* Париж. Люди обедают у водосточной канавы. Пыль садится на пищу, трещит на зубах. Это в их представлении "обед на лоне природы".
* Природа выигрывает при ближайшем знакомстве. 7 июля. Ницше? Что я о нем думаю? Что в его фамилии много лишних согласных.
17 июля. Мировой судья. Идиотски замкнутый вид человека, который боится, как бы посторонние не догадались, что он судит наудачу.
20 июля. В сущности, мама приезжает к нам повидаться со мной. Но это ей не удается, и она уезжает со слезами на глазах. Благодарит Маринетту, а так как она обманулась в своих ожиданиях, то, прощаясь с Маринеттой, запускает ей в мякоть ладони ногти.
Иметь мать и не знать, о чем с ней разговаривать!
27 июля. Вглядись в пустоту! Ты обнаружишь там сокровища.
30 июля. Чаще всего симпатия возникает меж двух тщеславий, которые еще не пришли в столкновение.
* Манекен считает себя Венерой Милосской лишь потому, что у него тоже нет рук.
31 июля. Я укоротил себя, сжал, стиснул, - тому виной комплименты, успех. Быть может, моя истинная природа - широта, легкость, остроумие. Я пишу хорошо только письма Маринетте.
1 августа. Луна угнездилась в ветвях дерева, как большое светлое яйцо.
* Я человек чувствительный, и жизнь меня ранит или радует. У меня нет хладнокровия равнодушного наблюдателя.
6 августа. Вы ошибаетесь, мосье. Вы предлагаете мне двадцать пять франков за рассказ. Да ведь это гонорар для гения!
* Если бы я выдавал читателю то, что у меня есть посредственного и велеречивого, я давно был бы богачом,
* Из спора брызнула кровь.
* Мое колесо фортуны - это луна.
7 августа. Жизненная сила кошки, с виду такой лентяйки! Ее глаза и уши в непрерывной работе. У нее в запасе готовые прыжки, а под ней - готовые вцепиться когти.
* Как человек Иисус Христос был восхитителен. Но как бога его позволительно спросить: "Как? И это все, на что вы оказались способны?"
10 августа. Мечты: плющ, мысли, который ее душит.
* Перечитывал старые письма, которые я писал Maринетте. Человек не меняется. Мигрени, жадность к работе, лень, вкус к жизни, и Маринетта по-прежнему в центре всего.
Меня самого удивляет, что я был так скуп на детали. Мне кажется, что теперь мой глаз вобрал бы все. У меня теперь более совершенный зрительный аппарат. Но при этом замечаешь, что ты жил, а главное - жизнь проходит и кончается в конце концов. А как же иначе?
* Ничто не важно, поскольку литературу можно делать изо всего.
* Живой листок оторвало волной ветра от ветки, за которую он цеплялся, как за мачту.
11 августа. Тетушка Шалюд не верит в бессмертие души, но она верит, что наше тело, такое, какое оно есть, перейдет в тот мир, где без хлопот получит "поесть-попить" - словом, "полные харчи".
* Маринетта отдала мне всю себя. Могу ли я сказать, что я ей все отдал? Боюсь, что мой эгоизм остался неизменным.
Когда я ей говорю: "Будь же откровенна", - она по моим глазам прекрасно понимает, дальше чего идти опасно.
Это единственное существо, не считая меня самого, которое я люблю. Уверен в этом. Впрочем, насчет себя самого... я часто гримасничаю от отвращения к самому себе. Да, ее я очень люблю и никогда не сужу о ней плохо...
Достаточно заглянуть ей в глаза, чтобы увидеть ее сердце - розовое сердце. Солнечное.
Ее обнаженным рукам свежо.
У меня есть Маринетта: больше ни на что прав не имею...
При мысли, что она по моей вине может впасть в нищету, я на минуту пугаюсь, но тут же успокаиваю себя: "Она мужественно перенесет любые невзгоды! Будет любить меня еще сильнее!"
- Я не обманываю себя насчет своей участи, - говорит она, - но не поменяюсь ни с одной женщиной.
16 августа. Умный, но без малейшей тонкости. Путешествует третьим классом, за что и мстит какому-то бедняге, поставившему свой чемодан на зонтик его супруги. Как государственный чиновник презирает "дороги местного значения".
* Чтение социальной литературы сломило мое личное честолюбие, но не дало мне мужества работать для других.
* Наши мечты наталкиваются на тайну, как оса на стекло. Но бог, менее милостивый, чем человек, никогда не открывает окна.
20 августа. Люди в Комбре. До чего они дорожат своим углом! Как цепляются за этот склон, сбегающий прямо к Ионне. Домики все-таки держатся. Одна стена ниже другой.
У них есть свой родник, огораживающая его стенка непосредственно примыкает к конюшне. Рядом с родником по желобку стекает навозная жижа. В водоеме барахтаются гуси.
Ни души, но если господин мэр явился по делам размежевания в воскресенье, они выйдут на улицу. Вот они все в сборе, кое-кто протирает глаза, потому что в воскресный день они после полудня любят поспать.
Им нравится бродить вокруг собственного домика и сада. Они не ходят даже на праздник в Корбиньи, который от них в нескольких сотнях метров и откуда доносится шарманка с карусели. Поселись они чуть повыше и чуть правее, они могли бы любоваться великолепным горизонтом, но они решили осесть здесь из-за источника. Отсюда виден Мон-Сабо, где есть часовня и где каждые две недели служат обедню, видна колокольня Сэзи, высоты Нюара. Знают они, что деревня там за лесом зовется Нэффонтен, а за этим холмиком, если идти по пашне, есть деревня Виньоль. Они побывали там раза два и до сих пор помнят о путешествии и обо всем, что попадалось им по дороге.
Они ждут до конца: а вдруг господин мэр зайдет в харчевню и угостит их?
Иногда, о чудо! в окне увидишь молодую хорошенькую женщину. Очевидно, приезжая? Да нет, у нее на руках ребенок. Загадка!
Союз лесорубов. Босоногий старик говорит:
- Мне шестьдесят пять стукнуло, а Деларю, лесоторговец, обманывал меня шестьдесят пять раз.
- Не желаем шлепать по воде, - заявляет молодой парень.
Какой-то мудрец из другой коммуны, бывший мэр - он в очках, благодаря чему у него ученый и лукавый вид, - говорит:
- Вы правы, что объединились, но вам не следует злоупотреблять своей силой...
"Один уголок мира". Вот как это могло бы называться.
21 августа... Мон-Сабо. Сабо с правой ноги, носок продавлен. Мертвые липы. Одна из них сожжена молнией. Здесь еще хоронят. Церковь из гладких каменных плит стоит на запоре. Старые могилы, и чем старее могила, тем аккуратнее над ней холмик. Великолепный вид: Монтнуазон, замок Вобан, огромный амбар Везеле, Лорм. Покойникам достаточно приподняться на локте, чтобы увидеть все эти красоты.
Светлый край сам входит в сердце: пригорок, долина, еще пригорок, еще долина. На пригорках трудятся крестьяне, и им хорошо видно друг друга. Здешняя церковь - первая, какую мне захотелось осмотреть: она заперта.
Тропинка вьется по холму, как подвязка вокруг колена.