Минут пять они просто молча обнимались. Он как будто пил из родника. Вокруг нее было как-то чисто. Чисто и легко. Именно поэтому он готов был терпеть ради нее всё, он вообще согласен был жить без секса, лишь бы припадать к этому роднику и растворяться в нем.
— Льюис, прости меня. Ты обиделся, да?
— Я?!
— Я знаю, ты обиделся. Но я так переживала за этого ребенка… так нельзя. Я совсем про тебя забыла. Ты же мой любимый?
— Надеюсь, что я.
— А мужчины тоже как дети. Пожалуйста, не сердись.
— Да что ты, Скирни, — ему вообще хотелось провалиться сквозь землю, — а с кем ты его оставила, этого ребенка?
— С Кондором.
— С кем?!
— Из него хорошая нянька получается.
— Да, вы прямо идеальная пара!
— Идеальных пар не бывает, — Скирни сказала это как-то грустно и посмотрела на него своими детскими черными глазками в ободках коротких ресниц, — поцелуй меня, Льюис.
Он даже поцеловать ее не мог, как будто губы были грязными. Хотя очень, конечно, хотел.
— Я так пьян, Скирни.
— Ну и что?
— От меня несет как из бочки. Мы отмечали завершение этапа. Коньяк глотали кружками.
— Надо же, — не обижаясь, улыбнулась она, — твои ивринги — тоже пьяницы?
— Да нет, просто я за них всё и выпил.
Она погладила его по плечам.
— Тебе плохо, да? Ты все-таки обиделся.
— Хуже, — выдохнул он, — хуже, Скирни…
— Что такое?
— Я тебе изменил.
Они смотрели друг другу в глаза. Ее короткие черные реснички вздрагивали. Теперь уж точно надо было куда-то провалиться.
— Только что, — добавил он, чтобы уж совсем всё испортить.
И ничего не произошло. Его даже не оттолкнули.
— Хорошо, что ты сказал, я как будто чувствовала…
— Скирни… простишь ты меня когда-нибудь?
— За что, Льюис? Ты что? Разве не я в этом виновата? Тебе, должно быть, так неловко сейчас и стыдно? А это всё из-за меня.
Его снова гладили теплыми ладошками по плечам, его любили и даже не обвиняли ни в чем. Он знал, что она добра, но чтобы настолько?
— Если захочешь со мной расстаться, тоже сразу скажи. Хорошо?
— Да я последний дурак буду и скотина, если захочу с тобой расстаться.
— Нет. Просто будешь Льюисом Оорлом, который полюбил другую женщину. Любовь, она ведь не спрашивает. Говорят, у каждого есть своя половина. Не всегда ее можно встретить в одной жизни… но если встретил — никуда от нее не деться. Притянетесь как два магнита.
Он так и не посмел ее поцеловать. Они лежали, обнявшись, на подушках, как хорошие друзья, и ему было почти легко оттого, что он сразу признался, что его поняли, что Скирни хватило мудрости и великодушия его простить. Никакой стены между ними не возникло, даже наоборот, они стали еще ближе почему-то… но он не сказал главного — с кем он ей изменил. Вот этого он бы просто выговорить не смог.
— Я ведь была у Гевы, — сказала она.
— Все-таки была?
— Да. Почувствовала, что теряю тебя, и побежала.
— Да не теряешь ты меня. Просто я живой: обижаюсь, срываюсь… только я тебя люблю. Слышишь?
— Гева сказала, что всё от меня зависит. Это я виновата, понимаешь? Я такая, а не ты.
— В чем ты виновата? В том, что на большинстве планет правят мужчины, а женщины даже пикнуть не могут? И на Земле такое было, а на Вилиале в эпоху Упадка Расцвета… а на Тевере и сейчас процветает. А на вашей Богом забытой Оринее — и подавно.
— Ты признался, — вздохнула Скирни, — теперь я признаюсь.
— В чем?
— Мне там один охранник нравился. Или я его жалела? Я иногда путаю любовь и жалость, они так похожи! Он потом все-таки умер, болел чем-то. Я сама к нему ходила, никто меня не заставлял. А девицы наши со двора надо мной смеялись. Они все к Молчуну бегали или к другим, кто поздоровее.
— Так ты другого любила? А тут я с неба свалился! Вот как всё было, оказывается?
— Ну, что ты, Льюис!
— Я ведь тебя даже не спросил, — дошло до него.
— Никого я не любила, кроме тебя. Успокойся. Всё самое прекрасное было на озере Нучар. Помнишь? Я купалась, а ты сидел на берегу.
— Ага. И подсматривал.
— Ах, вот так даже?