Ассоль засмеялась, наклонилась и топнула своим тяжелым ботинком по пыльному полу.
— Эй! Папа! Выходи!
Прошла секунда. Экран тускло засветился. Звуки «йон, йон» стали частыми и отчетливыми, к ним прибавился еще какой-то свист.
— Ой! — вскочила она, — мама!
Йон же как будто прирос к креслу. Он вдруг ясно осознал, что нет там никакого папы, и никакая это не «скорая галактическая помощь» и не реабилитационный центр. Он понял, что сейчас они провалятся вместе с этим полом так глубоко, что и представить невозможно. И с ужасом посмотрел на Ассоль.
— Дурак! Чего сидишь?! — крикнула она и потянула его за руку, — скорее! За меня цепляйся!
И он уже не помнил, как вцепился. Снаружи было тихое утро. Пирамида всё так же сверкала в солнечных лучах и всё так же сладко излучала «розовую сирень». Йон сел на траву, у него было чувство, что под ногами чудовищная пропасть, сердце от этого колотилось, как у зайчонка.
— Работает, — выдохнула Ассоль, — ничего себе! Пароль запросит, а мы не знаем ни черта! И что от нас останется? Видали мы такие ловушки!
— Это не ловушка, — сказал Йон, часто дыша, — это транслятор. На Наоле это так называется. Были такие штуки вместо звездолетов, да поломаны все. А этот — явно не аппиры делали.
— Фантазируешь? — прищурилась она.
Он помотал головой.
— Знаю.
— Ого! А куда этот транслятор, ты знаешь?
— В бездну, — сказал он.
Они были детьми, юными, глупыми как щенки и поэтому счастливыми. Пугаться надолго они не умели, и вселенские бездны волновали их не больше, чем блестящие, пузатые жуки в траве. Через полчаса они уже хохотали, плескаясь в водопаде, каскадом сбегавшем со скалы. Ледяная вода обжигала и бодрила, она сверкала на солнце, они брызгались и визжали и совершенно ни о чем не думали.
Ассоль была похожа на цыпленка, а с мокрыми волосами — на мокрого цыпленка. Он тоже при своей худобе и нескладности был смешон. Так они и хохотали друг над другом, а потом лежали продрогшие в теплой траве, почесываясь от мелких укусов и уколов. Она всё ждала, залезет муравей ей в пупок или пробежит мимо.
— Надо сладким помазать. У тебя есть леденец?
Ей так хорошо и легко было быть ребенком! Она и была ребенком. А потом превращалась вдруг в порочную, захваченную страстями девицу, которую и сама, наверно, ненавидела. И он бы удивился: откуда это в ней одной, но он прекрасно знал, что все они мутанты, не только телом исковерканные, но и душой.
Совсем крохотная букашка ползла по ее руке, огибая светлые волоски как деревья.
— Вот он ползет по мне… интересно, что он думает?
— Думает, что ты — гора.
— А ведь если я сейчас на Пьеллу прыгну? Он же не поймет ничего! Гора та же, деревья те же! Спать себе уляжется подмышкой.
— Я тебе больше скажу, — усмехнулся Йон, — если мы с тобой сядем в эти кресла и упадем на другой край вселенной, он тоже ничего не заметит.
Она заложила руки за голову, сбрасывая несчастного маленького путешественника, и уставилась в небо.
— Вот однажды возьму и упаду.
— Ты что, Ассоль? Зачем?! — испугался он.
— А всем назло, — сказала она, — возьму и упаду… если он меня не любит. И пусть ищет, если хочет. Пусть-пусть! У нас, знаешь, как говорят? «Кто любит, тот найдет».
Йон понял, что она снова взрослеет. Это было жаль. Она мечтательно разглядывала облака.
— Это Ла Кси так сказала. Была такая красавица — Ла Кси. И все ее любили, даже мой папа. И они никак не могли ее поделить. Тогда она взяла и сбежала и сказала: «Кто меня любит, тот меня найдет». Здорово, правда?
— Да уж чего хорошего…
— Дурак, ты ничего не понимаешь! Ее мой дед нашел и женился на ней.
— Твой дед, который вселенную спас?
— Нет. Другой дед, который Синора Тостру убил!
— Синора Тостру убил какой-то эрх. Это все знают.
— Во дают! Синора Тостру убил Ричард Оорл!
— А у нас говорят, что какой-то эрх.
— Вот и освобождай вас! — насупилась Ассоль, — если у вас даже папу моего забыли, то что уж говорить про деда…
— Кто помнил — все умерли, — виновато объяснил Йон, — но что-то такое я слышал про доброго Прыгуна. Он одноногий был, поэтому в кресле летал.
— Сам ты одноногий! — еще больше обиделась Ассоль, — он просто хромал.
— Ну, извини, просто так говорят. Знаешь… я бы тоже хотел как он: всех собрать, всех отогреть… но куда мне? Двадцать кровососов выдерживаю и то с помощью пирамиды.
— А я бы хотела, как бабушка Ла Кси. Чтобы меня так любили. Все!
Йон не знал, что ей ответить. Любой хочет, чтобы его любили, но у Ассоль была к этому какая-то болезненная жажда. Он просто погладил рукой ее мокрые волосы и поцеловал ее в щеку. Она отвернулась и стала смущенно одеваться. Он тоже. Кажется, они оба в этот миг повзрослели.
Потом они полетели назад в котельную. А потом она пропала. Йон вышел почти пустой, после того, как два десятка Сочинял от него подкрепились «розовой сиренью», настроение от этого упало, а тут еще появилось мрачное предчувствие, что Ассоль снова пошла к Ящеру. Зачем?! Почему?! Чего ей не хватало? Сейчас только наступало время самых интересных историй, все наелись и довольно расползлись по своим углам. Она так это любила!
Ракушка вышла вслед за ним на солнечный свет и уселась на обломок стены, болтая короткими ножками.
— Она давно ушла, Чума. Я видела.
Йон посмотрел сверху вниз. Эта карлица была еще и кривоватая, зато с красивыми синими как море глазами.
— Что ты видела, Ра?
— Она вскочила, побледнела вся и выбежала. По-моему, заплакала даже.
— Заплакала?