Как же мне узнать? Как же мне узнать точно?! Если я буду знать точно, я разорву эти сети.
И тогда мне пришла в голову мысль: если Вадим мертвец, значит он не должен дышать! Нужно только подкрасться к нему ночью и послушать.
Паркет тихо поскрипывал под босыми ногами, сердце колотилось в горле, пот струйками тек по бокам от страха, но не было сил более жить в неизвестности. Не убьет же он меня в конце концов. При брате, при матери. Кругом люди, тысячи людей, тысячи квартир. Крикни — сбегутся сразу.
Вадим лежал на левом боку лицом к стене. Луна освещала его тощее плечо, руку, лежавшую поверх одеяла.
Я остановился в двух шагах от постели, прислушался. Не слышно! Очень уж громко сопит Павлик. Еще шаг, ноги отказываются идти.
Склоняюсь над ним. Затаиваю дыхание…
И вдруг его руки капканом сжимаются на моем затылке. Рот оскаливается страшно — зубы, ослепительно белые в лунном свете, неестественно большие, растут на глазах, вытягиваясь кривыми клыками.
Я дико закричал. Вырвался. Одним безумным прыжком проскочил комнату и через мгновенье уже сидел на постели. Лия, часто моргая спросонок, спросила испуганно:
— Что случилось?
— Кошмар, — говорю, — приснился. — А сам слышу тихий злорадный смешок в спину. И соображаю: это он смеялся мне в спину, когда я вырвался из его рук. ГАДЕНЫШ! И тотчас мерзкий смрад бьет мне в лицо. Спазма перехватывает горло. Запах лезет в ноздри, забивает легкие, и я бегу в туалет. Меня рвет.
Умывшись и прополоскав рот, возвращаюсь и без сил падаю на постель.
Павлик заглядывает к нам. В первый миг я напрягаюсь, думая, гаденыш пришел насладиться эффектом. Но нет, у того, что стоит в дверях волосы темные. Лия встает, машет на сына рукой:
— Иди, иди. Ничего интересного. Спать надо. А то завтра вас в школу не добудишься.
Захлопывает дверь и ластится ко мне. Я лежу безучастный, с похолодевшими руками и ногами, только тело дрожит не переставая.
Впервые я не ответил на ее ласки, впервые не захотел. И наконец решился: завтра же уйду.
Но с утра уйти не удалось. Утром ребята не пошли в школу. Павлик закашлял, зачихал, у него поднялась температура. Померял и Вадим, и у него оказалась повышенная.
Помню: отдает матери градусник, а сам краем рта скалится на меня.
— 37,5, - говорит Лия.
Это у трупа-то недельной давности! Но этим меня уже было не пронять. В уме я уже разработал план. Лию отправлю в аптеку, а сам за это время вещички соберу и дам деру. Мальчишки в одной комнате, я в другой — несложно. Крикну от двери:
— Я ненадолго! На работу вызывают! И все.
Но не тут-то было. Лия не пошла в аптеку, а вызвала врача. Сидит, ждет. Врач не идет. Я говорю ей: ступай, я один здесь прекрасно управлюсь. Она ни в какую: как же я уйду, а вдруг врач. Он скажет все мне, отвечаю. А она: на вас мужчин полагаться, и машет рукой. Я тоже махнул. Жду. А врач все не идет и не идет.
Мальчишки притащили спальный мешок в нашу комнату и разлеглись на полу — дурачились. Лия сидела читала, покрикивала на сыновей изредка, чтобы не слишком бесились, а то мол еще температуру нагонят.
И тут гаденыш отмочил шутку. Подошел и встал передо мной, гнусно ухмыляясь.
— Иди, иди! — замахал я на него, а он еще ближе. Я инстинктивно выставил вперед руки, а он повернулся спиной и прижался ею к моим ладоням. Как раз той жирной складкой над поясницей. И я ощутил, что тело его под майкой мягкое, как плохо застывший студень. В глазах у меня помутилось.
Пришел в себя: они опять возятся на мешке. Сижу совершенно очумелый. Тогда все и случилось. Вадим подмял Павлика и, впившись ему в горло зубами, рванул по-волчьи вбок. Кровь хлестнула фонтаном из перерезанного горла. Лицо трупа почернело: только глаза белели на нем и зубы розово блестели от крови. Ногти вытянулись желтыми когтями, и гаденыш с воем стал раздирать ими грудь брату. Больше ничего не помню. Дальше все с чужих слов.
Оказывается через секунды в дверь позвонил врач. Он услышал нечеловеческий вой, дикие истошные вскрики, и побежал за милицией.
Дверь взломали и нашли в квартире два трупа. Один еще не успел остыть, другой был давний, порядка двух недель. Возле дивана был найден я сам в бессознательном состоянии, весь перепачканный кровью. Главное — кровь была у меня и на губах. А в кресле сидела и выла, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, сумасшедшая женщина.
Времени у меня много, и я часто задумываюсь над двумя неразрешимыми загадками: откуда у меня на губах кровь Павлика — это раз: как Вадим стал упырем, ведь для этого надо, чтобы ему прокусил горло и выпил кровь другой упырь. Так просто это ведь не передается, не грипп — это два.
Может быть, я когда-нибудь выйду отсюда, а может и нет. А вдруг я теперь тоже упырь и только затаился и жду, когда меня выпустят? Зачем кусать идиотов? Они и так хороши: шепчутся, знаки какие-то чертят в воздухе, оглядываются. Привязанные уже к незримому миру, видят его в полуслепую, он мучит их уже теперь. А я — кто я? Затаившаяся тварь?.. Говорят, я совсем седой. Не знаю — правда ли.
Как я могу сказать, что я думаю, пока размышляю о том, что говорю.
Как много дел считалось невозможным, пока они не были осуществлены.
Как часто, дорогой читатель, мы встречаем в книгах, статьях, заметках фразу, похожую на эту: ученые не могут объяснить это явление. И чего не могут они, порой успешно «решают» фантасты. И вот что интересно: там, где полет фантазии одного человека когда-то нарисовал нечто немыслимое, сегодня — реальность, знакомая и понятная почти каждому. Пример? Да сколько хотите! Хотя бы гиперболоид инженера Гарина — лазер. И какую воплощенную фантазию подарит нам завтра, предугадать бы там кого-нибудь, кто идет дальше» — эти слова американского мыслителя XIX века Генри Дейвида Торо как нельзя лучше говорят о вечном стремлении человека к новому знанию. Англичанин Сэмюэл Батлер утверждает: «Жизнь — это искусство делать верные выводы из неверных посылок». С этим трудно не согласиться, как, впрочем, и с убеждением Альберта Эйштейна, что «вечная загадка мира — его познаваемость». И — продолжим фантазировать дальше…
Последствия мировой термоядерной, химической, биологической, геофизической, биогенной (как ни называй следующую войну) катастрофы современному человеку не легко представить или предсказать. Как мы знаем, применение даже и одной атомной бомбы повлекло за собой колоссальные человеческие жертвы и разрушения. Пятитонная атомная бомба «Малыш» мощностью около 20 килотонн, сброшенная над Хиросимой, взорвалась на высоте около 550 метров. Однако пострадал фактически весь город: в радиусе до 8 километров полностью или частично были разрушены 60 тысяч домов. Возник огненный шторм, длившийся 6 часов. Поднялся сильный ветер, дувший со скоростью 50–60 километров в час в направлении горящего города, в зону разрушений и пожаров. Железо и другие металлы вблизи эпицентра испарились, поверхностный слой грунта оплавился на значительную глубину. Под воздействием ударной волны и теплого излучения из 506-тысячного населения Хиросимы сразу погибло 78 тысяч человек и было ранено 64 тысячи человек. В последующем, с учетом воздействия проникающей и остаточной радиации, количество пострадавших возросло до 163 тысяч, а погибших — до 240 тысяч человек. И это последствия одного сравнительно небольшого взрыва.
А если… Предположим, что первая ракета-носитель с термоядерной боеголовкой мощностью 20 мегатонн выведена на орбиту Земли и через несколько минут должна поразить цель. Возможны два варианта (с вероятностью 99 %) развития событий: или ракета поражает цель, или ее сбивают в полете.
В первом случае наличие таких поражающих факторов как ударная волна, световое излучение, проникающая радиация и последующее радиоактивное заражение местности приведет к гибели всего живого на обширной территории. Эпицентр взрыва будет одновременно и эпицентром сильнейшего землетрясения… Произойдет массовое убийство людей. Представьте, сколько их погибнет под руинами зданий крупного города, сгорит в испепеляющем огненном шквале в городе и окрестных лесах, погибнет в результате наводнений. Токсичные жидкости и газы разрушенных предприятий химической и оборонной промышленности заражают местность, воздух… Разрушена ближайшая к городу атомная электростанция…
Второй вариант также губителен. Поврежденный носитель с источником «ядерной смерти» станет своего рода миной замедленного действия, способной взорваться в любой момент. Одновременно существует некоторая вероятность того, что в сбитой ракете при падении произойдет инициирование заряда боевой части. В этом случае возможный высотный взрыв нанесет повреждения озоновому слою — защитнику живого мира планеты от жесткого губительного ультрафиолетового излучения. Кроме того, повышенную опасность будут представлять радиоактивные зараженные части разрушенной ракеты, как стремительно несущиеся к земле, так и лежащие на поверхности планеты…
В течение последующих нескольких десятков минут массовый обмен ядерными взрывами приведет к тотальному разрушению природы. Применение ядерного, химического, биологического, геофизического оружия резко изменит газовый атмосферный состав. Неминуема экологическая катастрофа, гибель цивилизации. Если примерно одновременно взорвутся сотни сверхмощных боеприпасов, то это приведет к непредсказуемым геологическим, климатическим и прочим катаклизмам, в том числе сдвигам земной коры, и никто не может гарантировать, что Земля не развалится на множество кусков-астероидов…
Какой выбор может сделать человечество, если гонка вооружений перенесена в космос (еще в середине 80-х гг. проходила информация о том, что при разовом запуске космического корабля «Челленджер» на околоземную орбиту могут быть выведены три платформы, каждая из которых несет по 25 ракет с ядерными боеголовками), если один залп современной атомной подводной лодки несет миру 960 Хиросим? Уже сейчас на Земле накоплено ядерных боеприпасов общей мощностью свыше 50 000 мегатонн. Для сравнения напомним, что за всю вторую мировую войну было израсходовано взрывчатых веществ общей мощностью немногим более 5 мегатонн. Применение даже 1/10 современного арсенала термоядерного (ядерного) оружия приведет к «ядерной ночи» и далее — к катастрофической для всего живого «ядерной зиме».
Итак, последствия третьей мировой войны невообразимы и труднопредсказуемы, и пережившие войну будут завидовать мертвым. И Действительно, кто знает, не уподобится ли Земля Марсу?
В любой войне были победители. Значит, должны быть победители и в третьей мировой войне (если только, разумеется, планета не будет разнесена в «пух и прах»)? Наиболее вероятно, что на Земле останутся — по крайней мере — хотя бы несколько сотен миллионов человек цивилизованного общества…
Что же будет дальше?
«Отсидевшись» в подземельях и в космосе, победители станут хозяевами Земли, природные условия которой будут значительно изменены. На первых порах они будут продолжать развитие своей цивилизации главным образом в недрах планеты, так как в подземельях будет поддерживаться нужный им микроклимат. Поскольку на планете никто не будет им препятствовать из также оставшихся (выживших и адаптировавшихся в новых условиях) представителей рода человеческого (которых победители могут добить полностью, исходя, допустим, из тех соображений, чтобы на планете осталась одна нация), то на Земле будут параллельно сосуществовать и развиваться цивилизации двух уровней:
1. Цивилизация победителей.
2. Цивилизации остальных представителей человечества, адаптировавшихся (выживших, приспособившихся) в послевоенных эколого-технических условиях.
Если в различных уголках планеты уцелеют еще даже миллионы- людей — представителей коалиции государств, проигравших войну, — они вряд ли смогут поднять научно-промышленные потенциалы своих государств (да и победители вряд ли позволят это им сделать). Но они или их потомки могут выступить в роли «учителей» адаптировавшихся в новых условиях, скажем, аборигенов острова Пасхи или племени людей каменного века в Гималаях или дебрях Амазонки; могут оставить о себе Нью — «Черные камни Ики», нью-легенды-мифы-религии нью-догонов-индусов-майя и т. д. и т. п. Победители же, став хозяевами планеты, в считанные столетия поднимут свою цивилизацию на фантастический уровень, и космос станет им родным домом. Не уместно ли на данном этапе рассуждений вспомнить Атлантиду и ее противников?
9 ноября 1929 г. Малил Эдхем, директор турецкого национального музея в Стамбуле, обнаружил два фрагмента считавшейся навсегда исчезнувшей карты мира. Ее автор — Пири Рейс, известный турецкий адмирал и ученый-географ, живший в конце XV — начале XVI вв. В своей знаменитой книге «Бахрийе» Пири Рейс рассказывает, при каких обстоятельствах он создал в 1513 г. свою карту (до нас дошла лишь ее небольшая часть, начертанная на коже газели): при составлении карты адмирал пользовался какими-то документами, восходящими к эпохе Александра Македонского. Это еще не самое удивительное. Самое удивительное то, что на пергаменте изображены целиком Южно-Американский континент (с совершенно не изученными в то время реками: Амазонкой, Ориноко, Параной, Уругвай) и часть побережья Антарктиды, той самой Антарктиды, которая была открыта в 1821 г. русскими мореплавателями Беллинсгаузеном и Лазаревым. Тем не менее факт остается фактом: материки изображены. И не просто изображены, но с поразительными подробностями: горными хребтами, линией морского берега, реками, озерами и т. д. Чтобы понять исключительность этого географического феномена, достаточно нескольких сравнений с другими географическими картами той эпохи. Так, например, карта 1514 г. Жана Североа, точная для Европы и Африки, определенно ошибочна для Америки. Столь же неверны карты Лопе Хаменна (1519 г.) и Себастьяна Мюнстера (1550 г.).
Но вот в 1531 г. появляется еще одна уникальная карта мира — французского математика и географа Оронция Финея (Оронса Фина, Оронсиуса Финиуса), на которой полностью изображен материк Антарктида, с горными хребтами и реками, свободный ото льда. Более того, конфигурация материка соответствует современным картам Антарктиды, полученным в результате работ научных экспедиций СССР, США, Англии, Франции, Аргентины, Новой Зеландии, Швеции, Норвегии, Японии и других стран. Нашему современнику понятно, чтобы составить такую точную карту, как карта Оронция Финея, потребовались бы многочисленные группы исследователей и инженеров, способных оперировать сложными математическими и астрономическими расчетами, снабженных точной аппаратурой — электронными счетчиками, радарами, сейсмическими зондами и т. д. Стоит ли говорить о том, что без вертолетов, самолетов, вездеходов и ледоколов исследования ледового континента попросту немыслимы.
В начале 60-х гг. нашего века трое ученых — Даниэль Линеан, Арлингтон Маллери и Джон X. Уолтер — независимо друг от друга нашли способ перенести обе уникальные карты на современный глобус. Результаты оказались поразительными: на миниатюрной модели Земли появились Северная и Южная Америки и Антарктида со всеми горными цепями, ныне скрытыми под километровыми толщами льда…
Основы современных знаний должны быть потрясены, — писали газеты и журналы 60-х гг., - неужели в глубокой древности существовала, неведомая, ослепительная по своему уровню цивилизация, о которой наша современная история ничего не знает? Кто были люди, открывшие шестой континент, жившие на нем? Кто картографировал его берега?