А последние:
О, как принято видеть мне улыбку его лица,
Нашего губернатора штата, Джорджа Си Колица
- Кошмар, - прошептал отец. Леди, Чарльз Дамаронд и Человек-Луна сидели неподвижно, слишком приученные к сдержанности для того, чтобы как-то проявлять свои чувства на публике.
- Теперь, - объявила миссис Пасмо, - мы переходим к номинации "короткий рассказ".
Мне нужна была пробка. Я хорошо это чувствовал.
- В этом году среди победителей есть самый юный за все время проведения конкурса начиная с 1955 года. Мы столкнулись с некоторыми затруднениями, определяя, к какому разделу конкурса отнести произведение этого автора - к эссе или короткому рассказу, поскольку его творение базируется на реальных событиях; но в конце концов решили, что, создавая свое произведение, автор проявил достаточно живого воображения и фантазии, и отнесли его к коротким рассказам. Поприветствуйте нашего победителя в номинации "короткий рассказ", занявшего третье место. Его произведение называется "Перед восходом солнца". Кори Мэкинсон!
Миссис Пасмо первая захлопала в ладоши.
- Иди и покажи им, сынок, - сказал отец, и я, сам не знаю как, поднялся на ноги и побрел к сцене.
Подходя к сцене, объятый смертельным ужасом, я услышал позади хихиканье Дэви Рэя и короткий шлепок подзатыльника, которым наградил Дэви его отец. Мистер Дин передал мне мой рассказ, а миссис Пасмо опустила пониже микрофон, чтобы я мог говорить в него, не задирая голову слишком высоко. Встав перед микрофоном, я взглянул вниз на море лиц: казалось, все лица сливаются, расплываются и перемешиваются, превращаясь в одну общую массу глаз, носов и ртов. Внезапно ледяной ужас окатил мне спину: перед выходом на сцену я не проверил ширинку! Что, если мои брюки зияют сейчас прорехой? Можно ли проверить это прямо сейчас? Как это будет выглядеть со сцены? Краем глаза я заметил фотографа из "Журнала" с массивным фотоаппаратом в руках; стеклянный выпуклый глаз-объектив был направлен прямо на меня. Мое сердце билось как пойманная в силки птица. В животе что-то отчаянно урчало и перекатывалось, и, прислушиваясь к своим внутренностям, я ясно и отчетливо осознавал, что, случись со мной это сейчас, перед лицом почтенной публики, я уже никогда не смогу выйти на белый свет. В зале кто-то кашлянул и прочистил горло. Все глаза как один были устремлены на меня. Листки с рассказом задрожали в моих руках.
- Ну, Кори, можно начинать, - подала за моей спиной голос миссис Пасмо.
Опустив глаза, я отыскал заголовок и начал зачитывать его, но мешало мне говорить что-то, напоминавшее крохотных морских ежей, что образовалось к тому времени в моем горле, примерно там, откуда выходят слова. По краям поля моего зрения стала сгущаться тьма: что, если я потеряю сознание и грохнусь на сцену перед всеми этими людьми? Появится ли тогда моя фотография на первой странице "Журнала" и что это будет за фотография? Я лежу на полу с закатившимися под лоб глазами, а в распахнутой ширинке красуются мои белые трусы?
- Поторопись, Кори, у тебя не так много времени, - снова раздался за моей спиной тихий голос миссис Пасмо, после чего во мне испарились последние остатки мужества. Мои нервы сдавали.
Мои глаза, которые, как мне казалось, вот-вот выскочат из орбит, оторвались от листка с рассказом и снова рывком перескочили к аудитории. Я отчетливо разглядел Дэви Рэя, Бена и Джонни. Они больше не улыбались: это был дурной знак. Я увидел, как мистер Джордж Игерс смотрит на свои наручные часы: еще один дурной знак. Я услышал, как какие-то злобные чудовища шепчутся друг с другом:
"Он до смерти напуган, бедный мальчик".
После этого я увидел, как в самом конце зала со своего места поднялась Леди. Взгляд ее глаз за тонкой пеленой вуали был спокоен и холоден, словно море в штиль. Ее упрямый подбородок поднялся, и губы прошептали короткое обращение ко мне, всего одно слово: "Смелее".
Я глубоко вздохнул. Мои легкие скрипели и грохотали, подобно тому как скрипит и грохочет товарняк, переправляющийся через старый шаткий железнодорожный мост. Я добился своего, мое время настало; я стоял на сцене и должен был довести начатое до конца. Я обязан был взять себя в руки и двигаться дальше, а там будь что будет.
- Перед восходом... - начал я.
Мой голос, во сто крат усиленный динамиками, прогрохотал под сводами библиотечного зала, и я в ужасе снова замолчал. Позади меня уже стояла миссис Пасмо, ее рука лежала у меня на плече - миссис Пасмо пыталась меня успокоить.
- ..солнца, - закончил я. - К-к-кори Мэкинсон. Я начал читать свой рассказ. Я мог бы не смотреть на листы: я знал рассказ наизусть, помнил в нем каждое слово и каждый знак препинания. Мне казалось, что голос мой принадлежит кому-то другому, но рассказ, который читал этот голос, был моим и только моим. Переходя от одного предложения к другому, я слышал, как в зале стихает кашель и замолкают шепотки. Кто-то поднес кулак к губам, чтобы прочистить горло, да так и остался сидеть с поднятой рукой. Я читал и читал, будто шел тропинкой через знакомый с детства лес; я знал, что наступит через миг и чего ждать в начале следующей страницы, и это несло успокоение. Через минуту я уже настолько освоился, что решился поднять глаза и взглянуть на слушателей. Я увидел лица зрителей и ясно почувствовал это.
Я впервые испытал это ощущение, такое отчетливое и ясное, и подобно любому первому, самому острому переживанию воспоминания о нем остались со мной на всю жизнь. Не знаю, что это было, я не мог описать этого словами, но чувство и сопряженное с ним знание закралось в мою душу и осталось там на веки вечные, поселилось там навсегда. Все, кто находился в зале, смотрели на меня и, что самое главное, слушали внимательнейшим образом. Слова, срывавшиеся с моих губ - слова, которые я зачал, которым дал жизнь, - обращали время в ничто; мои слова объединяли зрителей и уносили их в путешествие общих грез и видений, звуков и мыслей; мои слова достигали сознания и памяти людей, никогда раньше даже не задумывавшихся о том, что же на самом деле случилось в то холодное мартовское утро на берегу озера Саксон. Глядя на этих людей, я мог поспорить на что угодно, что они едут вместе со мной и моим отцом по темным улицам нашего города в пикапе - я заставил их выбраться из теплой постели и отправиться вместе с нами в эту раннюю поездку. Но самое главное: все они именно этого и хотели, они хотели, чтобы я вел их дальше и дальше, к развязке рассказа, к тому, чем все кончится.
Само собой, я понял это гораздо позже. В тот же миг меня больше всего поразило, до чего тихо и неподвижно все сидели и как внимательно меня слушали. Казалось, я отыскал ключ к машине времени. Я открыл в себе источник силы, о которой раньше даже не подозревал. Я нашел волшебную шкатулку, имя которой было "пишущая машинка".
Сразу голос, звучавший рядом со мной, стал громче и уверенней. Постепенно мой голос поднялся от неразборчивого и едва слышного шепота до чистоты и выразительной силы лучших ораторов. Я потрясение наслаждался происходящим. Я действительно - и это чистая правда - получал удовольствие от того, что читал свое произведение вслух со сцены другим людям.
Добравшись до последнего предложения, я прочитал слово "конец".
Конец этому рассказу. Но не всей истории.
Первой захлопала в ладоши моя мама. Вслед за ней принялся аплодировать отец, а за ними - и весь зал. Я видел, как Леди стоя хлопает ладонями, затянутыми в фиолетовые перчатки. От аплодисментов теплело на душе; но еще до того, как мне захлопали, я получил свою самую дорогую награду: я почувствовал, что веду слушателей в путь, и знал, что они доверяют мне свои судьбы. Возможно, завтра я захочу стать молочником, как отец, летчиком на реактивном истребителе или детективом, но в тот момент больше всего на свете я хотел быть писателем и только писателем.
Я принял из рук мэра Своупа свою почетную грамоту на блестящей табличке. Когда я, спустившись со сцены, шел между рядами, а потом садился на свое место, меня со всех сторон хлопали по плечу и жали мне руки; по тому, как светились улыбками мои родители, я понял, что они ужасно гордятся мной. Не важно, что имя на грамоте было написано неверно. Я понял, на что способен, и этого мне было достаточно.
Мистер Терренс Хосмер, завоевавший второе место, писал о фермере, вознамерившемся перехитрить стаю ворон, которые покушались на его пшеничное поле; победитель, миссис Ада Ярбай, описала животрепещущую картину полуночного преклонения зверей новорожденному Иисусу Христу. После того как все грамоты были розданы, мэр Своуп поблагодарил за внимание и сказал, что можно расходиться.
По пути Дэви Рэй, Бен и Джонни так и вились вокруг меня; и вообще, по-моему, мне уделяли гораздо больше внимания, чем завоевавшей первое место миссис Ярбай. Мамаша Демона тоже подошла поздравить меня и, обратив к моей маме свое широкое рыжеусое лицо, проговорила:
- Я хочу сказать, что в следующее воскресенье мы устраиваем праздник по случаю дня рождения Бренды и хотели бы пригласить вашего замечательного сына. Знаете, я посвятила свои стихи Бренде, потому что, по-моему, она очень чувствительный ребенок и способна понять поэзию. Вы позволите вашему мальчику прийти к Бренде на вечеринку? Можно прийти просто так, никакого подарка не нужно.
Мама быстро взглянула на меня, пытаясь угадать, каким должен быть ответ. Лично я смотрел на Демона, которая в ожидании стояла на другом конце зала. Заметив, что я гляжу на нее, Демон помахала рукой и шмыгнула носом. Дэви Рэй толкнул меня в бок локтем; мы даже понятия не имели, как близко к смерти мы находились. - Это просто здорово, миссис Сатли, что вы пригласили меня, большое спасибо, но, к сожалению, в воскресенье у меня очень много работы по дому и я вряд ли смогу прийти. Верно, мама?
Слава Богу, мама отличалась сообразительностью.
- Ах да, конечно, я совсем забыла! Конечно, я же велела тебе скосить на лужайке траву, и потом ты должен помочь отцу красить крыльцо!
- Правда? - хмыкнул отец.
- Крыльцо давно нуждается в покраске, - твердо сказала ему мама. - А воскресенье - единственный день, когда мы сможем заняться домашними делами все вместе.
- Я позову ребят на помощь, - подал я голос, но, обернувшись, не нашел никого из своих друзей. Видно, на ногах у них выросли крылья.
- Ну что ж, если вдруг тебе все-таки удастся выбраться к Бренде на день рождения, мы будем очень рады, Кори. Там будут только родственники, больше никого.
Миссис Сатли разочарованно улыбнулась. Она все поняла. Она вернулась к Демону, что-то сказала ей, и Демон тоже мне улыбнулась, той же улыбкой своей матери. Я почувствовал себя вывалянным в грязи с головы до пят. Но я не мог подавать Демону надежду. Я просто не имел на это права! Было бы просто бесчеловечно так себя вести. И кроме того, Боже мой, когда я представил себе, каким может оказаться это сборище родственников Демона, я просто содрогнулся от ужаса. По сравнению с этой бандой огненноволосых мои настенные чудовища кому угодно, наверное, покажутся милашками!
Мы уже почти добрались до дверей, когда тихий голос произнес у меня над ухом:
- Том. Том Мэкинсон.
Мой отец вздрогнул и обернулся.
Перед ним стояла Леди.
Оказалось, что росту в ней было всего ничего, гораздо меньше, чем мне показалось при первой встрече. Она едва доставала моему отцу до плеча. Но в ней чувствовалась такая сила, что с ней было бесполезно тягаться десятку мужчин;
Леди была сильна, как старое дерево, бесчисленные годы сгибавшееся под напором нескончаемых бурь, но так и не сломленное. За спиной Леди стояли мистер Дамаронд и Человек-Луна и тоже внимательно смотрели на нас.
- Добрый день, - поздоровалась с Леди мама. Леди кивнула ей в ответ. У отца был вид человека, запертого в темном чулане вместе с тарантулом. Он шарил взглядом по сторонам, отыскивая путь к бегству; но мой отец был джентльмен и не мог позволить себе так просто броситься наутек от дамы.
- Том Мэкинсон, - повторила Леди, - вы и ваша жена вырастили очень талантливого мальчика.
- Я.., мы.., мы старались воспитать его как можно лучше. Благодарю вас.
- Он такой великолепный оратор, - продолжила Леди и улыбнулась мне. - Ты отлично смотрелся.
- Благодарю вас, мэм.