- Как хочешь. Но это затянет операцию. Не забудь, время интеграции ограничено. Если замешкаешься, Юлия нe воскреснет. Ты ведь так называешь повторную интеграцию, верно?
- Солнце гаснет, - прерывает сеанс Большой Компьютер.
- Пусть гаснет, - говорит Натан, - это меня не касается. Быстрее работаем дальше.
- Ну, естественно...
Временные ограничения особенно тяготят Натана, беспокоят его все больше. Он торопится, ошибается снова и снова, поспешно исправляет ошибки, даже не ная, не допустил ли новых неточностей. Эксперимент все больше выходит из-под контроля, а Натана все сильнее донимают воспоминания о начале этой жестокой затеи, в которую он втравил ее и себя. Нельзя сказать, чтобы это было честной игрой.
Детальные чертежи перестройки уже подготовлены. Высокие и изящные, почти целиком прозрачные роботы-лаборанты засасывают разноцветные жидкости в свои длинные, гнущиеся во все стороны пальцы-шприцы. Символы на чертежах - это пока лишь символы, но уже через минуту они воплотятся в полноценную жизнь. Разноцветные пальцы роботов введут все изменения в человеческое тело, в человеческий характер. Натан знает об этом, и это самое страшное.
Сейчас пальцы подняты вверх, роботы ожидают распоряжений. Объект операции скоро появится. Все ждут Юлию - роботы. Большой Компьютер и Натан, пока еще с гордостью. Пока еще с радостью, но и с ужe зарождающимся беспокойством.
Он вглядывается в свой бинокль - в прицел дезинтегратора. После краткого поиска тот нащупал квартиру Юлии и показывает ее Натану.
На лице профессора проступают красные пятна.
Юлия как раз переодевается после возвращения со спектакля.
Она стаскивает с себя кружевные одеяния. Натан всматривается в пантомиму бессознательных, почти автоматических движений; Юлия не подозревает, что за ней наблюдают, поэтому ее движения еще живее, еще достовернее, чем на сцене.
Он видел ее в фильмах и театральных представлениях и всегда искренне ею восхищался. Затаив дыхание, следил за ее искусством перевоплощаться, вживаться каждый раз в новый образ, в котором, однако, всегда присутствовала ее почти неуловимая, но подлинная сущность. Играя разных героинь самых различных пьес, она всегда оставалась собой.
Но сейчас, совсем одна, не сознающая того, что случится спустя мгновение, не ожидающая ничего и никого, она была собой в максимальной степени.
- Разумеется, - объяснял он ей когда-то, - человек всегда меняется рядом с другим человеком, он постоянно играет новые роли, в зависимости от людей, с которыми сталкивается. Лишь когда он один, вдали от посторонних глаз, у него проявляются собственные черты, он становится сам собой.
- Неправда, - возражала тогда Юлия, - я не становлюсь собой, даже когда остаюсь одна. В этом случае во мне пребывают как бы две личности, с совершенно разными качествами, намерениями, мечтами. Даже не две, а сразу несколько, и все они - это я, хотя они и отличаются друг от друга. У тебя никогда не бывает такого ощущения?
Разглядывая ее через прицел, он вспоминает тот разговор и не может противиться впечатлению, что наблюдает сейчас сразу за несколькими Юлиями. "Сколько соблазнительных Юлий обрушилось на мое воображение? Сколько Натанов смотрит в эту минуту на мою Юлию?.."
Чтобы отогнать эти мысли, он включает дезинтегратор. Магнитные присоски заставляют Юлию приблизиться к большому шкафу - там тщательно замаскированная камера распада. Девушка, почувствовав - не cразу, а сделав уже несколько шагов, - неодолимую силу, распространяющуюся со стороны шкафа то ли волнами, то ли импульсами, начинает сопротивляться.
Сначала она действует инстинктивно, но стрелка на шкале напряжений поднимается все выше и выше, выскакивают цифры, показывающие силу сопротивления. Натан - совершенно напрасно - ускоряет процесс. Его нервы берут верх над рассудком. Из-за них может провалиться весь эксперимент или, что еще хуже, может погибнуть Юлия. Погибнуть бесповоротно. Но его пальцы словно приросли к акселератору: он не в силах их оторвать.
Юлия упирается все отчаяннее. Полураздетая, босая, она скользит по полу, хватается за различные предметы, лишь бы только совладать с растущим притяжением, которое сжимает ей тело, душит ее, лишает дыхания, давит на череп, угнетает мышление. Но борьба ни к чему не приводит - вещи, за которые она держится, вместе с нею приближаются к шкафу. Его дверцы распахнуты. Юлия, несомненно, видит в эту минуту то же самое, что видел Натан, когда дезинтегрировал себя черное жерло камеры, разверстое, растущее с каждой секундой. Это устрашает сильней, чем непреодолимое притяжение: это образ неминуемой смерти.
Камера надвигается, Юлия стонет, упирается и стонет, потом зовет на помощь, наконец, кричит как маленький ребенок, вырванный внезапно из сна, разбуженный, осознавший большую опасность. Натан по опыту знает, что ей совсем не больно, что она испытывает лишь странное ощущение бессилия, ощущение скорой потери сознания, а физической боли - ни капли. "Именно физической, - говорит себе Натан. - Но единственная ли это форма страдания?.."
Она все еще сопротивляется. Лицо ее искажено, некрасиво, волосы всклокочены, пот выступил на лбу, на шее и на груди.
- Нет! - кричит она. - Не-е-ет!..
Она уже понимает, что это Натан втягивает ее в опыт, которым недавно хвастался. Нет, она не боится эксперимента, она вполне доверяет гению ученого. Единственная причина этого доверия - восхищение перед наукой. Но ей совершенно не хочется в его лабораторию на 120-м этаже. Конечно, ей лестно, что он влечет ее к себе силой; ей доставляет удовольствие факт, что столь выдающийся ученый жить без нее не может. Но тем больше он ей противен, все больше невыносим, растет ее инстинктивное отвращение к этому человеку, отвращение - как он бы определил - прямо пропорциональное его желанию ее завоевать.
Кто знает, как бы пошло, если бы он не увивался вокруг нее, если бы сейчас не прибегнул к силе. В ее отчаянном сопротивлении больше бешенства, чем страха; она еще не подозревает, каковы размеры насилия, которые запланировал он, обезумевший от любви и желания.
Она видит его на экране, который он подарил и который включается и выключается по ее мысленному приказу. Она видит его, хотя даже не прикасалась к выключателю.
- Тебе нечего бояться, - говори он. - Я не сделаю тебе ничего плохого. Я это испытал на себе.
Только теперь она окончательно понимает, о чем идет речь.
- Прикажи своей нечистой научной силе - пусть от меня отстанет! О, как я тебя ненавижу!..
Натан колеблется; вот-вот прекратит эксперимент, который ему самому уже неприятен, будет умолять о прощении, каяться, плакать. Его колени сами подгибаются, он уже просит:
- И тогда ты полюбишь меня?
Он с трудом отрывает пальцы от акселератора.
Юлия снова свободна, спасена от его насилия,
- Шантажист! - кричит она. - Растерзай меня на части, развей в прах, брось на ветер, распавшуюся и уже несуществующую! Убей меня, но по-твоему не бывать. Не останусь с тобой. Никогда.
В конце этой фразы Натан возобновляет операцию. Главным образом потому, что за несколько секунд свободы Юлия успела добежать до видеофона и включить аварийную сигнализацию.
Пронзительный свист.
Сирена, как электродрель, всверливается в мозг. Времени нет. Вот-вот появится охрана.
Натан ускоряет процесс. Он ощущает извращенное удовлетворение, наблюдая, как девушка теряет силы, как все ближе ее как бы пустое, одрябнувшее тело к зияющему жерлу дезинтегратора.
Еще несколько мелких препятствий. Юлия хватается за тумбочку, та опрокидывается, хрустальные флаконы летят на пол, разбиваются вдребезги. Ее тело, болтающееся в воздухе, втягивается в черное отверстие. Ошеломленно глядит Натан на ее чудовищно деформированное тело, искривленное лицо с вдавленными в череп носом, ртом, ввалившимися глазами - они без глазных яблок, остались одни глазницы. Спина выгнута, словно ураганом вдавило в нее грудную клетку и сломало позвоночник.
Ему вдруг становится страшно за результаты опыта. Экспериментируя на себе, он знал наизусть все технические тонкости операции, знал даже, в какой точно момент погаснет сознание, побаивался этой минуты, но ждал ее, ибо хотел выяснить, что бывает, когда умираешь, сохраняя, однако, надежду на воскрешение.
С другой стороны, животные дурели от страха, когда их бросали в камеру. Но ими руководил могучий инстинкт самосохранения: ни одно из них не погибло до момента распада, все они боролись до конца. Досрочная гибель была бы необратима.
Однако можно ли поручиться, что Юлия уцелеет, вернее, возродится? Вдруг она так испугалась, что впала в шоковое состояние, из которого уже не будет возврата?..
Впрочем, она, несмотря на свое отчаяние, еще в полном сознании. Об этом свидетельствует тот факт, что непосредственно перед тем, как ее втягивает в дезинтегратор, она ухитряется каблуком туфельки, которую держит в руке, вдребезги разнести экран, на котором видит его, склоненного над распределительным табло... Его, согнутого вдвое, вперившего горящий взор в действо, которым командует. Мерзкого, как горбун, с лицом коротким, застывшим и исказившимся. Он кажется маленьким, черным, будто горел и обуглился и оттого стал меньше, будто уже при жизни перестал жить.
- Дьявол! - шепчет она. - Дьявол...
Потом ее сознание угасает: он отчетливо это видит по желтому сигналу, который постепенно закрывает ей лицо начиная со лба. А следом за желтизной экран словно взрывается хлещущей кровью.
Он невольно заслоняется от этого взрыва, а потом остается один лишь туман, клубы тумана, которые отрезают и полностью уничтожают голову, разрывают шею, закрывают плечи, грудь - грудная клетка уже не колышется. По-детски рыдая, он смотрит, как она покрывается белым, исчезает.
Он знает, что в распадающейся материи еще сохранились остатки структуры, что Юлия находится сейчас как бы в большом, очень длинном туннеле, и ей кажется, что она маленькая девочка, которую подхватывает ветер и несет вдоль оси цилиндрического пространства...
Он всегда с увлечением наблюдал за исчезновением структуры существ, подвергнутых дезинтеграции. Животные казались в этом состоянии неуклюжими, то и дело падали, чувство равновесия им изменяло.
Натан глядит в окуляр прибора, которому дал название гипотетического отражателя предсмертных видений. Это всего лишь попытка интерпретации слабеющих, теряющих нормальный потенциал мозговых токов, попытка их образного истолкования. Возможно, изобретатель чуть обманывает себя. Или ошибается, или даже фантазирует. Слово "фантазия" больше всего устраивает Натана: профессор смотрит, как Юлия исчезает, и вдруг, когда ее уже нет, когда на экране остается лишь черное жерло дезинтегратора, начинает лихорадочно нажимать механизмы возврата. Экран слепнет.
- Что ты делаешь, профессор? - говорит Большой Компьютер, - Дорога назад для нее закрыта.