лыбился этот азиат Ким, а он прав все же, понимает, кто тут "начальник", а кто фраерня залетная.
- Удочки смотать всегда успеем, - проговорил он тихо, сам себе. - Пошарьте-ка еще.
Последняя фраза прозвучала погромче, но не слишком уверенно. Тукин уже думал о другом. И это другое было, пожалуй, верняком.
- Эй ты, следопыт, - он прищелкнул пальцами, подзывая Кима. - Тащи-ка сюда эту псину! Да держи покрепче, не упусти, чучело хреново!
Лесок оказался жиденьким. Это было и хорошо и плохо. Хорошо, потому что Гун бежал между деревьев, огибая буреломы и сплетения лиан, почти не снижая избранной им скорости продвижения. Плохо, оттого что в таком лесу могли столь же быстро и настигнуть, да и просто застать врасплох. Пока Гун не видел достойного укрытия.
Впрочем, он и не искал его особо. Важно было убежать подальше от места посадки, переждать какое-то время и вызвать капсулу. И если взлет на ней и следующая посадка останутся незамеченными, то ищи ветра в поле, тогда он спасен.
Ни о каких контактах и попытках мирного улаживания дел, а потом и открытого проживания среди планетян Гун и думать не хотел. Еще чего, превращаться на весь остаток жизни, сказочным образом дарованной ему, в подопытного постояльца лабораторий и исследовательских центров, ну уж нет! Да и не верил Гун, что таковое качество ему гарантировано - поди узнай, что там на уме у этих отвратительных существ, у этих слизняков, тела которых даже приличия ради не покрыты хитиновой пленкой. Он уже видел четверых в одинаковых комбинезонах, с какими-то короткими палками в руках, совсем не похожими на настоящее оружие.
Он мог бы их отправить на тот свет шутя, на бегу. Но они его не видели, и он решил не рисковать, лишь прибавил мощности нейтрализатору - ведь кто знает этих слизней, может, у них нюх особый или же вкусовые рецепторы такие, что пылинку за парсек чуют!
В этом леске и не пахло опасностью. Какая-то живая мелочь копошилась у земли и в кронах деревьев. Для Гуна она не представляла интереса. Раза три на пути от него с ужасом шарахались четвероногие, средних размеров, явно лишенные интеллекта твари. Да свесился как-то за два метра от лица жирный, голый, поблескивающий червь с маленькой головкой, но зато упитанным и длинным телом. Червь, видно, спал на широченной ветви, а при приближении незнакомца проснулся, а может, он и с умыслом сидел там, поджидал добычу. Гуну некогда было разбираться. Рук он пачкать не стал, успел выхватить тесачок и на бегу ловко срезал червю голову. Тот забился в агонии, то свиваясь в тугие кольца, то выпрямляясь одеревеневшим длинным телом. Гун несколько секунд следил за этими биениями и чуть не налетел на корявое и толстое дерево. Увернулся, пригнулся... и тут же остановился.
Пришлось возвратиться назад, к червю, и сжечь его останки аннигилятором - короткими зарядами, подбрасывая в воздух, чтобы не осталось отметин ни на земле, ни на коре деревьев, ни на синеватом лишайнике. Заминка подзадорила Гуна. И он ускорил свой бег. Правда, усталость уже наваливалась на него, видно, сказывалось пребывание в саркофаге. Но теперь было не до таких мелочей, как усталость. Гун проглотил шарик стимулятора. Воспрял.
Он еще издали увидал просвет. Это была не поляна. Скорее всего тропа. Какая-то здоровенная животина с торчащими из отвратительной голой головы двумя костями перегораживала тропу. Животина была явно тупа и неагрессивна. И потому Гун не стал долго размышлять. Он еще ускорил шаг, в последний миг сильно оттолкнулся от земли правой ногой, взлетел над серой громадиной, обеими руками и левой ногой оперся о жирный вздрогнувший круп - и перемахнул на другую сторону тропы. Животина от резкого толчка завалилась на бок, протяжно вострубила, то ли возмущаясь подобным обращением, то ли зовя на помощь. Похоже, она не успела сообразить в чем дело.
Гуну было не до толстяка уродца - полежит да встанет, ничего с ним не сделается. Надо бежать! Бежать и бежать вперед - и ни одна тварь на этой планете не найдет его, не возьмет следа!
Он не переставая следил за небом. Хотя то пробивалось изредка серенькими или голубенькими клочками, Гуну хватало и этого. Раза четыре над самыми деревьями проносились какие-то тарахтелки. Но Гун знал, что из-за разросшихся крон его не увидят, а приборами и подавно не возьмут - откуда у них такие приборы, чтоб на живую материю реагировать! Судя по оборонительной технике, не доросли еще. А если бы и доросли, так давно бы нащупали беглеца. Нет, шалишь! Нет у них ничего такого. Ну это и хорошо. Правда, лучше б было, коли попал бы к каким-нибудь недоразвитым, тем, кто только-только начинает эволюцию в разумном своем облике. Там бы Гуну и прятаться не пришлось. Там бы он еще и вождем стал бы, свою маленькую Систему образовал бы! Да что мечтать, и так посчастливилось невероятно!
Гун полностью забыл о перенесенных им жутких болях, сопутствовавших Воскрешению. Забыл о своих тщетных попытках размозжить голову или еще как покончить с собой. Теперь он яростно, по-животному грубо хотел жить. Жить, жить, жить!
Остановился он, когда полностью стемнело. Забрался на высоченное дерево и прощупал пространство анализаторами. Все было спокойно. Самое время вызывать капсулу. Доли секунды на ее подлет, пять-шесть секунд на то, чтобы залезть в капсулу... и прощай приветливый лесок!
Но что-то остановило Гуна. Высоко-высоко, в черной бездне над головой, что-то мигнуло еле-еле и исчезло, потом снова. Если его и могли засечь, так только сверху, а тогда - пиши пропало: одна капсула всегда уйдет от радаров, с ним же службы слежения будут вести их, передавая от одной к другой, до бесконечности, пока не накроют ракетой.
Он спустился вниз, присел у дерева, привалившись к нему плечом. Рядом тучками мельтешила мошкара. Но на Гуна она не садилась, видно, не признавала его съедобным, а может, и вообще за живое существо не признавала. Несмотря на принятые стимуляторы, ощущалась усталость и слабость, тело ныло, особенно ноги и спина, позвоночный гребень покалывало мириадами иголочек. Но Гун старался не замечать мелких неудобств. Ему не очень-то хотелось умирать во второй раз. А время шло.
Защитную маску он давно снял - надо было привыкать к воздуху планеты со всеми его возможными неожиданностями. Надо было привыкать ко всему местному.
Что-то маленькое и плотненькое свалилось сверху прямо на голову Гуну, запуталось между пластинами и отчаянно пыталось выбраться. Гун левой рукой вытащил наглеца из пластин, поднес к глазам. Он совсем неплохо видел в темноте. Это было нечто похожее на тех жучков, что водились у него на родине,твердый хитиновый панцирь пробуждал воспоминания, от него веяло чем-то родным. Гуну вспомнился Верховный Судья - тоже маленький, плотненький, зелененький сверх всякой меры. Вспомнилось его сухое и вялое лицо, противненький скрипучий голосок. Как он там говорил? Предается вечному проклятию? Ну-ну! Гуну стало вдруг жалко этого старикана. Но разве можно жалеть то, чего нет уже миллиарды лет? Наверное, можно. Ведь память-то жива, а значит, и все, кто в ней сохранились, тоже живы.
Гуна клонило в сон. Он держал жука двумя пальцами все той же левой руки. Двумя другими совершенно машинально обрывал пойманному наглецу длинные и тонкие ножки, не спешил. Потом подключил и третью пару - содрал хитиновые крылышки. Седьмым и восьмым пальцами освободил жука от топорщившихся усиков и коротких, но толстых рогов. Затем, тщательно обнюхав освежеванную тушку, положил ее на язык и немного подержал так, проверяя вкусовые ощущения. Вроде бы все было нормально. Жучишка попался вполне съедобный, даже приятный на зуб, особенно после омерзительной и безвкусной питательной смеси. Гун тщательно разжевал неожиданное лакомство, потом проглотил, сдерживая слюну и унимая аппетит. Все! Теперь сомнения отпадали - на этой заурядной планетке можно жить, он не пропадет здесь.
Сон сморил-таки его. Но не надолго, хватило получаса, чтобы полностью прийти в себя, оклематься. Тут помогали и стимуляторы. Это потом можно будет совсем отказаться от них, а сейчас надо быть сильным, свежим. Гун не чувствовал в себе слабости, он не имел права быть слабым.
План вызрел в его голове еще там, на орбите. Сейчас оставалось отработать детали, которые, впрочем, также могли меняться по ходу дела. Чтобы не возникло сложностей с посадкой, было бы неплохо найти какуюнибудь полянку. Сегодня днем попалась ему на пути одна такая. Но на ней стояли три жалкие полуразвалившиеся хижины, крытые охапками длинных и плотных листьев. У хижин сидело несколько самок слизняков. Тут же копошились детеныши - кривоногие и с раздутыми животами. Вся эта картинка совсем не вязалась с радарами и ракетным обстрелом, но Гун не стал вдаваться в подробности, а тем более связываться с туземцами. Пускай живут! Не они же пуляли в него заряд за зарядом! Конечно, нет, несчастные слизни, и что за смысл в их существовании? Он пробежал тогда мимо, не снижая темпа. А на память пришли те двое из непосвященных, которых он по простоте душевной, а скорее просто из-за собственнной неосмотрительности, пытался поднять до уровня Системы. Глупая была попытка, бессмысленная и безнадежная. И какой черт только его дернул! Ну да ладно, что прошло, то прошло - не вернешь.
Из темноты время от времени раздавались какие-то приглушенные крики и стоны, всхлипы и взвизгивания. Но Гун почти не реагировал на эти звуки. Он понял, что навряд ли найдется на этой планете тварь, которая могла бы с ним посоперничать, нет, маловероятно, - все эти животные, будь они разумными, полуразумными или вовсе неразумными, находились на стадии изнеженности и вырождения, не было в них той исполинской мощи первозданного мира, не было той необузданной и яростной жизнестойкости. Видно, и впрямь мир угасал, чах, не дожидаясь, пока его окончательно разрушат, изничтожат глобальные катастрофы. И все же приходилось быть начеку - мало ли что!
Гун включил анализаторы в режиме дальнего поиска и стал водить ими из стороны в сторону, высвечивая огромный полукруг перед собой. Назад он раструбы анализаторов не направлял, там была чащоба без просветов. Через несколько минут удалось нащупать кое-что. Правда, анализаторы показывали наличие живых существ в нужном районе, да и бежать до него было далековато, не меньше двух часов самого быстрого бега пришлось бы потратить. Но Гун решил, что разбираться будет на месте. Была не была!
По ночам Савинский не спал. У него уже лет двадцать пять как была хроническая и необоримая бессонница, с которой не могли справиться ни врачи, ни он сам. Жена могла спать сутками, вставая для того только, чтобы перекусить да накормить рыбек и птиц. Ей все было нипочем: и ливни с грозами, и сумасшедшая жара, и пронзительные крики павлинов, от коих леденела кровь в жилах, и работающие приемник с телевизором ничто ее не брало. Сам же Савинский страдал от малейшего шороха, его болезненно утонченный слух отзывался на шуршанье тараканов за шкафами и на шелест травы во дворе.
Он пришел на эту убогую и затерянную в джунглях станцию сорок семь лет назад. Пришел мальчишкою. Про него можно было сказать, что он здесь родился, женился, вырос в чинах - хотя какие там чины у смотрителя, - состарился, а теперь вот и начал подумывать о переходе в мир иной.
Савинского не тянуло в города, он отвык от людей и не нуждался в их обществе. Да и жену он себе подобрал такую же. Нет, черноокая и черноволосая Маша не была нелюдимкой, просто ей было одинаково хорошо в любых условиях: и в толчее, и в глухомани, - видно, оставались еще на истерзанной стрессами Земле здоровые люди.
А сегодня старый Савинский не мог заснуть и по иной причине. Днем передавали по радио коротенькое сообщение, в котором говорилось о том, что в их местах появились какие-то странные типы, - и не поймешь, то ли банда какая, то ли лазутчики вражеские. Хотя было совсем непонятно, что последним делать в этой глуши? Войны уж лет семьдесят как не было, да и не предвиделось ее в ближайшие годы. Так чего выведывать, чего шпионитьто? Непонятно. Приезжай, ежели желаешь, и так все открыто - ходи-броди, где душе вздумается! Нет, наверняка банда, будь она проклята! И где они тут прячут свои плантации, сам черт не найдет! Савинский знал джунгли вдоль и поперек, но ни разу не встречал ни одной грядочки с опиумным маком или же с коноплей.
Да какие тут грядки и поля? Вон дикари! Как их ни приучали землю ковырять, не хотят, и все тут, пробавляются себе от джунглей - чем Бог одарит. Нет, наркомафия, наверное, еще не запустила сюда свои лапы. Хотя кто их знает. Просто так награду, да еще такой солидный куш, назначать не станут.
Чем больше думал Савинский, тем дальше отступал от него столь желанный сон. Наконец старик и вовсе поднялся со своей постели. Натянул на высохшее тело рубаху с двумя большими карманами, надел старые потертые и заплатанные во многих местах джинсы. Поскреб подбородок - давно бы следовало побриться, да все руки не доходили. То ли дело лысина - как булыжник, никакого тебе ухода не требует! С годами Савинский становился все ленивее. Но это совсем не означало, что он потерял вкус к жизни. Нет, и у него были свои желания, свои мечты. Вот только бессонница проклятущая да еще поясница ноет и ноет, прямо сладу нет! Но Савинский как-то пообвыкся со своими болячками.
Он присел к столу и включил приемник. По всем программам гоняли веселенькую и ритмичную музыку - совершенно однообразную для старика. Ничего толкового и путного никто сообщать не желал. Савинский покрутил с полчаса ручку приемника, потом закурил, откинувшись на спинку стула.
Мысли не покидали его. Пускай и не банда вовсе! Но ведь есть кто-то, ведь дыму без огня не бывает. Глядишь, еще забредут на станцию! Чего ждать от всяких там типов? Да ничего хорошего! И опять же - сумма-то приличная, поневоле задумаешься. А вдруг вообще никого нету, вдруг это вовсе враки и болтовня пустая? Чего они там в центре понимают-то! У них что ни день, так новые сенсации, новые слухи - один похлеще другого! Поди проверь! То у них там снежные человеки начинают расхаживать повсюду, то тарелки градом с небес сыпятся, то конец света в понедельник после обеда! Охмурялы! Дурят людишек, чтоб никто их махинаций не замечал, чтоб в мутненькой водичке рыбешку отлавливать да свои закрома наполнять!
Савинский тяжко вздохнул, почесал нос. А может, и не врут? Они же ведь как? У них все наперед ясно - ежели охмурить хотят, говорят так, будто этот снежный босяк их родной папа и они только вчера с ним в обнимку ходили и пивцо за одной стойкой сосали! Да и денег не ппедлагают. А тут вроде с сомнением, с непоказной опаской. Нет, в этом что-то есть!
Савинский сдавил гудящие виски, глубоко вздохнул. Да чего ему думать-то, все одно сна нет! Он собрался было встать из-за стола, но именно в эту минуту музыка стихла и заговорил диктор. Старик сделал погромче.