Нищий оборванец стучит своим видавшим виды посохом в окованные металлом гигантские створки городских ворот. Бездомная псина клочьями шерсти на ошпаренных ребрах смущает взоры благополучных обывателей. Нужны ли вы в оазисе спокойствия и умиротворенной безмятежности? Добрый стражник, зевая, бросит вниз с высоты дозорной башни обглоданную кость. Иной угостит разящей сталью и станет лениво наблюдать, как верещит в агонии несчастная тварь. А слышали ли они о Четвертой печати, скрывающей под собой чуму и мор, смерть от голода, болезней и диких животных? Посмотри внимательно на бродяг, толпящихся у входа в твой дом. В лучах заходящего солнца в тени одного из них увидишь призрак Бледного Всадника Апокалипсиса.
Стая. Какая сила заставляет группу животных действовать настолько слаженно и эффективно, что опытные полководцы вынуждены признавать лучшую организованность и дисциплину в рядах обделенных сознанием тварей? Обученные, хорошо вооруженные отряды могут лишь защищаться и пятиться, отступать под напором неестественно многочисленного, до полусотни взрослых особей, сообщества ужасных псов. Вы можете представить стаю в пятьдесят голов? Пять, десять не больше. Конечно, такая прорва хищников не может прокормиться, находясь все время вместе. Поэтому, как правило, те, кого называют волколаками, рыщут по лесу тройками-парами, реже поодиночке. Однако каким непостижимым образом, при необходимости, эти твари могут собраться неизвестно откуда в количестве, соразмерном возникающей угрозе? Еще большее удивление вызвал бы у вздумавшего вдруг понаблюдать за поведением животных тот факт, что, при всей кажущейся рациональности в действиях, у них отсутствует всякая иерархия. Нет старших и младших, главенствующих и подчиненных, самое важное - нет лидера, Вожака. Стая - будто инструмент чьей-то злой или, скорее, чужой, безразличной воли. Глупые люди. Стаей движет один инстинкт, нет-нет, не убийства - щенячьей любви и преданности. Слепого чувства к своей Хозяйке. Конечно, когда они не ощущают рядом объект своего обожания, они способны на некоторые вольности - по сути, они ведь просто собаки, хотя и необычные. Хуже, если на грани восприятия, затихающим отголоском слышны обрывки тоски и невнятного призыва. Они ведь просто собаки и не способны читать мысли и понимать речь - только эмоции. Еще трагичнее, когда всем своим существом ни один из псов не в состоянии оценить - здесь ли Любимая, или они сейчас одиноки в этом маленьком мире, а чувства, пробивающиеся сквозь шум помех, исходят совсем с другого края Вселенной. Да, они убивают, убивают легко, играя, уходя от любого оружия, сводя с ума и предугадывая действия. Убивают для пропитания, но это чаще других животных, иногда подчиняясь безошибочному чутью, нашептывающему внутри голосу, что Так Надо, а бывает, и просто так - все в безумном мире подвержены стрессам. Но чаще они все же выполняют привычную работу. Помогают неведомому Пастуху, стеречь неразумное стадо, но не от волков - от самого себя. Когда голосом, когда зубами, и чем бестолковее и упрямее особь, тем через большую Боль ей придется пройти, прежде чем познать волю Пастыря.
Мало кому известно, но в иных реальностях, под другими звездами страшных псов прозывают не иначе, как Божьими Овчарками.
Нос лодки уверенно рассекает водную гладь, оставляя за собой две расходящиеся в противоположные стороны невысокие волны. Ванко низко склонился над бортом. Отражение колеблется, разбивается на части, разбегается окружностями под ударами крупных капель дождя. Дождь. Как давно ему стали доверять, а не прятаться в ужасе под крыши при первых брызгах? Дождь вперемешку с пеплом - еще не забыты темные подтеки сажи, что оставляла после себя падающая с неба вода. Тогда трудно было поверить в животворящие свойства влаги. Дождь не смывал грязь - он ее приносил. Грязь страшную, источающую странные болезни - слабость, головную боль и рвоту. Обжигающую, до волдырей, сочащихся гнойными выделениями, разъедающую волосы. Нет, далеко не каждое выпадение осадков сопровождалось такими испражнениями, но, единожды наблюдав такие симптомы, люди содрогались при виде первой капли. И медленно, очень медленно, в течение десятилетия учились потом без опаски подставлять лицо под упругие струи. Мальчик радовался дождю. Неосознанно, в глубине души каждого человека чистая вода - признак обновления и возрождения.
Стерва тоже любуется неспешным течением. Посередине челнока, прислонившись к борту и опустив кисть в прохладный поток. Сегодня ей уже лучше, спала горячка, охватившая девушку после ранения и мучившая всю ночь. Помогли ли лекарства, выбранные Ключником наугад, или крепкий организм сам справился с повреждением, кто его знает? Рахан утром размотал тряпки, осмотрел струпья, удовлетворенно хмыкнул и сменил повязку.
- Нормально.
- Шрамы страшные будут?
- Жить останешься.
Сейчас он клевал носом на корме, склонив голову после ночи у руля. Нипочем моросящий дождь, капюшон защищает от воды и скрывает изуродованное лицо. Вчера на рассвете, в робких лучах восходящего солнца, выбравшийся из леса Ключник выглядел несколько обескуражено. Хромал, опустив руки и не оглядываясь. Не ответил на вопросы, молча подхватил пожитки, проследовал к сходням, отвязал лодку покрепче и устроился у кормила. Всем видом показал, что рассиживаться и ждать кого бы то ни было не намерен. Ванко со Стервой бегом бросились к суденышку.
Только отчалив и удалившись на приличное расстояние, Рахан позволил себе пояснить девушке:
- Волки.
- Что?!
- Волки. Волколаки.
- Много?
- Трое. Может больше.
- Не может быть. Как ты ушел?
- Просто. Развернулся и ушел.
- Так не бывает.
- Знаю. Они стояли и смотрели, рычали, - Ключник покачал головой, - недовольные, как будто подгоняли.
Стерва недоверчиво посмотрела на солдата:
- Где Краб?
- Он остался. На завтрак.
- А оружие?
- Не дали подойти.
- Странно, никогда не слышала, чтобы они добычу отпустили.
- Рахан, ты от них во второй раз ушел? - встрял Ванко
- Да ну? - наемница заинтересовалась.
- Было. Зимой ночью. Вели. Играли, как с мышью. Или гнали. Не поймешь - то обложат, то вытесняют, за ноги хватали вполсилы. Пока я огрызаться не начал. Убил… несколько. Тогда они озверели, откуда не возьмись, целая свора. Я с обрыва прыгнул. Так и не понял - сам спасся или все-таки выпустили.
Ключник поежился. Неприятные воспоминания даже для, казалось бы, лишенного чувств солдата. Как задавленный копошащейся массой, ломающей клыки о прочный доспех, с трудом, по дюйму, оставляя за собой след из крови, не только своей, ползет по снегу задыхающийся и с каждым клацанием челюстей лишающийся куска собственной плоти мужчина. Он движется к обрыву, крутым двадцатиметровым утесом нависающему над скованной белой броней льда реке. И там, на краю бездны, человек, окровавленный кусок мяса, раздираемый болью, взмахивает ножом, отбрасывает последним усилием несколько урчащих тел, подминает под себя крупного волка и хрипло смеется. Шаг, и он уходит. Вниз. Удары о промерзшие камни, сначала немного амортизированные сжатым в руках мохнатым туловищем, потом иссеченные ладони расслабляются, и уже ничто не защищает в сорвавшемся неконтролируемом падении. Треск костей. Тело отказывается группироваться. Короткая дорога длиною в двадцать метров. Высотою в двадцать метров. Мгновенья, но каждый встреченный камень - яркая вспышка на растянувшемся пути. Вышибает дух соприкосновение со льдом. Облегчение, можно приоткрыть рот и выплюнуть режущие язык осколки зубов. Каждый вдох - преодоление огненных объятий. Пронзительный шум в сочащихся кровью ушах и где-то далеко, в недосягаемой высоте, разочарованный вой. Протяжный вой - последний звук в угасающем сознании…
- Да, странные твари, - Стерва прерывает ход мыслей, - так это они тебя так? Да ты счастливчик. Знаешь, как называют их на юге? Адские Гончие.
Адские Гончие… Божьи Овчарки… Не слишком ли противоречивы эпитеты? А стоит ли вдумываться в такие мелочи? Дремлющему сейчас калеке, например, все равно, как именуют тварей, что до кости вонзали зубы в его конечности. И уж тем более, разглагольствовать в добро это или во зло и кому это надо он бы не стал. Оставим философам, нежащимся в благополучии и привыкшим делить мир на черное и белое, размышлять над подобными странностями. Тем же, смысл существования которых сводится лишь к выживанию, невдомек. Они не знают ведомого маленькой сове, сидящей на мохнатой ветке склоненного над водой дерева и внимательно, осознанно наблюдающей за неторопливым скольжением судна с тремя пассажирами. Известного, что нет преисподней, как нет и эдема, что послесмертие всем одно, за исключением лишенных этого дара несчастных, и что роль в собственном упокоении каждый выбирает сам.
Позвольте… сова? Леса уже почти два десятилетия не наполнялись привычным птичьим пением, хозяева небес - драконы, парящие в недосягаемой высоте, и никто не смеет соревноваться с ними, ни одной твари больше не дано право опираться лишь на воздух. А тут - сова. Впрочем, Стерва, заметь это странное создание, не придала бы значения - в полете, расправив крылья, она ее не увидит, а так, сидящая на ветке, необычная, но ставшая обыкновенной, очередная прихоть сошедшей с ума природы. Ключник же спит и нет ему дела до этого маленького посланника из прошлого, поэтому оставим без внимания, в тайне, присутствие пернатого наблюдателя.
- Давно он с вами? - наемница спрашивает мальчика вполголоса, чтобы не потревожить кормчего.
- Недавно, в конце зимы вышел ночью к хутору.
- А подрали его когда?
- Тогда и подрали, все думали - умрет, отец потом говорил, как на собаке зажило.
- Да, рубцы то на свежие совсем не похожи…
Стерва задумчиво посмотрела на спящего. А ведь мир действительно полон ужасных существ и где гарантии, что ночные бредни не имеют под собой ни слова истины. Вдруг истории об оборотнях, вампирах и прочей нечисти не просто страшилки для темных поселян?
- Мальчик, а его ведь волколаки покусали.
Ванко вздрогнул. Да, рассказы об укушенных на хуторе слышали, но серьезно к ним никто не относился, а применительно к Ключнику вообще не упоминали. О сверхъестественных свойствах лесных обитателей, с другой стороны, говорили уверенно и сомнению тоже не подвергали. Вот так так… Мало мальчику одной загадки.
- Как он себя вел, ничего необычного? - еще тише, осторожно говорит Стерва.
- Раненный - лежал, без сознания, потом… разговаривал мало, в стороне держался, он очень слабый был, - паренек будто оправдывался, защищая друга.
- А когда напали, когда он дрался, как это происходило? - настаивает наемница.
- Ну… он с ножами хорошо может, и так, и метает метко, из самострела стрелял…
Ванко запнулся, вспомнив недавний ужас - склонившегося над трупом Рахана, черпающего ладонью кровь вперемешку с расщепленной костью и слизкими желтовато-серыми комками. Но то ведь отвратительный способ маскировки, не более, так?
- Что? - оживилась Стерва.
Мальчик рассказал, она лишь уважительно кивнула:
- Толково. Ладно, что там, все равно мы с тобой в этом ничего не смыслим, может и правда - сказки, кто его разберет. В нормальной драке, без уловок, он, увечный, серьезной опасности представлять не должен, так что поживем - увидим.
Нельзя сказать что вчерашние события не оставили след в душе мальчика. Гибель отца, братьев, друзей, уничтожение хутора - от этого щемило сердце и временами так накатывало, что хотелось просто кричать, все слезы были выплаканы накануне, однако, увы, детям дано легче переносить горечь утрат. Вдобавок присутствие рядом Ключника однозначно действовало успокаивающе, за последнее время кажущийся беспомощным калека прочно вошел в жизнь и стал близким и родным человеком. Общение со Стервой тоже могло скрасить горесть, если бы не один момент. Вопрос давно вертелся на языке, казалось неудобным и страшно не хотелось его задавать, но Ванко решился:
- С… терва, - почему-то тяжело давалась такое обращение к девушке, - ты, это… ну… живая?
- В смысле?
- Не мертвая? Тогда, на ярмарке…
- А! - наемница неожиданно звонко рассмеялась, - повезло тебе с компанией - оборотень и нежить… Не бойся, никого там не убили, это было… представление. Для черни.
Мальчик облегченно перевел дыхание - странные у них все-таки представления, после чего, как прежде, уставился на воду, ласкающую борта лодки.
Ключник спит. То есть не совсем спит - глубокого, расслабляющего сна, когда душа, если она есть, действительно отдыхает, уносясь в безоблачные дали, этого подарка, способного охладить воспаленный рассудок, он давно лишен. Его удел - балансирование на границе забвения и бодрствования, когда мозг будоражат полузабытые миражи-мысли, неотличимые от действительности, навеянные причудливыми капризами сознания. В данный момент, эхом недавнего разговора, он словно снова приходит в себя, распластанный на стылом панцире замерзшей реки. Приходит в чувство и видит в нескольких шагах безвольно изогнувшееся под неестественным углом косматое тело и пару живых, горящих в темноте, уставившихся ему в лицо разумных глаз. Взгляд, проникающий прямо в душу. Порождающий внутри сознания, не образы, не картинки - ощущения. Чувство сродства, некоей приобщенности, соучастия и единства. Неуловимая, как свет далекой звезды, печаль и плотно заволакивающее, зудящее сомнение. Рахан сжимает в непослушной руке нож - его рукоять ни за что, ни при каких условиях не способны выпустить привычные пальцы. Мужчина устал, предательски подкрадывается мысль: все, не двигайся, замерзание вкупе с потерей крови - легкий способ расстаться с жизнью. Но мгновенно нетерпеливая злоба, не своя, чужая, накатывает волной, смывая постыдную слабость.
Ключник пробует пошевелиться. Руки ноги слушаются, тяжело, больно, но непререкаемо исполняют волю владельца. Он пытается осмотреться - вокруг белая пустыня, тонущая в густой, непроглядной тьме. О нет! Никаких ориентиров - наверное, находясь без сознания, он еще двигался и удалился от берега. А волк? Он что, полз вслед? Впрочем, разве это не сон? Небо - плотно затянуто тучами, звезды не в силах подсказать дорогу. Вниз по течению реки, где-то совсем рядом, если верить потертой древней карте, поселок Ручей, к которому он стремился, вверх - Каймоново, в дневном переходе для здорового, подготовленного человека. Вот только кто знает в какой это стороне. Лежать нельзя, бездвижие - смерть, Рахан поднимается на четвереньки и направляется прочь от волка. Недовольное рычание. Чего тебе? Человек оборачивается и вновь упирается в холодный взгляд. Новые ощущения - раздражение, пренебрежительное превосходство над беспомощной тупостью. Тебе виднее, дитя природы, Ключник меняет направление - волк снова хрипит. Ключник тычется из стороны в сторону, пока вслед его движению не наступает тишина. Туда? Рахан еще раз оглядывается и чувствует удовлетворение и, в глубине, прежние тоску и сомнение. Видно волку лучше известно, что нужно делать человеку, мужчина сплевывает и начинает обреченно бороздить снег в указанном направлении. Снег, лед, мороз, то тупая, то резкая боль, очередная вспышка - сознание вновь покидает его. Но покидает медленно, еще слышны отголоски недавнего присутствия в нем чуждого существа и на какое-то мгновение Ключник вдруг становится лежащим на льду волком.
Зверь тяжело приподнялся на передние лапы, задняя часть осталась лежать, неподвижная, заваленная на бок. Волк бессильно свесил голову его передернуло и вырвало кровавыми сгустками. Он еще ниже склонился, вонзил когти в лед и напрягся. Тело начала бить крупная дрожь, раздался хруст, спину дугой выгнуло вверх и хищник пошевелил задом. Поднялся, пошатываясь, подволакивая ноги, двинулся во мрак. Темнота. На этот раз окончательная.
Что это? Бред или воспоминания? Игра воображения, бессмысленное сновидение? Рахану очень не нравится то, что он видит, чем бы это не оказалось.
Сны, привычные Ключнику, они не несут успокоения, когда он очинается от дремы, термин "свежий и отдохнувший" никогда не характеризует его состояние. Зато, что бы не случилось, солдат приходит в себя молниеносно, словно и не грезил только что в бреду, а все время был в засаде, выжидая удобный момент. Полезная способность, однако отдал бы Рахан, что имеет, за присущую всему живому, даже растениям, возможность забыться в глубоком сне.
И сейчас, только на пути возникает малейший порог, опасная стремнина, кормчий открывает глаза, правит, меняет курс и снова проваливается в свое небодрствование.
Темнеет. Лодка скользит по воде, приставать к берегу на ночлег - непозволительная роскошь и неоправданный риск, поэтому пассажиры меняются ролями и теперь уже лишь один Ключник, болезненно изогнувшись, внимательно всматривается вперед. Стерва и Ванко, окутавшись в одеяла, вытянувшись в длину судна и прижавшись боками друг к другу тихо посапывают. Черная маслянисто поблескивающая вода, черное затянутое облаками небо, безмолвный черный лес на обступивших с боков сопках и белый плотный туман наползающий на зеркало реки с берегов.
Безмолвие. Одинокая лодка, как ладья Харона пересекающая лишенную брода реку Ненависть-Стикс и Ключник - ее безобразный кормщик. Тот, кто побирается медной монетой-оболом покойников, что кладут в рот умершему по древнему обычаю и который не гнушается извлекать костлявыми пальцами из-под распухших языков бесстрастный демон. Тот, кто везет бессмертные души к Залу Последнего Суда. Нелепая, жуткая аллегория, но лишь Грядущему известно, насколько верным может оказаться сравнение…
Путешествие до устья с одной остановкой в поселке Янталь для пополнения припасов заняло два дня. Не доплывая до первых безлюдных построек, Стерва потребовала причалить к берегу и там, потягиваясь и разминая отекшие члены, посвежевшая девушка заявила, что была довольна компанией, но теперь, увы, их дороги вынужденно расходятся.
- Нравитесь вы мне, мальчики, но в Осетрово мне делать нечего, обойду стороной. На север, вниз по Елене, там, говорят края богатые, может замуж выйду, детишек напложу…
Стерва улыбнулась, потрепала Ванко за вихры и мельком глянула на Ключника. Лишенный эмоций взгляд в ответ. Мертвые, один на самом деле, второй такой же пустой и отсутствующий, глаза зомби. Девушке вдруг нестерпимо стало жаль паренька. Она увидела его судьбу. Ребенок, привязавшийся к одержимому, ведомому одному ему известной целью. Обуза, стесняющая одиночку в его походе в никуда. Мальчик никому не нужен в городе, но будет брошен, оставлен у дверей какого-нибудь трактира и будущее его - голод, прозябание и борьба за существование на задворках общества. Ключник лишь отведет его к людям, выполнив данный себе обет, отплатив за бессонные ночи, проведенные у постели смертельно раненного. Мужчине все равно.
Прощание затягивалось.
- Послушай, ты вообще - человек? - Стерва обратилась к камню.
Рахан всю дорогу говорил мало, вопросы чаще игнорировал, либо отвечал односложно, не утруждая извлекать себя из омута собственных мыслей. Однако сейчас снизошел. Взгляд в сторону девушки, направленный сквозь, вдруг сфокусировался и Стерва увидела человека, растерянного и грустного:
- Не знаю…
- Пацана пожалей, ты то точно плакать не будешь, гляди, может еще когда и встретимся…
Тень пробежала по изуродованному лицу. Ключник неожиданно обмяк, словно стержень выдернули из искривленного тела и оно безвольно повисло на своем посохе-костыле. Стерва с удивлением заметила, как слезятся, наполненные пониманием чего-то важного глаза солдата.
- Пока, парнишка, - девушка еще раз погладила плечо Ванко, недоуменно пожала плечами и двинулась прочь.
Сделав несколько шагов, она обернулась. В сторону города удалялся, хромая, опираясь с одной стороны на посох, с другой - положив руку на плечо мальчика, сгорбившись плелся, опустив плечи, жалкий, беспомощный старик. Откуда ей знать, какой смысл можно вложить в незамысловатые слова прощания? Каких призраков вызывают они, за три года, слившихся в одно нескончаемое странствие, тысячу дней одинокого пути против ветров и вьюг, за все это время бесед с единственным собеседником - самим собой, ставшие уже не словами, а лишенным обычного понимания заклинанием. Обретение умения думать - страшный, ненужный дар. Еще встретимся. Откуда это знать хрупкой девушке, самой, чтобы не сойти с ума просто забывшей свое прошлое…
Стерва забросила на плечо рюкзак и споро пошла в сторону леса. Осетрово, где ей на самом деле не очень хотелось показываться, лишь часть большого города, узкой полосой вытянувшегося на тридцать верст вдоль русла Куты до устья с Еленой, она выйдет к жилью много восточнее, там, где еще можно встретить действительно свободных людей.
Толстый Том среди проживающих близ стен Осетрова считался одним из самых преуспевающих. Большинство оставшихся жителей устья Куты, кому не посчастливилось найти места внутри отгороженной территории острога, основным занятием в период проведения ярмарки избирали предоставление ночлега прибывающим купцам. Но только такие прожженные дельцы, как Том, могли позволить себе содержать номера на протяжении всего года. В Осетрово, находящееся на пересечении торговых маршрутов, часто забредали разного рода путники, однако внутрь стен крепости, сформированных частью из высоких старых кирпичных зданий, переложенных в проемах уже послевоенной кладкой, а где и остатками разобранных деревянных изб, изобилующих в округе, так вот внутрь к себе горожане никого старались не впускать. За исключением особо важных гостей. Остальным же доставались места в нескольких гостиницах, которые содержались за счет города в неприбыльные времена, зато летом исправно делились выручкой в обмен на регулярное патрулирование. Такие постоялые дворы, разбросанные то тут то там на территории останков старого города протяженностью почти в день пути, обнесенные частоколом из все тех же разобранных покинутых домов, тоже являлись центрами с ютящимися вокруг обжитыми постройками. Заведение Тома находилось ближе всех к бывшему порту, а потому почти всегда наполнялось посетителями и процветало. Ворота его двора практически в любое время оставались открытыми, городская стража, да и остальные осетровцы, были завсегдатаями его таверны.
В общем, Том, стоящий за длинной стойкой и протиравший выщербленные бокалы, не жаловался на судьбу и мог себе позволить выбирать постояльцев.
Зашедшие внутрь зала из моросящих сумерек улицы двое ему не понравились сразу. Кому может приглянуться ссутуленный колченогий бродяга в поношенном тряпье и низко надвинутом капюшоне с чумазым мальчишкой, тащащимся следом. Нищим оборванцам можно найти место и поскромнее.
- Эгей, господа, - всем внешним видом, тем не менее, Том излучал профессиональную доброжелательность, - у нас нет свободных мест, пару верст восточнее есть другой двор.
- Мы только переночуем, хозяин.
Голос пришельца оказался глухой и невнятный, словно нечто мешало ему говорить, а ладонь в черной перчатке выглядела неестественно. Несколько позже Том понял, отчего в первое мгновение укололо холодом при виде легшей на стойку руки. Да оттого, что кожа перчатки свисала на кисти складками, а тонкие пальцы лишь угадывались, создавая впечатление, что внутри одежд находится лишь костяк скелета.
Однако, под ладонью оказался довод, против которого Тому оказалось трудно возразить.
Содержимое вещевых мешков убитых наемников в основном не могло удовлетворить потребностей Ключника-воина, отшельника, но для обитателей цивилизованных мест оно было крайне необходимым. В качестве средств расчета здесь все еще использовали старые, истертые и в тысячу крат обесцененные деньги, но гораздо большую ценность сохранили испокон веков чтимые в этих местах маленькие кусочки мягкого желтого металла. Дороже было только оружие и лекарства. Сейчас на потертой поверхности поблескивали несколько немалых крупинок золота.
- Одну ночь? - переспросил трактирщик, смахивая в пригоршню оплату, что мог запросить и за неделю.
- Ужин, завтрак, обед и припасы на два дня.
- По рукам, - впрочем, жутковатую руку гостя Том бы пожать не решился.
Толстый трактирщик провел гостей в комнату и предупредил, что на ужин в его заведении начинают собираться, как окончательно стемнеет. Узкая каморка с единственным лежаком без каких-либо спальных принадлежностей, на две трети забитое досками пыльное окно, ржавая железная печь - так неприхотливо выглядят апартаменты одного из лучших постоялых дворов в округе. Надо сказать, после покачивающихся бортов лодки, Ванко и такие покои мигом показались уютными, а Рахану, видно, было все равно где коротать ночь. Ключник оставил утомившегося мальчика в комнате, пообещав позвать на ужин, а сам спустился вниз к занявшему свое место Тому.
- Хозяин, надо пацана пристроить, может, у тебя работа найдется.
- Своих дармоедов не прокормить, - трактирщик, не прекращая елозить тряпкой свою утварь, покосился в сторону гостя.
- Знаешь, кому надо?
- Продать хочешь?
- Дурак ты. С людьми оставить.
- Сам ты дурак - кому он, нахрен, надо, нахлебник, подумай сам, здесь народу и так навалом.
- Может, в Осетрово?
- Ты из какой глухомани приперся? Да вас и к воротам не подпустят, на копья посадят.
- А что так?
- Город!
Не нравился Тому собеседник, сильно не нравился. Накидку с головы сбросил, рожа отвратная, нормальные гости придут - кусок в горло не полезет. Вопросы задает, словно деревенщина, но держится уверено, будто трактир его, томов, забегаловка распоследняя.
- Слушай, хозяин, а если я за пацана приплачу, чтоб приютили?
Как есть, дурак. Денег оставит. Сам за порог, а мальчишку через день взашей выгонят. Сказать, или сам додумается, что нельзя в наши дни на честность людскую надеяться, продать не продадут паренька, но и кормить не станут - все сердобольные сами с голода пухнут. Том снисходительно глянул на гостя. Рахан оскалился:
- Ясно - без гарантий.
Правильно все понял, лыбится так, не простой бродяга, хотя, все простые давно костьми по канавам белеют, а кто на дороге выжить смог - волк, не хуже тех, которые по лесу шастают. И не смотри, что калечный из себя. Трактирщик народу за жизнь повидал много, задушевных историй наслушался немеряно и в людях по долгу службы разбираться научился. От нового знакомого исходил стойкий запах немытого тела, гари и неприятностей.
Бродяга бросил на столешницу горсть довоенных медных монет, взял горячего брусничного отвара, посидел, молча отхлебывая из железной кружки и рассматривая старавшегося казаться невозмутимым хозяина. Том, однако, проявлять желание пообщаться не торопился. Одноглазый взял еще стакан для своего пацана, бросил: "жрать позовешь" и направился к себе. Трактирщика прям покоробило - командует оборванец, как посыльным, но, избавившись от неприятного общества, все-таки вздохнулось свободно.
Само собой разумеется, к ужину напрягаться звать хозяин не соизволил и Рахан с Ванко вышли снова вниз лишь когда шум в зале явственно указал на начало трапезы.
Ключник спустился не спеша, мальчик следовал за ним, и внимание всех посетителей вдруг переключилось на его несуразную фигуру. Обычно такие уроды в респектабельном заведении Толстого Тома не появлялись. Еще раз гость вызвал раздражение хозяина, когда тот увидел, сколько он ест. Сухой и тощий, бродяга потреблял пищу в неимоверных количествах, но не жадно, изголодавшись, а не спеша, тщательно пережевывая, долго, монотонно и не обращая внимание на то, что отправляет себе в рот. Словно не дорогую собачье-свиную вырезку, коей славилось заведение, перемалывали иссеченные шрамами челюсти, а нечто совершенно заурядное или, наоборот, подобным деликатесом приходилось давиться гостю изо дня в день. В какое-то мгновение Том вдруг осознал, что плата за постой оказалась несоизмеримой с ущербом, который может нанести репутации заведения такой клиент. Откормившись, по другому это не назовешь, Ключник оставил своего пацана за столом, а сам начал нетактично-безапелляционно навязываться к другим посетителям с глупыми вопросами. Том, вопреки обыкновениям, прямо пожалел, что в таверне нет давешних завсегдатаев - городской стражи или дружинников новоиспеченного защитника Полка. Уж они-то бы успокоили беспардонного постояльца. Ключник развязано, ну принял бы браги, тогда понятно, а так ведь ни-ни, только отвар на травяном сборе, не взирая на недовольные взгляды, принялся вязаться и спрашивать. На очень скользкие темы спрашивать - как часто проходят караваны, сколько их обычно на ярмарку прибывает, есть ли постоянные обозы, случается ли такое, что пропадают гости, не выставляется на торгу товар, неизвестно откуда появившийся, рабы, например, или банды в местных краях чем занимаются, кто заправляет ими, тому подобные проблемы. Чушь, прямо в лоб вопросы задает, кто ж ему ответит, тем более у Тома влиятельные люди собираются, они во всяких сомнительных делах замешены, дурак косой здесь не ответы найдет, а только проблемы, большие проблемы на свою голову. На свою, да заодно и трактирщику авторитет подпортит - вот, сука, ох, зря Том на барыш польстился, как бы хуже не оказалось по жизни.
Повидал хозяин двора всякого сброда, начинал ведь тоже с палатки задрипанной, последнему идиоту понятно, что творит урод колченогий полное безумие, за смертью гонится, но ведь до чего уверенно себя ведет - люди его назойливость терпят, так чего он, бестолковый, добиться хочет? Не иначе, самого Тома опозорить. Чешет затылок трактирщик и вздыхает - все, завтра с пустыми лавками встретит вечер его кабак, и хорошо бы, чтоб за прилавком остался старый владелец. Беда. Чего ему надо? На что надеется, думает, мол, да, ему ответят, ну, пощипали караван иноземный, добро себе прикарманили, рабов с молотка, охрану в реку… безумец. Вслушаться - по грани, на лезвии танцует ущербный, пацана бы пожалел:
- А правда, пропал перед самой ярмаркой торговый обоз богатый прямо здесь в устье? - спрашивает, да горожане за такие слухи похоронят в глубоком омуте, что ему ответят, ну, конечно:
- Чушь, слухи, уважаемый.
Дознатчик безумный.
А не понять Тому, хоть и опыта у него скопилось на десяток хроник, не постичь, потому, что в свои полвека возраста он чаще простое отребье встречал, не осознать - не нужны правдивые ответы оборванному бродяге. На честность в таких вопросах он и не надеется, а вот ложь, ложь Ключник как собака след ощущает. И тени, что в глазах мелькают видит, и изменения голоса да смятенные жесты примечает - чувства сейчас у него обострены, нормальному человеку и не снилось. По душам можно и потом поговорить, главное, найти с кем. Выследить и пообщаться наедине, используя богатый арсенал навыков, полученных солдатом в далекие, еще довоенные годы. Знай об этом трактирщик, уже крутили бы руки Рахану дюжие помощники. Вот только справились ли?
Тем временем внутрь, к облегчению хозяина, ввалились четверо вооруженных дружинников - патруль. Теперь, с приходом в Осетрово Полка со своими, прежняя городская стража если и заглядывала к Тому, то просто отдохнуть. Защита внешних территорий осуществлялась только наемниками и с работой этой они справлялись почти без нареканий.
- Как дела, Толстый? - старший группы облокотился о стойку и подхватил горячую кружку настоя.
- Нормально, может, покрепче чего? - пришедший был из приближенных Полка, такому не грех и плеснуть за счет заведения.
- Не надо, всю ночь еще работать, ничего подозрительного?
- Ну… Постоялец новый, вон, кривой, - кивнул Том в сторону Ключника, - вопросы задает сомнительные.
- Посмотрим.
Дружинник медленно подошел к сидящему Рахану, навис над ним всей своей внушительной фигурой. Сзади подтянулись остальные патрульные. Ключник, не выказывая беспокойства, не мигая, смотрел снизу вверх.
- Откуда будешь?
- С запада иду.
- А ищешь что?
Калека неопределенно пожал плечами:
- Да так, знакомого хочу найти.
- Знакомого?
- Он с караваном на ярмарку не дошел, вот интересуюсь, нельзя?
- Можно. Придешь завтра в город - расскажешь, что знаешь, может, помогут. А здесь людям отдыхать не мешай.
- Как скажешь, - Рахан отвернулся.
- Не кипятись, тут тебе все равно никто ничего не скажет.
- Да ладно…
- И вообще, смотри, у нас беззакония не потерпят.
- В курсе.
Дружинник еще постоял, покачиваясь на носках, рассматривая сидящего. Странно поговорили, не поймешь, но мужик вроде нормальный. Действительно - ладно. Он глянул на Тома, махнул рукой, мол, не беспокойся и быстро пробежался взглядом по остальным посетителям. И внезапно застыл на притаившемся в углу Ванко.
Мальчик тоже внимательно рассматривал патрульного. Первая встреча с отрядом Полка. Уж не этот ли человек гарцевал у ворот хутора, заговаривая зубы Сивому, да и потом всю ночь травил байки, развлекая поселенцев? Точно, он. Узнал, подойдет? Не пошел, вернулся к трактирщику, спросил что-то. Тот ответил, махнул рукой в сторону Ключника. Дружинник глянул, поскреб затылок, обменялся еще парой фраз, попрощался, кликнул своих да вышел. А ведь верно узнал. Рахана он тогда не видел, а мальчишка то постоянно рядом отирался. Ну и дракон с ним, не захотел приветить - его дело. Больно надо, Ванко возвратился к прерванному делу - смакованию сладкого и душистого горячего напитка.
Том удивился еще больше - патрульные на настырного постояльца никак не отреагировали, а пацан, его спутник, старшего заинтересовал. Видел где-то, говорит, но что примечательно - озабочен был, словно с привидением встретился. Дела. Надо признать, после беседы с дружинниками калека утихомирился, забрал мальца и наверх поковылял.
- Спать будем, - буркнул Ключник, - завтра в город, задержимся тут, тебя еще, пострел, пристроить надо.
- Как пристроить? - Ванко даже ерзать перестал, укладываясь поудобнее под боком солдата на узкой койке, - Я с тобой.
- Нельзя со мной, опасно. Здесь спокойно, не пожалеешь, что остался.
Объясняться на такие темы Рахан и прежде не умел, а за последние годы и вовсе разучился. Он вздохнул, неловко погладил притихшего мальчика:
- Спи.
Где уж тут заснешь, лучший друг бросает как безделушку надоевшую.
Ворочался Ванко долго, слышал, как утихомирились внизу гости, как суетилась челядь, гремя посудой, грохнули ставни, прошелестели последние звуки шагов и наступила тишина. А паренек все не спал.
Мышиные шорохи за стеной, внезапно напряглось тело Ключника, однако Ванко не успел осознать, что происходит что-то ненормальное, как с треском слетела с петель хлипкая дверь. Рахан, впрочем, оказался на ногах еще раньше.
Разве встречается такое, что рефлексы человека предшествует действию, их побуждающему? Реакция бывает замедленная, бывает молниеносная, но кто-нибудь слышал о реакции-предчувствии? Способности заглянуть на мгновение в будущее, на долю секунды вперед, неосознанно отреагировать на опасность? Итог невероятной обостренности восприятия, умение уловить признаки скапливающейся в пространстве напряженности. Мечта любого бойца - знать куда ударит противник прежде, чем тот сам это поймет. Миф, сказка? Ключнику, похоже, такое удавалось.
Иначе чем объяснить, что лишь замахнулся снаружи неведомый нападающий, намереваясь высадить дверь, солдат уже прижался спиной к стене сбоку проема. Как калека ухитрился полоснуть своим тесаком нырнувшего снизу в изящном кувырке, полоснуть не наотмашь, куда придется, а коротко провести по горлу сгруппировавшегося человека так, что тот закончил движение и распластался, раскинув руки? А Рахан уже метнул нож в противоположную сторону, туда, где в узкое пространство окна вперед ногами влетал другой противник. И громоздкое оружие вошло в тело с хирургической точностью, не задев конечности, между ребрами. Тем не менее, все закончилось также быстро, как и началось. Потому что в затылок Ключнику из полумрака коридора уткнулось Оружие. Не грубый самострел или отточенная пика, а зловещее произведение мастеров погибшей цивилизации. Даже ни разу не видя до этого старое оружие, всегда можно понять назначение такого дышащего смертью предмета. Только загляни в черный зев, в бездонную глубину, способную выплюнуть огненный язык или еще неизвестно что, но многократно более убийственное, чем честная сталь кинжала. Она затягивает, эта дыра, гипнотизирует, лишает способности рассуждать и сковывает члены. На Ванко, по крайней мере, вид Оружия оказал такое действие.
- Руки! - невидимый владелец артефакта распоряжался коротко и резко.
Рахан приподнял ладони вверх. Его слегка подтолкнули, он сделал шаг вперед, освободив место и из тени вышел вечерний дружинник. Его-то сжавшийся на кровати мальчик никак не ожидал здесь увидеть.
- На колени! - Ключник повиновался безропотно, с разрушительными способностями упирающейся в голову вещи он был знаком не понаслышке. Дружинник носком сапога подцепил голень пленного в районе щиколотки и забросил его ноги одна на другую, затем закинул на шею веревочную удавку и ей же быстро стянул запястья.
- Не рыпайся! - он подошел к одному распластанному телу, к другому, пощупал пульс, - Паскуда!
Прыжком оказался у беззащитного Рахана и ударил ногой в поддых, затем, уже упавшего, несколько раз пнул в голову.
- Не забей, - посоветовали снаружи.
- Пусть не надеется, я его еще долго кончать буду, забирайте мальчишку и этого волоките, разговор длинный намечается… Двоих людей! Из лучших, как я Полку в глаза смотреть буду?
С лестницы связанного Ключника сбросили. Толкнули вниз и спокойно наблюдали, как он считает ребрами растрескавшиеся ступени. Потом подняли пинками и вытолкали наружу, перебросили через луку седла и конными последовали в город. Ванко не били. Особо не церемонились, но и жестокости, как с Раханом, не проявляли. До стен Осетрова добрались быстро, ворота перед наездниками открылись сразу, без вопросов, лишь застучали по каменным плитам подковы лошадей - ждали.
Мальчик сидел с несильно связанными руками перед одним из дружинников и смог с интересом, бояться он просто устал, рассмотреть каков он внутри - город в устье Куты. Подивиться было на что. Во-первых - чистота. Отсутствовали свалок мусора, что ржавеющими нагромождениями заполоняли внешние территории, не встречались обожженные, полуразрушенные остовы зданий, дороги с тщательно заделанными выбоинами говорили о том, что за ними следят с должной аккуратностью - все в Осетрове создавало впечатление, будто осталось в прежнем, довоенном виде. Ванко бы не поверил, если узнал, что раньше здесь было даже хуже. Во-вторых - свет. Тускловатый, но мягкий и ровный, льющийся из расставленных вдоль улиц фонарей, из перевернутых стеклянных колб, из отдельных окон, не иначе - волшебный, тоже пришедший из прошлого. Завораживающий. В-третьих - стекла. Дома, каменные, высоченные, по пять, а некоторые и больше этажей, не пялились на мир черными провалами битых окон, первые уровни, все заложенные кирпичом, а выше - бликующие в отсветах огней прозрачные стекла. Богатство. Да мало ли - если ночью город вызывает такие впечатления, то что можно сказать, взглянув на него днем?
Путешествие их скоро закончилось. Лошадей остановили у невысокого строения на берегу реки, ссадили мальчика и кулем сгрузили его попутчика. Старший ногой толкнул лежащего мешком Ключника, склонился над ним:
- Твою мать! Не дышит!
- Ты ему удавку ослабь, перетянуло, пока по лестнице кувыркался.
Дружинник потянул веревку - действительно, привязанные к другому концу заломанные назад руки при каждом неловком движении заставляли ее глубоко впиваться в шею. Рахан остался бездвижен.
- Сдохнуть вздумал? - Ключника хлестнули по лицу.
- Мэд, знаешь чем ты ему помочь сможешь? - усмехнулся кто-то, - Вдохни в его жизнь! Рот в рот!
- Счас сам к нему целоваться полезешь! Дыши, тварь! - старший патрульный что есть силы, сверху вниз, двинул калеку основанием кулака в грудь.
Рахан дернулся, закашлялся и судорожно начал хватать воздух давясь мокротами.
- Живучий, гад.
Ключник поднял голову и улыбнулся. Перекошенное страшное лицо, все окровавленное, черный неровный зев рта на маслянисто багряном фоне - так улыбаются призраки, демоны, отведавшие людской плоти. Или лютые звери, загнанные в угол многочисленными ловцами, но уверенные в собственной силе и превосходстве.
- Еще тебя переживу.
- Ах ты! - Мэд снова бросился на лежащего, но его оттащили.
- Прикончишь, а ему через пару дней еще с Полком толковать.
- Забей на него, Мэд, нам еще шалман трясти.
Дружинника кое-как успокоили, пленников заволокли в подвал и заперли в просторном сыром помещении с узкими зарешеченными окнами под потолком. Влажные стены и холодный каменный, в трещинах, пол, гнилостный запах нечистот и крыс - темница, как ее и привыкли представлять. Бесцеремонно брошенный лицом вперед, Ключник подождал мгновение после того, как закрыли за спинами двери, потом поднялся. Руки за затылком все еще были связаны, локти, правда, он все время, при любых падениях, плотно прижимал к вискам, защищая голову. Однако теперь солдат уже не выглядел столь беспомощным, как лежащий придушенным хлесткой удавкой. Рахан потянулся и сморщился, когда что-то заскрипело в плече.
- Тебе не больно? - поинтересовался Ванко.
- Больно, конечно.
- Терпишь?
- Терплю.
Терпеть Ключник умел - зато он не мог терять сознание от боли, не обладал способностью при превышении предела чувствительности впадать в такое состояние, когда все уже все равно. Защитные механизмы, позволяющие облегчит страдания в угоду боеспособности, у него не работали. Боль - это злость, злость, обдуманная, холодная - это высокая эффективность действий. Отключать боль нельзя, боль - самосохранение, предохраняющее от непозволительного безрассудства. Невозможно обострить все чувства - слух, зрение, осязание и занизить восприимчивость нервных окончаний. Так рассуждали Просвещенные, мнения же Ключника об этом никто не спрашивал. А со временем можно научиться лишь безразлично терпеть.
- Развяжи, - Рахан повернулся спиной и опустился перед мальчиком на колени.
Ванко впился зубами в неподатливые узлы, долго жевал веревку, вращая челюстями и, наконец, замысловатое плетение поползло, потянулось заслюнявленной петлей и, через минуту манипуляций, Ключник смог облегченно развести ладони, затем быстро развязал самого мальчика. Он еще раз повел плечом и вновь скривился, стиснул зубы.
- Что? - паренек встревожено заглянул в глаза.
- Ключица, по старому перелому разошлась, оно к лучшему, сейчас вправлю по-человечески.
Как можно править самому себе сломанную кость Ванко представлял плохо, но, на всякий случай, смотреть не хотел - боль, поди, жуткая.
- Не бойся, - Рахан сдернул с себя балахон и нательную рубаху.
Аккуратно, одинаково ловко пользуясь обеими руками разорвал рубаху на полосы и подал одну мальчику.
- Прихватишь здесь, как я скажу, - провел пальцем линию от локтя поврежденного плеча поперек туловища.
Боязно и любопытно - Ванко, не отрываясь, следил за действиями спутника. Тот свернул балахон в тугой валик, подложил под подмышку и здоровой рукой со стоном потянул больную вдоль груди.
- Вяжи! - мальчик, суетясь зафиксировал, а Ключник после плотно прибинтовал руку к телу, отчего вдобавок к хромоте на правую ногу, отсутствию правого глаза, оказался еще и со спеленанной левой рукой.
Кажется безумным желание человека, кому, судя по сложившемуся положению, и жить-то осталось недолго, за пару дней до смерти исправить дефекты своей осанки. Видимо, Рахан, испытывал сомнения на счет высказанных Мэдом обещаний, или приучился довольствоваться сегодняшним днем. Удивительно, увидев обнаженный торс калеки, Ванко впервые заметил изменения, происходящие с его другом. Тело уже не казалось болезненно истощенным - сквозь тонкую кожу бугрилась сухощавая гибкая мускулатура.
- Пацан, а дружинник ведь на тебя повелся, - Ключник поудобнее устроился на сваленном в кучу вонючем тряпье, - где вы с ним пересекались?
- Что? - не понял Ванко.
- Он тебя знает?
- Да, с Полком на хуторе был.
- Полк… Расскажи больше про него.
Мальчик начинает вспоминать, Ключник цепляется за подробности, переспрашивает, кивая головой самому себе. Хутор, ярмарка, Рахан умеет слушать, окончание торга, пленение и казнь… казнь? Стервы.
- Теперь про Краба.
Про Краба так про Краба, времени до утра много, а заснуть уже точно не удастся. Солдат слушает и хмыкает себе под нос.
- Что еще?
- Все… Нет! В лесу! Полк и… и Краб!
- Продолжай.
В это мгновение скрипит ржавый засов двери.
Интересно, отчего замки и петли темниц никогда не смазаны? Что мешает заплечных дел мастеру капнуть хоть дегтя на несложные механизмы? Наверное, нельзя. По каким-то загадочным правилам дверь в застенок должна открываться со зловещим скрежетом, услаждающим музыкальный слух палача и внося смятение в скорбное состояние пленников. Или ему некогда бегать с масленкой - все мысли заняты предстоящей Работой…
Дверь открывается. Ключник не реагирует - быть может, сейчас он не ждет опасности.