- Я не понимаю, - сказал он и смутился. - А планету, планету-то назвал "The End"! Тоже мне, англоман!
Старик плакал. Большими слезами, они стекали по морщинистым щекам на дрожащий рот.
- My God ...My God ...Can I hope what... [Боже... Боже... Мог ли я надеяться, что . (англ.).] Он внезапно затих, только всхлипывал и, моргая, смотрел на Родиона.
- Прошу прощен. Вы не кумуете по-аглицки... - спохватился он. - Та чо та я? Топа сюда, ближте, и оущайтесь.
Родион непроизвольно шагнул вперед. Старолинг... - Дед, а, дед, а ты, наверное, старый, очень старый, древний, можно сказать, старик.
- Ах, да не на чо... - лепетал старик. Он пошарил глазами по хижине. Вон-вон у том куту еща ящик. Вы его поднажте и опушайтесь,
Родион выволок ящик из угла, перенес его поближе к старику и сел. Совершенно ошарашенный.
- Вы уж прощея мя, - сказал старик, - но я не можече... - Он смотрел на Родиона как на заморскую зверушку, большими, светящимися белками, глазами и вдруг, чуть ли не скуля, вопросил: - Како там на Земле? Вы давно оттоле?
Родион помялся, не зная, что сказать.
- На Земле все нормально. По крайней мере, так было сегодня утром.
- Сегод?.. - оборвал его старик и поперхнулся. Глаза его разгорелись. И потухли.
- God tnrbid... - забормотал он. - Again... Let me go for qoodness'sake! [Избави Боже... Опять... Оставьте меня ради всего святого! (англ.).]
Он страдальчески закачал головой, захныкал.
- Когда та уже прекращается, когда вы перестанет трзать мя? Чем дале, тем скверна... Шарнуть бы в тя чо-нибудь... - тоскливо-тоскливо протянул он и вдруг заорал: - Сковыряйся прочь, мержоча тварь! Уже и днем явитесь!
Родион посмотрел в яростные глаза старика, напрягся, подстроился.
- Спокойно. Успокойся. Я - самый нормальный человек, с Земли. Не галлюцинация, не фантом. Человек, - мягко внушил он.
Старик сник, обмяк. Прикрыл галаз.
- Кой час год? - тихо спросил он. Родион сказал.
- Хм... - старик пожевал губами. - Двести годов... Двести... Ейща сумняша, млада члектода ще в папухах не было.
- В папухах... - ошалело подумал Родион и тут вроде бы понял. К чему здесь эта хижина, этот старик, дряхлый, древний, со своим древнелингским диалектом... И все-все остальное... Двести лет назад - ревущие сопла, фотонные громады, релятивизм, архаика... Какая звездная не вернулась из этого сектора? Какая?! Сейчас бы третий том Каталога...
- Ничего, - сказал он старику. - Ничего. Через неделю я закончу здесь дела (не говорить же, что у него авария и раньше, чем через неделю корабль не починят) и заберу вас на Землю. Все будет хорошо. - Он легонько похлопал его по сухонькому мертвому кулачку.
- Ничего...
Старик открыл глаза и как-то странно посмотрел на него. Губы тронула язвительная улыбка. - Искушаешь. - Он невесело рассмеялся. - Годов десять тому, кода... - У старика перехватило горло. - Кода ща была... Бет была... Он замолчал, моргнул глазами, кашлянул. - Можече, и обрясца... А им, старик кивнул на женщину, - Земля не занужна...
Хлопнула дверь. Пригнувшись, в хижину вошел сумасшедший и, немного потоптавшись у порога, присел на ящик в другом углу.
- Что с ним? - полушепотом, пригнувшись к старику, спросил Родион и указал глазами на вошедшего. - Это после катастрофы?
- Катастрофы? - старик уставился на него, не понимая. Затем захихикал. Вы мляете, мы терплячи кораблекруша? - спросил он. Его явно веселила эта мысль. - Конче, не без того... Та мы поселянцы, вы разумеете? Мы утяпали с Элизабет с ваштой клятой Земли тому, чо были накорма ею по заглотку! Вот та как. А ца мои... - он поперхнулся и глухо поправился: - Нашты с Бет дети...
Родион смотрел на него во все глаза.
- И не блямайте на мя так! Не запужна нам вашта Земля, не занужна!
Стало тихо. Женщина перестала клацать клавишами и молча ждала. Наконец окошко синтезатора открылось и извергло на поднос ком белой творожистой массы.
- Постороньте, - вдруг сказал старик, обильно источая слюну. На Родиона он не смотрел. Шея у него вытянулась, и голова судорожно задергалась из стороны в сторону - он старался рассмотреть, что делается за спиной Родиона. - Отталите отседа. Час мя будут накорма...
Женщина встала с колен, взяла поднос и направилась в угол. Медленно, коряво, на полусогнутых ногах, ставя их коленками в середину, под огромный обвисший живот. Родион вздрогнул как от наваждения. Женщина несла свое непомерно большое, колыхающееся в такт шагам, бремя, но оно, по всему ее виду, не было ей в тягость, ее организм был чуть воспален, как и у всякой беременной женщины.
Родион не успел увернуться, она натолкнулась прямо на него, остановилась, подумала и, хотя Родион сразу же отскочил в сторону, прихватив с собой ящик, на котором сидел, обошла это место и приблизилась к старику. Держа поднос на одной руке, она небрежно, буквально ширяя ложкой в рот старика, стала его кормить.
- Невкусна, - закапризничал старик. - Сегодня она как пришарклая... - Он поперхнулся и пролаял: - Ты можешь понеторопе?!
Женщина не обращала на него внимания. Ни на него, ни на его слова. Она тыкала в рот старика ложкой, отрывисто, резко, с методичностью автомата, и он поневоле слизывал и глотал.
- Когда ты уже родишь? - хныкал он, давясь синтетпищей. - Why, you are fourteen months qane with child... [Ведь ты на четырнадцатом месяце... (англ.).] И то, эт како я пометил. Можече родишь - помлее будешь...
Она, наконец, сочла, что со старика достаточно, вытерла ложку, повернулась и пошла назад. Мужчина, до сих пор неподвижно сидевший в углу, ожил, встал с ящика и двинулся за ней.
- Обожди... - прошамкал старик набитым ртом. - Я ша хоча. Дай ща!
Мужчина и женщина устроились на синтезаторе и, загребая густой молочный кисель (или что там у них?) растопыренными ладонями, степенно насыщались.
- Жале... - протянул старик. - Родина отцу жале... "Дети" хлюпали и плямкали.
- Ца мои дети, - то ли жалуясь, с горечью, то ли просто констатируя, сказал старик Родиону. - Бет была бы невдоволена из воспитата... - Он виновато заморгал, и его глаза стала затягивать мутная пленка. - Эли... Прощая мя, Эли... Я... Эли, я не звинен. Они таки... Эли! Я сам не разумею, чему они таки!
Старик всхлипнул. Он сидел в деревянном кресле неподвижно, каменно, как изваяния фараонов до сих пор сидят на песчаниковых тронах где-то в долине Нила. Как король на троне. Только... плачущий король.
Он всхлипнул еще раз и начал сюсюкать:
- Ты чаешь Эли, а нашт Доти лысый... Слюна бежала у него изо рта быстрой струйкой прямо на грудь, на остатки ветхой, полуистлевшей одежды. Похоже, в пище было что-то из галюцинатов.
- Странно, правда? - лепетал старик. - Ведь наследата у нас чиста, и у родинном дряке лысых николе не было... И у Шеллы власы тоже вылапуют... Но я мляю, чо ца от... от... Эли, ты их прощея, Эли? Ца ничего, Эли, чо у них... У них будет пупсалик?.. Эли, ца ничего? Эли?!
Родион резко повернулся и, чуть не сорвав дверь с петель, выбежал из хижины. На волю, на свежий, с озоном, почти как после грозы, воздух, на луг, на изумрудно-зеленую альпийскую зелень. С земной буренкой...
Ад и рай.
Рай?
Откуда этот луг?
- Привезли.