— Он нашел в горах пирамиду, — сказала она, потупившись.
— В каких горах?
— В Горбатых.
— А поточнее?
— Возле ступенчатого водопада.
И Ассоль рассказала подробно, как выглядит пирамида и что у нее внутри. Ничего не утаила.
— Вот видишь, — усмехнулся Ящер, — не очень-то ты мне теперь нужен. Да и то верно: ты мне давно уже надоел, лопоухий.
Йон сидел в полном шоке. Он ничем не мог выкупить теперь своих Сочинял, у него не было больше тайны, у него не было больше сказки. Ничего не осталось.
— Смотри, не переусердствуй с ней, — сказал он с тихой ненавистью, — я найду способ сообщить ее родным.
Он зря это сказал, а может, его участь и так была решена. Сзади кто-то накинул ему на шею провод и прилично затянул. Йон не успел даже дернуться. Ему показалось, что голова его надувается как резиновый шар, в глазах потемнело, и в этой наступающей, удушающей темноте он видел только глупо улыбающееся, пьяное лицо Ассоль.
— Давай его дожрем сначала, — услышал он в темноте, — он сладкий еще…
Очнулся он в каменном мешке с решетками на окнах. Удавки на шее не было, хотя шея болела в этом месте как обожженная, энергии не осталось ни капли. Йон через силу сел, обнял коленки, положил на них падающую голову и постарался хотя бы вспомнить, что произошло, и что из этого следует.
Ящер не убил его, справедливо полагая, что любой вампир сам загнется в изоляции, решил поиздеваться напоследок. Йон тоже решил устроить ему напоследок светопреставление. Впервые в жизни он обрадовался, что он — Чума.
Через пять минут камни стали рушиться, а у него появились силы встать. Еще через пять минут обвалился потолок, разрушились его перекрытия. В дыру на потолке Йон и вылез. Он оказался на крыше, и мог бы спокойно уйти, но уж слишком его разозлили эти упыри, считающие себя хозяевами жизни.
Он шел из зала в зал, ловко перепрыгивая через провалы, и все разрушал. И от этого становился только сильнее. Перепуганные слуги в панике выскакивали во двор и орали что-то про землетрясение, а хозяева, видимо, полетели к пирамиде и ничем не могли помочь. В конце концов весь замок рухнул, превратившись в груду камней и плит с торчащими из них предметами быта и роскоши.
Йон сел в свою «галошу», поджидая, когда же вернутся Жабоиды, обожравшиеся «розовой сиренью», чтобы увидеть их перекошенные рожи перед этими развалинами и чтобы перехватить Ассоль, когда они ее наконец отпустят.
Он сидел и думал, как же всё-таки сообщить ее родным, что с ней творится? И что с ней будет, если Ящера убить? Не будет ли ей еще хуже? И снимет ли кто-то ее заклятие, кроме самого Ящера? И еще… ему было очень больно от ее глупой улыбки, когда он задыхался с проводом на шее. У него потом долго не проходил этот шок: он всё время трогал шею, чтобы убедиться, что его не душат.
Толстый модуль Ящера плюхнулся на стоянку почти рядом с ним. Йон пригнулся. Они все трое выскочили, сотрясая животами, крича и бестолково размахивая руками. Кто-то из слуг виновато доложил, что случилось внезапное землетрясение. От этого они совершенно обалдели и застыли как три уродливые статуи. И что-то они не показались Йону обожравшимися.
Последней из задней двери выбралась Ассоль. Она была избита: губа кровоточила, глаз заплыл, тонкие руки — в синяках. Шатаясь она подошла к камням и заскулила. Йон тоже чуть не завыл, видя ее в таком состоянии.
— Подох! — с яростью рявкнул Ящер, — подох ведь дистрофик под плитами! Я б его на куски изрезал! А кто нам теперь скажет?!
Он обернулся к Ассоль и снова ее ударил.
— Дура! Поверила этому полудурку! Он еще не то насочиняет! Пирамида у него излучает! А где он на самом деле эту «сирень» берет? Где?!
Ассоль скулила, размазывая слезы по лицу.
— Не знаю…
Он стиснул ее подбородок своей клешней и уставился ей в глаза.
— Правда, не знаешь… не ной. Он тебя обманывал, чего о нем голосить? Нету его. Даже мокрого места не осталось от твоего дохляка.
— Хозяин, — хрюкнул Зубан, — надо новый замок искать. Скоро стемнеет.
— Полетим пока к Старухе, — сказал Ящер, — там всё обсудим.
— Ну и вклеит она тебе за Чуму! И за девку тоже. Нарываешься.
— Про девку — молчи… И ты, Рыжая, тоже молчи, поняла? И чтоб через неделю здесь стояла на этом самом месте. А не то — сама знаешь, что будет.
Он развернулся и грузно пошел к модулю. На слуг ему было плевать, на Ассоль теперь тоже. Она поднялась на груду камней, покачиваясь на ослабевших ногах, всхлипывая и завывая: «Йон, Йон…», прямо как пирамида. Он видел ее горе, самое настоящее, безутешное горе, но тело стало таким ватным, что он и выйти к ней не мог. Сидел и тоже плакал. Наконец она сама спустилась к «галоше», жуткое у нее было лицо, избитое, зареванное…
— Садись, — Йон раскрыл перед ней дверцу.
Она застыла, ничего не понимая.
— Я живой, Рыжик. И вообще… всё поправимо. Садись.
— Йон, — она всхлипнула, — я такая дрянь последняя…
— Ты у меня такая, — вздохнул он, — другой нету.
— Зачем ты прилетел за мной! Зачем ты мне показал эту чертову пирамиду! Зачем?! Со мной нельзя дружить, со мной нельзя по-хорошему, я дрянь!
— Это Ящер — дрянь. А ты — под управлением.
— Ох… — она забралась к нему на переднее сиденье и прижалась к его плечу, — я и без управления не лучше. В меня как будто другая баба вселяется, подлая, сладострастная, жадная и злая как собака. Я-то знаю. Я так устаю от этого.
— А я, — признался ей Йон, — я вот замок разрушил. Видишь? Почти в труху.
— Замок?!
— Да. Это я, Ассоль.
— Какой ужас…
— Я хотел бы как твой отец: создавать, спасать, оберегать… а умею только деструктурировать. Черная дыра. Ко мне тоже близко подходить нельзя.
— Дурак ты, — сказала она и прижалась к нему еще крепче, — ты же всё равно лучше всех.
Он наклонился и осторожно поцеловал ее в разбитые губы, в затекший синеющий глаз, в аккуратненький, шмыгающий носик, в рыжие бровки и в белесые, мокрые ресницы. «Галоша» резко взмыла в темнеющее небо, и сердце зашлось и от того, и от другого.
В котельной они помылись в техническом котле, им опять было хорошо вдвоем, они снова превратились в детей, перестали целоваться и просто терли друг друга мочалкой, брызгались и смеялись. Потом просушились в дизельной, оделись и вернулись в подвал к Сочинялам. На ящиках, покрытых бумагой, стояли чайник и кружки. Яхма даже сварила супчик из концентратов.
— А вы про цветы-убийцы всё прослушали, — сказали им.
— Да мы сами — убийцы, — усмехнулась Ассоль.