Я читал мыслителей: они меня смешат. Все они ходят вокруг да около. Не знаю, мыслитель ли Виктор Гюго, но он производит на меня такое впечатление, что, прочитав одну-единственную его страницу, я начинаю мыслить со страстью, всеми участками мозга.
Думаю, что никогда не посмел бы ему признаться, что я тоже пишу.
Если бы мне с цифрами в руках доказали, что бога не существует, я как-нибудь это пережил бы. Но если бы не существовало Виктора Гюго, мир, где зыблится пьянящая меня красота, стал бы безнадежно черным.
Вид живого Виктора Гюго не повредил образу Виктора Гюго, но я сержусь на себя за то, что у меня не хватило энтузиазма увидеть хоть на минуту великого поэта в этом жалком старичке. Он вышел под руку с внуком.
Я вкладываю в его имя не меньше смысла, чем в имя бога. На него ушла вся моя способность обожать.
Критиковать Гюго! Когда я смотрю на закат солнца, какое мне дело до того, что солнце вообще не закатывается, а земля вращается вокруг солнца? Когда я читаю Гюго, какое мне дело, как он писал то или это?
Когда я был мальчиком, я говорил своему деду: "Какие они счастливые, что у них такой дедушка!" И мой дедушка, ничуть не обижаясь, подтверждал, что они действительно счастливые.
29 ноября. Трудись, трудись! Талант - как земля. Наблюдай жизнь, и она не устанет тебя вознаграждать. Вспахивай свое поле каждый год: каждый год оно будет давать урожай.
30 ноября. Когда я не очень оригинален, я немного глуп.
* И к черту также "увядание с его чуть печальной прелестью".
9 декабря. "Гораций" в "Театр Франсе". Две колонны, два кресла. К колоннам глупейшим образом прицеплены какие-то зеленые морковки, как оказалось потом, мечи.
Ламбер-сын бесконечно растягивает "р" во всех словах, начинающихся с этой буквы.
Если же стихотворная строка оканчивается словом с буквой "р" на конце, он совсем опускает ее и говорит "пожа..." вместо пожар, "позо..." вместо позор и перескакивает к следующему стиху, точно боится, что его украдут.
Сильвен задыхается, но беспорядочно, без толку.
Дельвер - буднична.
Дюминиль - сплошной зад.
Жалкие фигуранты. А царь! Какой это проказник смеха ради налепил ему на голову золотую корону?
Гораций хорош. В четырех или пяти местах достигает кульминации, но все это слишком длинно, слишком рассудочно. И дурного тона.
У старика Горация лицо будто из ломкого гранита.
* Старость приходит внезапно, как снег. Утром вы встаете и видите, что все бело.
11 декабря. Завтрак у Блюма. Жорес похож на не имеющего ученой степени учителя начальной школы, которому мало приходится бывать в движении, или на растолстевшего коммерсанта.
Среднего роста, широкоплеч. Лицо довольно правильное, ни уродливое, ни красивое, ни оригинальное, ни слишком обыденное. Целый лес волос, но лицо не заросшее, только шевелюра и борода. Веко на правом глазу нервно подергивается. Высокий стоячий воротничок. Галстук сползает на сторону.
Большая эрудиция. Он даже не дает мне докончить те несколько цитат, которые я привожу и которые мне, впрочем, не так уж дороги. На каждом шагу привлекает историю или космографию. У него память оратора, потрясающая, наполненная до краев. Часто харкает в платок.
Не чувствуется особенно сильная личность. Скорее производит впечатление человека, о котором в истории болезни можно было бы сообщить: "Пользуется завидным здоровьем".
Он шутит и сам смеется слишком долго таким смехом, который как будто спускается со ступеньки на ступеньку и останавливается только у самой земли.
Речь у него медленная, широкая, немного запинающаяся, без оттенков...
Странно произносит некоторые слова, пренебрегая последней буквой.
Конечно, я понимаю, что в этом ораторе живет актер. И, кроме того, я в мыслях общаюсь с людьми столь великими, что этот человек удивить меня не может.
- Мне почти безразлично, - говорит он, - сказать речь или написать статью.
Спрашиваю, что он предпочитает: точность во фразе или поэтические красоты.
- Точность, - отвечает он.
Больше всего как оратор его поразил Фрейсине.
Говорить на митинге или в парламенте ему легче, чем выступать с докладом.
Где он действительно чувствовал себя неловко, так это в суде, когда защищал Жеро-Ришара.
В вопросах религии он, по-видимому, довольно робок. Он не любит, когда затрагивают эти проблемы. Отделывается словами вроде: "Уверяю вас, это сложнее, чем вам кажется". Похоже, что он считает религию неизбежным злом и полагает, что немножко ее нужно все-таки оставить. Он думает, что догма мертва, а символ, форма, обряд не опасны.
Если верить Леону Блюму, то Жорес расходится с Гедом в вопросах тактики. Жорес, как правительственный социалист, верит в частичные реформы. Гед признает лишь настоящую революцию.
* Теперь он уже с грехом пополам помогает своей дочке готовить уроки катехизиса. Его жена за столом пьет воду. Тяжко работает в своей мастерской и носит юбку, сшитую из кусков, но он говорит:
- Она очень счастлива, потому что ее работа видна, а вот я работаю больше, чем она, но этого не видно.
В действительности никто ничего не видит. Он целые дни проводит у себя в спальне или у кюре, который снабжает его книгами. Его жена спит вместе со своими дочками в мастерской, а ее брат, о котором она говорит как о боге, ночует в маленькой комнате, "где дожидаются клиентки",
16 декабря. Мне нужно бы иметь маленький переносный столик, чтобы уходить работать, как художники, на природу.
17 декабря. Поэты восседают на Олимпе, но они слишком маленькие, и ноги их болтаются над землей.
22 декабря. Анри Батайль. В его манерах чувствуется что-то лживое, губы тонкие, худоба, бледность, вид болезненный, важный, многозначительная улыбка, с которой этот молодой человек пытается говорить о любых пустяках. Поначалу думаешь: "Внимание! Как бы не наговорить при этом человеке глупостей!" Но через минуту он сам начинает их говорить.
1902
3 января. Доклад о Мольере для народной аудитории в Корбиньи 29 декабря 1901 года. Весь день на нервах. Мне сказали, что в дождливую погоду жители Шомо непременно придут. Растрогавшись, я приготовил благодарственную фразу, но по недосмотру Филиппа пришел на сорок пять минут раньше. Ни души. Это комичное обстоятельство развеселило меня и придало апломбу. Трюк довольно старый: надо стараться думать о чем-нибудь постороннем.
Говорил я час с четвертью без малейшей усталости и не прикоснулся к стакану с водой. Этим, должно быть, и произвел впечатление. Люди слушали меня, даже не переминаясь с ноги на ногу. Я различал только два-три лица. Потом вдруг заметил, что кто-то зевнул, прикрыв рот ладонью. Прямо передо мной стояла девочка, олицетворенная глупость, глупость просто пугающая.
Несчастные люди; глядя на них, я начинаю думать, что перестарался и пора уже выходить в святые.
Какой-то глухой слушал меня, повернувшись в профиль, приставив к уху лодочкой ладонь, и корчил от напряжения ужасные гримасы.
Они уважают лишь того, кто "не дурак". Про одну старуху чудовищной скупости они говорят: "Рассказывайте о ней все, что угодно! Какая она есть, такая и есть, только уж никак не дура".
Рабочий и крестьянин приходят на доклад, чтобы развлечься или чему-нибудь научиться: свое суждение они вынесут потом. Буржуа идет с одной целью - судить. Он или отрицает, или воздерживается.