Луч слышимого, но невидимого проектора осветил туманную завесу, которая скрывала противоположную стену комнаты. Сквозь дымку проступило крупным планом лицо Меган, обрамленное прямыми темными волосами, такими же, как у ее матери. Пленка была черно-белой, поэтому ярко-зеленые глаза дочери стали влажно-серыми. Делмар узнал ее пижаму с единорогами.
В кадре возникла крупная волосатая рука — мужская рука — и схватила девочку за запястье. Меган выпучила глаза, по ее лицу пробежала судорога. У Делмара снова скрутило внутренности, когда крепкие пальцы вывернули запястье дочери так, чтобы ладонь смотрела вверх, а вторая рука, на этот раз правая, вонзила Меган в предплечье мясницкий нож, прорезая длинную черную линию.
Вся сцена проходила в полной тишине, если не считать пощелкивания проектора, но когда Меган раскрыла в крике рот, звук был громким, пронзительным и абсолютно реальным.
Делмар дернулся и проснулся. Линда все так же лежала рядом с ним, погруженная в напоминающий кому сон. Меган снова закричала, на этот раз где-то в доме. Линда даже не пошевелилась.
Он не мог сдвинуться с места — внезапная потеря ориентации парализовала его, заставляя внутренности сжаться в тугой комок. Делмар не помнил, когда последний раз слышал голос Меган без того, чтобы Линда была где-то рядом, и понимал, что было в этом что-то неправильное, действительно неправильное, и защищавший его голос тоже сказал, что что-то пошло не так, что на самом деле он не может этого слышать. Но сверху — она должна быть наверху — снова донеслось "Папочка-а-а-а!"
В крике было столько беззащитности и боли, словно Меган упала на утыканную гвоздями доску.
Делмар очертя голову бросился к лестнице. Крики дочери булавками ввинчивались ему в барабанные перепонки. Когда он добежал до двери ее спальни, доносящийся оттуда визг уже едва напоминал издаваемые человеком звуки.
Но когда он распахнул дверь, Меган там не было. Там ничего не было. Комната была пустой, даже без мебели.
Меган снова завопила. Теперь звук шел с нижнего этажа.
Голос прошептал ему в ухо: ситуация выходит из-под контроля. Тебе нужна книга. Надо побыстрее добраться до нее.
Делмар не понимал, чего хочет от него голос. Или какая-то его часть не желала понимать.
Заслышав очередной вопль Меган, он помчался вниз по лестнице. И замер на середине пролета.
На кушетке, там, где лежала Линда, извивалось чудовище, похожее на груду длинных липких червей. Крики, которые он слышал, доносились откуда-то из середины этой шевелящейся массы. Тварь начала сползать на пол, дюжины змееобразных конечностей вслепую хлестали воздух, переворачивая лампы и журнальные столики, а под конец повалив телевизор.
Книга, прошипел голос ему в ухо. На этот раз он понял и послушался.
Делмар бросился через комнату к коридору, в конце которого располагался чулан, но одна из черных веревок обвилась вокруг его лодыжек, а потом тварь начала наползать на него, завывая голосом Меган. Выкрикивая слоги, которые были почти словами.
Он голыми руками рвал жгуты черной плоти, скользящие по коже, но на месте одного оторванного щупальца словно вырастало два новых, захлестываясь вокруг его предплечий, бедер и туловища, чтобы не дать ему двигаться. Тварь продолжала вопить, теперь уже голосом Линды. Гладкая, как змея, лента сокращающихся мускулов обвилась вокруг его шеи и начала сжиматься.
Но он был сильнее. Он поднялся на колени, оторвал лишенные костей отростки у самого их основания и отшвырнул подальше размахивающий щупальцами комок.
Линда кричала, кричала, кричала.
Из чулана Делмар вернулся с большой книгой, чей кожаный переплет едва не рассыпался в руках, а страницы переворачивались с тяжелым шлепком. Начертанные темно-коричневыми чернилами символы ничего для него не значили, хотя от них исходила вызывающая головокружение неправильность. Если эти письмена складывались в слова, он не знал их смысла — и вместе с тем знал. Словно внутри него жило какое-то другое существо, которое видело его глазами, говорило его ртом и знало нужный ритм и размерность. И сила его слов вынуждала визжащую черную тварь в комнате исходить пеной, вставать на дыбы, вытягиваться, становиться тоньше и светлей. Слезы застилали Делмару глаза, мешая видеть, но он понял это не раньше, чем закончил заклинание.
Его голос становился все громче, набирая темп, и окружающее пространство словно подернулось рябью, которую нельзя было увидеть обычным зрением, но можно было ощутить разумом. Рябь зарождалась там, где он стоял, и распространялась по комнате, по дому, даже по пастбищам. Он знал, что сила, разносимая этой невысокой волной, приводит все в порядок. Так ему сказал голос.
Черная тварь исчезла. Осталась только Линда, мирно дремлющая на кушетке. Она не шевелилась, только грудь тихонько вздымалась и опадала при дыхании. Меган не было видно, но голос казал ему, что беспокоиться не о чем. Может, он ее и не видит, но стоит только позвать, как она ответит, и он будет знать, что его по-прежнему любят.
Тело жены было мягким и безвольным, как мешок с соломой, но ему хватило сил поднять ее. Он перенес Линду на кровать.
Обращение к книге всегда вселяло в него ощущение тревоги — смутно он помнил, что раньше уже поступал так, — но теперь все вернулось на свои места. Снаружи не было звезд, но не было там и темноты. Как и солнечные лучи до этого, свет незримой луны окутывал ферму своим сиянием. Делмар различил силуэты лошадей. Казалось, животные спят стоя.
Он свернулся калачиком рядом со своей восхитительной, обворожительной женой и пристроил голову на подушку. В душе его царил покой.
Он снова сидел на софе, и где-то за его спиной пощелкивал проектор. Рядом с ним сидела Меган и болтала ногами, которые едва дотягивались до дощатого пола. Я попросила дедушку снова достать эту штуковину, сказала она. Мы уже сто лет ее не включали.
Как и в прошлый раз, появилось черно-белое зернистое изображение. Но теперь оно походило на съемку скрытой камерой, установленной где-то в углу под потолком. С этой точки незримому наблюдателю открывался вид на просторную комнату со шлакобетонными стенами, на ковер и прочие предметы, в основном большие пластмассовые игрушки — кукольный домик, лошадку-качалку, простенькую карусель, — торопливо сдвинутые к дальней стене, чтобы освободить место на бетонном полу. Посередине голого пола тесной кучкой стояли трое — мужчина, женщина и девочка лет семи. И мужчина держал в руках книгу, огромный фолиант зловещего вида. В дальней стене было маленькое окно, расположенное так высоко, что становилось понятно — комната находилась в полуподвале. Очертания окошка расплывались — оно оказалось вне фокуса камеры. За ним с какой-то хаотической яростью двигались тени, видимые сквозь грязное стекло. Иногда там вспыхивал слепящий свет. Иногда окно становилось абсолютно черным.
Мужчина спешно что-то чертил на полу. Кадры замелькали быстрее, словно их каким-то образом записали на перемотке, из-за чего хаотичное мельтешение за окном вдруг ускорилось. Мужчина закончил рисовать большой круг, по внешней границе которого он выписал вызывающие головную боль символы. Сам мужчина, женщина и ребенок остались в круге.
— Когда ты работал в той школе, у тебя хорошо получалось рисовать, — сказала сидящая рядом с ним Меган.
— Университете, — автоматически поправил ее Делмар.
Она хихикнула:
— Я помню, как ты все время приходил домой с этими жуткими рисунками в раскраске.
— В альбоме, солнышко. Это был альбом для набросков.
— И ты сказал, что нашел их в какой-то книге, которую изучал, и никогда не разрешишь мне посмотреть на них. Никогда.
Он повернулся, собираясь сказать ей, что хватит нести чепуху, что все это было для ее же блага, но она исчезла. Но он был не один: он смотрел на свою копию, только с синяками на лице и порезом на щеке, в хлопчатобумажной рубашке с усеянным пятнами воротником, в рваном жилете и модных брюках, напрочь испорченных какими-то подтеками и пятнами. Он выглядел как ученый, избежавший когтей ада. Он был одет точно так же, как мужчина на пленке. Он и был тем мужчиной на пленке.
Я не давал тебе вспоминать, сказал этот двойник, но ты не успокаивался. Какая-то часть тебя постоянно сражалась со мной, стараясь все вспомнить. Но когда ты вспомнишь, то поймешь, почему тебе снова придется все забыть. Понимание означает безумие. Голос мужчины, голос его второго "я", был тем голосом, чей шепот он слышал в моменты сильного волнения.
Его оберегающее "я" продолжало говорить, но Делмар уже не слушал, потому что новый голос отвлек его, забормотав что-то прямо в ухо. Это снова была Меган, он почти чувствовал, как ее губы касаются кожи:
— Не слушай, папа. Он не помешает тебе узнать.
Делмар смотрел, как на экране он согнулся, чтобы нарисовать в центре круга вторую, меньшую окружность, размером примерно с люк. Это был мучительный, медленный процесс, занявший некоторое время даже при ускоренном воспроизведении, а мельтешение в тенях за окном, становилось все более безумным, невероятным и непостижимым. Часто казалось, что мать, которая, как согласился его разум, была Линдой, должна была быть Линдой, с трудом удерживает девочку в пределах круга.
Пока Делмар смотрел запись, окружающая его обстановка начала таять. Вскоре не осталось ничего, кроме мерцающего на стене тумана изображения и голоса Меган.
— Милый папа. Не переживай, потому что я все равно люблю тебя. Я все понимаю. Ты пытался сделать добро с помощью зла, но для того, чтобы использовать зло, самому надо быть злым. Но ты поступил так потому, что любишь нас, а любовь может одновременно быть и доброй, и злой.
Скорость записи снова стала нормальной. Черно-белые Делмар и Линда о чем-то спорили. Она впала в истерику, напуганная его яростной жестикуляцией. Незамеченное никем из них, окно на дальней стенке задрожало. Потемнело. Казалось, что оконная рама обрастает чудовищными волосами.
Голос слегка изменился, он по-прежнему звучал по-детски, но теперь в нем были зрелость и знание:
— То, что ты собирался сделать, требовало столько сил, что никогда, никогда бы не сработало без невинной крови. Я знаю, папа. Я знаю.
На экране он закричал — из-за абсолютной тишины лицо показалось гротескно искаженным — и жена толкнула к нему дочь. Он схватил девочку за запястье и достал нож. Окно, на которое по-прежнему не обращали внимания, приоткрылось, совсем чуть-чуть, и проникшие в комнату волосы-щупальца начали утолщаться и вытягиваться, свиваясь в ленты и веревки. Что-то громадное просачивалось сквозь щель в окне, стекая по стене жидкой глиной.
— Мне надо было бы быть поумней, папа. Не надо мне было так бояться.
Изображение вышло из фокуса, экран словно раскололся напополам, и левая и правая его части не были синхронизированы между собой. На одной половине Делмар, всхлипывая и бормоча заклинание, держал над внутренним кругом кровоточащую руку своей дочери, и черные линии пробуждались к жизни, начинали сиять и гореть по мере того, как на них падала кровь. На второй половине оконная рама выгнулась дугой, в потом стекло разлетелось на кусочки, и скользкая студенистая масса, покрытая густыми волосами, протолкалась в проем, на ходу превращаясь в скопище жадных миножьих пастей и лишенных век человеческих глаз.
Угловая камера снова смотрела на то, как невообразимо ужасная тварь приземлилась на обломки и пружинисто подскочила на месте — и как это существо словно налетело на стену там, где проходила линия внешнего круга. Оно будто врезалось в изогнутое аквариумное стекло. Тварь не шарахнулась от преграды, но повисла на ней, прилипнув к невидимой стене, как втиснутый в тесную банку тарантул, и раскинула вокруг своего извивающегося тела дюжины конечностей, напоминая паука, вырвавшегося из галлюцинаций шизофреника.
Делмар отпустил руку дочери. Он опустился на колени около круга, положив рядом книгу. На шее у него проступили жилы, становясь все заметней по мере того, как он читал заклинание. А маленькая девочка увидела зависшую в воздухе жуткую тварь. И закричала. И бросилась бежать. Прочь от центра круга. Она выбежала из поля зрения невидимого подпотолочного наблюдателя, а тварь быстро, очень быстро поползла по прозрачной преграде, и Линда просто не успела схватить дочь.
Все это время он слышал шепот Меган: