И она уже написала ему знаменитое письмо, которое цитирует "Фигаро", шедевр на пергаменте из крокодиловой кожи...
...- Ростан! - И она берет Ростана себе. Она его никому не отдаст, берет все так же за голову, но на этот раз - как чашу с шампанским, или, еще лучше, как чашу Идеала.
...- Мне не приходилось присутствовать при подобном триумфе со времени войны, - говорит какой-то военный.
- Но войну мы ведь как будто проиграли? - говорю я. - Да, после этого остается только выбросить свое перо.
- Нет, нет, не надо!
- Ничего, у меня их полный ящик...
* У Леона Блюма. Среда враждебная Ростану. Так как я говорю женщинам: "Это ваш поэт, вы должны его обожать", - какая-то чернявая дамочка, красивый еврейский вороненок, отвечает: "Вы так думаете?" И она начинает говорить, впрочем довольно умно, о нелепых ростановских стихах в "Ревю де Пари" и о гениальном Мюссе.
- Вы обязаны, - говорит мне Блюм, - повлиять на Ростана... Не позволяйте ему писать ничего, кроме пьес... Он вас слушается... Во всяком случае, пусть не печатает. Он себя губит. Нельзя так разочаровывать публику,
* - Я никогда не даю кучеру больше тридцати пяти су, - сказала она, зато я очень изящно с ним раскланиваюсь.
* Фраза, которая вибрирует одно мгновение, как слишком натянутая проволока.
* Говорить курсивом.
* Черное на черном, как ворон в ночи.
1898
1 января. - Я собираюсь, - сказал он, - зайти к вам завтра и рассказать о своих неприятностях.
- Тогда неприятности будут у двух вместо одного.
* Каковы итоги? Мне скоро тридцать четыре года, у меня есть кое-какое имя, скажем: имя, которому ничто не мешает (другие в это верят, но я-то, увы, не обманываюсь) стать громким. Я мог бы зарабатывать много денег, но я их не зарабатываю. Ни одной книги за год. Не будь "Радости разрыва", год вообще бы получился пустой. Конечно, смерть отца может служить оправданием мне, но не моей лени. В отношении нравственном не сдвинулся ни на йоту, где там! Зато усовершенствовал свой эгоизм. Сумел доказать Маринетте, что ее счастье зависит от моей полной свободы. Люблю ли я своих детей? Сам не знаю. Когда я на них гляжу, я умиляюсь. Но я не ищу случая видеть их слишком часто. Умиляясь им, я умиляюсь, в сущности, самому себе. Доброта отвлеченная, да и мне было бы весьма нелегко употребить ее кому-нибудь на пользу. Я не настолько чувственный, чтобы бегать за женщинами, но отлично понимаю, что любая могла бы сделать со мной все, что ей угодно.
Друзья, и ни одного друга. Я почти потерял Ростана, и его успех нас не сблизит. Я для друзей ничего не делаю. Возможно, они как раз лучшее доказательство того, что я представляю собою нечто. Они любят меня лишь из уважения.
По-прежнему зол. Достаточно мне сделать по улице три шага, и я становлюсь непереносимым. К счастью, я редко выхожу из дома.
Я так же стар духом, как мой отец был стар телом. Почему я не кончаю жизнь самоубийством? Мне даже кажется, что я становлюсь скупым и что я напрасно позволяю себе так часто нанимать фиакр. В этом я уверен.
2 января. За нашу леность нас карают не только наши неудачи, но и удачи других.
3 января. У Мюльфельдов.
- Нет поэтов, кроме Ростана, - говорит госпожа Мюльфельд.
Я вынужден возражать, потому что Ростан становится вдруг более великим, чем Виктор Гюго, и из его успехов делают нелепые выводы. "Сирано" великолепный анахронизм, и ничего больше. Ростан не будет иметь никакого влияния на поэзию, разве только на весьма посредственных поэтов, которых прельщает его успех. "Сирано" ничуть не встревожил поэтов настоящих; но своей "Самаритянкой" Ростан заткнет их всех за пояс.
- Скажите, между нами, конечно, - говорю я Ростану, - верно ли, что успех "Сирано" принес вам больше радости, чем ваша "Самаритянка"?
- Нет, - отвечает он. - У меня в этой пьесе есть места, которые я предпочитаю всему "Сирано". Например, второй акт. "Самаритянка" потребовала подлинного поэтического усилия, и успех ее на сцене, возможно, был еще более шумным.
- В "Самаритянке" все создано вами. В "Сирано" вам помогает сюжет, эпоха. Ловкий человек, например Сарду, умей он строчить стишки, мог бы в конце концов набрести на сюжет "Сирано", а для "Самаритянки" требуется подлинный поэт. "Сирано" превратил вас в поэта драматического, ирои-комического жанра; он вас ограничил. Поэты, не пишущие для театра, могут сказать, облегченно вздохнув: "Вот к этому и сводится весь Ростан". Я имею в виду Мендеса, Роденбаха и присных. Они могут делать хорошую мину, правда зеленея при этом.
Мы все косимся на орден Ростана.
- А что вы испытывали? - спрашиваю я.
- Вот сегодня, когда я был у моего парикмахера, это меня позабавило. Все знакомые смотрят на ленточку. Но произошло это слишком поздно. Сразу после "Самаритянки" я радовался бы куда сильнее.
Ростан пробился собственными силами. Не пройдя через маленькие журналы, он прошел через большие, он не бывает в редакциях, а бывает в обществе; не выпьет кружки пива в пивной с "богемой", а предпочтет пообедать у богатых людей; театральным критикам он предпочитает самих директоров театров, а Сару Бернар - режиссеру Люнье По. Так вот, Ростан рассказывает нам о своем посещении Люси Фор. Люси просила у Ростана сонет с благотворительной целью. Он принес. Она приняла его запросто в маленькой гостиной, полной чудесных старинных вещей. Там была и госпожа Барту, которая поистине прелестна. Вдруг в комнату к дочери вошел Феликс Фор. Он возвратился с охоты, на нем была мягкая шапочка. Он извинился, сел и сказал: "Господин Ростан, здравствуйте". Фор был великолепен. Понятно, почему его так любит царь. Это великий актер. Это - лучшее, что может предложить сегодня Европа взамен Людовика Четырнадцатого. Потом он поднялся, откланялся, пошел одеваться. Он трудится в поте лица! Он достойный президент нашей республики, которая со времени революции не сделала ни одного шага ни к здравому смыслу, ни к свободе. Это республика, которой важно только одно - быть принятой у господ Грефюль.
6 января. Каждое утро спрашивать себя: "Ну что ты будешь сегодня делать?" - Буду трудиться, как трудились усердные монахи. Иметь перед собой целую груду жемчужин для нанизывания!
* Ростан ничего не внес нового после Банвиля и Готье. Разве что искусство никогда не быть скучным.
9 января. Сара Бернар говорит Барбье:
- Ваша пьеса очень хороша... Но если бы она была в стихах!
- Хорошо, - отвечает Барбье.
Он приносит ту же пьесу в стихах.
- О, если бы она была в стихах...
- Но она в стихах, - говорит Барбье.
- Да, но в каких стихах!..
10 января. Робер де Суза пришел ко мне поговорить о своих стихотворных опытах.
Я сказал ему, что переболел в свое время стихотворной филлоксерой.
- Нет, - ответил он, - вы просто заметили, что стихи, как их понимали в дни вашей молодости, вас не удовлетворили бы. Вы отложили их в сторону, чтобы взяться за прозу. У меня было точно такое же чувство, но я стал искать новый стих. Отсюда мои размеры и ритмы.
- Вы действительно сумели избавиться от недостатков старого стиха, но одновременно и от его достоинств, - сказал я. - Ваш стих чересчур нов. Он никак не связан с тем, что меня привычно волнует в стихах. Вы не протягиваете мне якорь спасения. Я их просто не понимаю.
- Послушайте все-таки.
Он читает и отбивает пальцем стихотворный такт, как дирижер оркестра. Все это мелко, мелко. А на пятой строфе окончательно становится монотонным.
- Разве вы не чувствительны к новым ритмам? - спрашивает он.
- Чувствителен! Они мне неприятны.
- Но ведь у вас самого проза ритмическая, собранная.
- Это гораздо менее сложно, чем вы думаете, - отвечаю я. - Впрочем, в свое время я тоже прибегал к усложнениям, которых никто не замечал. Потом я от них отказался, и этого тоже никто не замечает.