— Что это вы делаете? — спросила Ма.
Я пожал плечами.
— Не знаю.
Ближе к полудню, когда тени стали совсем короткими, мы с Тимоти уселись на крыльце, рядом с нами в манеже, сооруженном отцом из тщательно оструганных реек и кусков москитной сетки, играла Мэри. Тимоти попросил меня:
— Я хочу пить. Дай мне, пожалуйста, воды.
Я принес ему воды, и он сказал:
— Спасибо. — Тимоти взял кружку, а затем неожиданно добавил: — Очень жарко.
— Точно! — воскликнул я, удивленный его новой фразой.
Тимоти выпил воду, а последние несколько капель вылил себе на раскрытую правую ладонь и стал водить по лужице пальцами левой руки. Затем он вдруг обратил лицо к Мэри и, сделав в сторону ее манежа два шага, повернул голову ко мне. Я тоже подошел к манежу, и Тимоти коснулся моего запястья. Я вытащил Мэри из манежа и отнес на крыльцо. Затем перенес на крыльцо манеж и посадил в него Мэри.
Тимоти сел на то место, где был манеж, взял пригоршню земли и отбросил ее в сторону; затем взял еще пригоршню и еще. Видя, что Тимоти занят, я взял сестренку на руки и потащил умываться перед обедом. Вернувшись чуть позже, я увидел, что Тимоти вырыл в земле яму и продолжает свое занятие. Я взял его за руку и сказал:
— Время обеда, Тимоти. Пойдем есть.
Пообедав, он вернулся к яме и принялся за свое. Я дал ему большую ложку, с которой частенько играла Мэри, и старый нож со сломанным лезвием. Этими нехитрыми инструментами Тимоти выкопал к вечеру яму такой глубины, что, пригнувшись, мог полностью в ней скрыться. На крыльцо вышла мать с Мэри на руках и пожаловалась:
— Он испортит нам лужайку перед домом. — Стремясь скрыть слезы, Ма рассмеялась. — Испортит нашу лучшую лужайку!
Уже совсем стемнело, и зной спал, когда до нас донеслись цокот копыт и скрип колес.
Домой вернулся отец! Мы побежали ему навстречу. Лицо отца было покрыто пылью, но при нашем появлении оно озарилось улыбкой.
Я заглянул в телегу. Только половина бочек была наполнена водой.
— Тебе не хватило денег? — спросил я, поразившись тому, что кто-то ставит свое желание разбогатеть выше человеческих жизней.
— Колодцы почти иссякли, — объяснил отец. — Возле них собралась целая толпа, и каждый получил свою, хоть и небольшую долю.
Мы с отцом распрягли лошадей, отвели их в конюшню и напоили, но бочки с водой оставили до утра на телеге. Подходя к дому, мы увидели голову Тимоти, высовывающуюся из ямы.
— Что происходит? — спросил отец.
— Тимоти копает яму, — ответил я.
— Мог бы найти для этого место подальше от дома, — заметил отец и вошел внутрь.
Я позвал Тимоти и помог ему выбраться из ямы. Парень был перепачкан землей с головы до пят, и я отчищал его так долго, что, когда мы вошли в дом, отец уже почти закончил ужин.
Этим вечером мы долго сидели за столом, но не читали и почти не разговаривали. Тимоти сидел подле меня, положив пальцы на мое запястье.
— На первое время нам хватит воды, что привез отец, а там, Бог даст, наполнится пруд на дне реки, — сказала Ма, но надежды в ее голосе не было.
— Нужно решать, куда мы отправимся, когда кончится вода. — Отец наугад открыл Библию и прочитал вслух: — «…ибо пробьются воды в пустыне и в степи потоки».[7]
— Отец захлопнул Библию, положил ее на стол, сверху на книгу поставил локти, а лицо спрятал в ладонях.
Я тронул Тимоти, и мы бесшумно разошлись по своим кроватям.
Ночью меня разбудил шум во дворе. Я резко поднялся. Тимоти на соседней кровати не оказалось. Я вышел на крыльцо. Тимоти копал яму. Во всяком случае, я решил, что он копает яму, поскольку из нее летели комья земли, хотя сам Тимоти не показывался. Вдруг из ямы вылетело несколько камней, один из которых угодил мне прямо в лодыжку. Охнув, я ухватился за ушибленное место. Вскоре боль немного унялась, и я, подняв глаза, увидел рядом с собой отца.
Что происходит? — повторил он свой недавний вопрос.
Тимоти перестал копать, а у меня на секунду перехватило дыхание.
— Тимоти копает яму, — вновь ответил я.
— Ночью? — удивился отец. — А зачем он вообще копает яму?
— Он же слепой, и ему все равно, день на дворе или ночь, — пояснил я. — А зачем он копает яму, я не знаю.
— Пусть вылезает оттуда, — распорядился отец. — На детские глупости сейчас нет времени.
Я подошел к яме. Лицо Тимоти далеко внизу показалось мне бледным пятном.
— Он забрался очень глубоко, — сообщил я. — Теперь без лестницы ему не обойтись.
— Туда он забрался без лестницы, так пусть без лестницы и выбирается, — отрезал отец.
— Тимоти, — позвал я. — Отец велит тебе вылезать.
Вдруг Тимоти, словно пузырь воздуха в воде, выплыл из ямы и встал со мной рядом.
— Отец, ты видел?! — испуганно спросил я.
Отец повернулся и молча удалился в дом. Там он зажег лампу и сел за стол. Мы с Тимоти последовали за ним и сели напротив.
— Почему он копает? — снова спросил отец. — Барни, раз уж вы друг друга понимаете, то спроси у него.
Я, коснувшись запястья Тимоти, произнес:
— Отец желает знать, почему ты копаешь.
Рот Тимоти зашевелился, будто он пытался выговорить трудные для произношения слова, затем Тимоти, расплывшись в улыбке, радостно сообщил:
— Ибо пробьются воды в пустыне и в степи потоки.
— Это не ответ! — рассердился отец. — Пусть больше не копает. Скажи ему это, Барни.
Тимоти повернул ко мне голову, и на лице его я заметил протест.