Она всегда так лечила. Только на этом состоянии выздоравливали ее пациенты. Она должна была их пожалеть, а ей это было нетрудно. Она должна была очень захотеть, чтобы всё у них наладилось, а она естественно этого хотела. Она любила всех. И всё получалось само собой, естественным образом, она даже не слишком уставала, наоборот — чувствовала удовлетворение. И тогда не нужны были операции, заживали открытые раны и даже принимались совершенно невозможные роды. При этом Скирни не владела, подобно Геве, никакой магией и никакими тайными знаниями. Она и сама не знала, почему так получается. Получалось — и всё. Она почему-то даже стеснялась этого и на всякий случай назначала разные процедуры и легкие лекарства, чтобы никто не догадался.
— Ну что? Тебе легче?
Леций посмотрел на нее, взял ее руку, склонился над ней и приложил к губам.
— Намного. Спасибо, Благодея.
— Кто? — удивилась она.
— Ты же знаешь, была такая девушка, — грустно сказал он, — волшебная девушка, всем помогала… пока я ее не погубил.
— Ора?
— Никогда себе не прощу… Попросил ее умереть, а она согласилась. Вот такая была девушка, моя сестра, — Леций поднял лицо и снова посмотрел на нее излучающими голубизну, тоскливыми глазами, — но она была богиня, она специально тут родилась. А ты-то откуда взялась, Скирни Оорл?
Скирни цену себе знала, своим способностям тоже, но сравнение с Пресветлым ее смутило.
— Ну что ты, Леций. Ты даже не представляешь, насколько я земная… у меня в квартире бардак, у меня муж не кормленный, позаброшенный, я чашки бью, перчатки теряю, я на встречи опаздываю, у меня мысли бывают самые дурацкие, у меня вообще психоз, между прочим…
— Однако, благодать от тебя та же самая, — сказал он серьезно.
— Да? — Скирни даже села.
Она, правда, растерялась. Об этом надо было подумать: что это значит, и как это вообще совмещается с ее вопиющим несовершенством.
— Так бы и сидел возле тебя, — добавил Леций, — хорошо у тебя тут, тихо, спокойно. И как-то всё правильно, как будто так и надо. Это твой мир, Скирни. А вокруг меня всё разваливается.
— А я тебе помогу, — сказала она, поспешно вставая и включая чайник, ей очень хотелось напоить его чаем с земляничным вареньем, ей очень хотелось, чтобы так и было — тихо и спокойно. И никого больше.
Он начал одеваться.
— Вряд ли. Я буду слишком далеко.
Скирни стояла у чайного столика, на стене был календарь с котятами и картинка с тропическим берегом. Она вдруг поняла, что и эти котята, и пальмы, и ягодки на блюдце расплываются у нее перед глазами, как будто погружаясь в туман.
— Где? — спросила она, теряя и голос.
— Возможно, что в другой галактике.
Потом она поняла, что они спокойно сидят за столом, пьют чай, разговаривают, даже шутят, и он совершенно не догадывается, что ее мир тоже рухнул. Вот так вот в один миг взял и обрушился. Она бы пережила, если б он снова женился: от этого они не перестали бы видеться. Она бы даже пережила, если б он был где-то на Земле или на другой известной планете: она бы знала, что с ним. Но такую даль и такую неизвестность ее душа перенести уже не могла. Она разрывалась. К такому испытанию она оказалась просто не готова.
И он еще говорил, что она «святая»?! Да она самая ужасная и порочная из всех женщин! Она любит сразу двух мужчин. И обоих — больше жизни. И поэтому не достанется никому. Никогда. Вот и всё.
Гева не стала ей этого говорить. Пожалела. Да Скирни бы и не поверила. Ей даже такая мысль показалась бы кощунственной, она же такая правильная! Просто Пресветлый во плоти! А на самом деле…
— Как вернешься — сразу на медосмотр, — сказала она в шутку, она прекрасно владела собой, — мало ли, что ты там подхватишь у этих лаклотов.
— Я буду разборчив — усмехнулся Леций.
И она всё-таки покраснела. К счастью в это время заплакал ребенок. Скирни озабоченно взглянула на экран состояний и поднялась.
— Проснулся. Вот и кончилось наше чаепитие. Извини.
— Да мне тоже пора, — с сожалением сказал он.
— И что? Мы больше не увидимся?
— Прыгуны всегда возвращаются, — усмехнулся Леций, — вопрос только — когда?
Ребенок плакал. Они очень быстро и буднично простились, как будто ненадолго. Она улыбнулась ему и быстро вышла в коридор, где они стояли обнявшись совсем недавно, и она еще не ощутила той космической пустоты, когда он разнял руки.
Эцо не хотел подслушивать, но так уж получилось. Он зашел ближе к полуночи в бассейн и увидел там родителей. Мама была совершенно голая, а его с какого-то времени это стало смущать. Он даже отступил за куст, хотел уйти, но вдруг услышал фразу, которая его остановила.
— Ну что мы будем делать с этим ребенком, Эрто? Как ты себе это представляешь?
— Из тебя прекрасная мать получилась.
— Да. Но не для этого монстренка!
— Гева… это мой брат.
— Это сын твоей мамочки!
— Я тоже сын моей мамочки. Однако меня ты любишь? Или я ошибаюсь?
Слова, как и все звуки, высоко и гулко отдавались под сводами. Эцо понял, что они целуются. Гева любила отца, Гева любила его, он не сомневался, что его мама самая добрая и великая женщина во вселенной. Но что он слышал?! Маленький мальчишка, уродец, брошенный с самого рождения, был совершенно никому не нужен прямо как он сам когда-то.
Эцо прекрасно помнил эти ощущения. Он помнил и казарменную палату в детском приюте, где всегда горел свет, и вечно занятых, раздраженных медсестер, и детей, сколь гениальных, столь и уродливых. Его место было под кроватью. Там и нашел его когда-то Руэрто Нрис… и большего счастья в своей жизни Эцо не испытывал, и большей боли тоже, когда ревел под этой кроватью и еще не знал, что отец уже спешит к нему. От этих воспоминаний у него так сжалось сердце, что он сел на пол.
— Гева… но если по совести, то парень наш. При чем тут Скирни вообще? Она просто добрая девочка. И при чем тут Льюис Оорл? Ему уж точно наше отродье ни к чему.
— Об этом Сия должна была думать, а не я! На кого она рассчитывала?
— На кого-нибудь. Удивительно: так много родни, а парень брошен.
— Почему же брошен? Скирни только рада будет. Детей у нее нет и не предвидится. Да и семьи у нее нет, одна видимость. Пусть хоть ребенком утешится.
— О чем ты, Гева?
— Только о том, что Льюиса не было шестнадцать лет. Привез наивную девочку с Оринеи и пропал. Разве теперь всё восстановишь?
— А разве нет?
— Не понимаешь ты женскую душу, — вздохнула Гева.
— Куда уж мне! — усмехнулся отец, — и я абсолютно не понимаю, почему девочка с Оринеи должна растить нашего ребенка. Она понятия не имеет, что это такое. И защищаться не умеет. А если он ее высосет по большой-то любви? Помнишь, когда-то у землян была мода — усыновлять аппирских детей. Они очень быстро от этого отказались.