А доктор тогда и говорит: "У вас был парашют?" А как я ему скажу, что у меня был парашют, если никакого парашюта близко нет? "Нету", - говорю. А он говорит: "Все тут видели, как вы медленно спускались и мягко приземлились". А тут другой какой-то - потом выяснилось, что причетник местной церкви - говорит таким странным голосом, вроде как завывает: "Ибо рука Господа его поддержала".
Этого уже я не выдержал и говорю: "Ни фига. Это антигравитационный прибор", А доктор на меня: "Какой-какой?" - "Антигравитационный", - говорю. А он ржет, как будто я невесть как сострил, и говорит: "Я бы на вашем месте держался гипотезы о руке Господа".
А тем временем пилот на своем аэроплане приземлился, белый как бумага, и твердит как попугай: "Я не виноват. Этот дурень отстегнул ремень". Тут он меня увидел и заругался так, что вообразить невозможно. "Ты, - говорит. Как ты сюда попал? У тебя ж ни хрена парашюта не было". Тут все вокруг запели что-то вроде псалма, а причетник хватает пилота за руку и объясняет, что рука Господа меня спасла, и спасла потому, что у меня в мире есть какая-то работа неимоверной важности, и что-то вроде того, что каждый в его пастве в этот великий день ещё больше поверил в неусыпное попечение Господа на троне Его, и как печется Он о самом малом из нас, и прочее в том же роде.
Он даже меня заставил об этом задуматься - о том то есть, что я спасся для чего-то важного. Тут ещё пачка докторов подвалила да ещё корреспонденты, не знаю уж, кто их всех позвал, и они меня расспрашивали до тех пор, пока у меня вроде крыша уже поехала, тогда их остановили доктора и повезли меня в больницу на обследование.
- Вас на самом деле положили в больницу? - тупо переспросил я.
- И ни на секунду не оставляли одного. Меня тиснули в местной газете под крупным заголовком, и приехал какой-то ученый из Рутжерса или как-то в этом роде. Я ему сказал про антигравитацию, и он расхохотался. А я ему говорю: "Вы же ученый, неужели вы тоже верите в чудо?" А он отвечает: "Есть много ученых, что верят в Бога, но нет ни одного, который верил бы в антигравитацию и вообще в то, что сна возможна". А потом говорит: "Вы мне покажите, мистер Андерсон, как это работает, и я переменю мнение".
И оно, конечно, не работало, и до сих пор не работает.
К моему ужасу, Бальдур закрыл лицо руками и зарыдал.
- Возьмите себя в руки, Бальдур! - сказал я. - Должно работать.
Он покачал головой и сдавленным голосом сказал:
- Нет, не работает. Оно работало, пока я в это верил, а я больше не верю. Все говорят, что это было чудо. В антигравитацию не верит никто. Они все ржут, а ученый сказал, что прибор - это просто кусок металла без источника питания и органов управления, а что антигравитация невозможна из-за Эйнштейна, который теория относительности. Джордж, мне надо было вас слушаться. Теперь я никогда не смогу летать, потому что потерял веру. Может быть, никакой антигравитации не было, а просто Бог решил почему-то действовать через вас. Я уверовал в Бога и потерял веру в науку.
Бедняга. Он и в самом деле больше никогда не летал. Устройство он мне вернул, и я отдал его Азазелу.
Вскоре Бальдур оставил работу, переехал поближе к той церкви, где приземлился, и теперь служит там дьяконом. Он там в большом почете, ибо они считают?, что на нем почиет десница Господня.
Я посмотрел на Джорджа испытующим взглядом, но на его лице, как и всегда при упоминании Азазела, не отражалось ничего, кроме самой простодушной искренности,
- Джордж, - спросил я, - это было недавно?
- В прошлом году.
- Со всем этим шумом насчет чуда, толпами корреспондентов и аршинными заголовками в газетах?
- Совершенно верно.
- Как вы тогда объясните, что я ничего подобного в газетах не видел?
Джордж полез в карман, достал пять долларов восемьдесят два цента сдачу, которую он аккуратно собрал, когда я расплатился за обед двумя бумажками в двадцать и десять долларов. Банкнот он отложил отдельно и сказал:
- Пять долларов ставлю, что смогу объяснить. Ни минуты не колеблясь, я сказал:
- Отвечаю пятью долларами, что не сможете.
- Вы, - сказал он, - читаете только "Нью-Йорк таймс", верно?
- Верно.
- А "Нью-Йорк таймс", из почтения к той публике, которую она называет "наш интеллектуальный читатель", все сообщения о чудесах помещает мелким шрифтом на тридцать первой странице, рядом с рекламой купальников-бикини, так ведь?
- Возможно, но почему вы не можете предположить, что я читаю даже самые мелкие сообщения о новостях?
- Да потому, - торжествующе объявил Джордж. - Все же знают, что ничего, кроме самых крупных заголовков, вы не замечаете. Вы же проглядываете "Нью-Йорк таймс" только в поисках упоминания своей фамилии.
Немного подумав, я дал ему ещё пять долларов. Хотя сказанное им и было неправдой, это, как я понимал, вполне могло быть общепринятым мнением, а с ним спорить бессмысленно.
Айзек АЗИМОВ
СУМАСШЕДШИЙ УЧЕНЫЙ
Mad Scientist, 1988
OCR & SpellCheck: Svan
Обычно мы с Джорджем встречаемся где-нибудь на нейтральной территории - в ресторане или на парковой скамейке, например. Причина этого проста: моя жена не хочет видеть его у нас дома, поскольку он, как она считает, "халявщик" - слово, заимствованное у младшей дочери и означающее нелестную характеристику любителя дармовщинки. Я с этим соглашаюсь. К тому же она совершенно иммунна к его обаянию, а я, по какой-то необъяснимой странности, - нет.
Но в тот день моя благоверная супруга была в отсутствии, и Джордж об этом знал, поэтому он зашел вечером. Я не решился выставить его за дверь и был вынужден пригласить в комнату, изображая гостеприимство, насколько был на это способен. Способен же я был на немногое, поскольку меня страшно поджимал срок сдачи рассказа и большая куча невычитанных гранок.
- Вы не против, надеюсь, - спросил я, - если я сначала закончу эту работу? Возьмите пока какую-нибудь книжку почитать - вон там, на полках.
Я не надеялся, что он возьмет книгу. Он посмотрел сначала на меня, потом показал на гранки и спросил:
- И давно вы зарабатываете на жизнь вот этим?
- Пятьдесят лет, - промямлил я.
- И не надоело? - спросил он. - Почему бы не бросить?
- Потому что, - с большим достоинством ответил я, - мне приходится зарабатывать деньги для поддержки своих друзей, имеющих привычку постоянно обедать за мой счет.
Я хотел его уколоть, но Джордж непробиваем. Он сказал:
- За пятьдесят лет писаний о сумасшедших ученых у человека мозги могут усохнуть в горошинку.
А вот ему меня удалось уколоть. И я довольно резко ответил:
- Историй о сумасшедших ученых я не пишу. И никто из фантастов, работающих на уровне хоть чуть-чуть выше комикса, этого не делает. Рассказы о сумасшедших ученых писали во времена неандертальцев и примерно с тех пор больше не пишут.
- А почему?
- А потому что это уже не носят. А главное, что сумасшествие ученых это общепринятая банальность в среде самых необразованных и ограниченных людей. Сумасшедших ученых не бывает. У некоторых может проявляться свойственная гениям эксцентричность - бывает, но сумасшествие - никогда.
- Ну уж, - возразил Джордж. - Я знавал одного ученого-психа. Пол-Сэмюэл Иствуд Хэрман, Он даже по инициалам был П.С.И.Х. Слыхали вы о нем?
- Никогда, - ответил я, демонстративно впериваясь взглядом в гранки.
- Я бы не назвал его клиническим больным, - продолжал Джордж, полностью игнорируя мои действия, - но всякий средний, ограниченный, обыкновенный обыватель - вот вы, например, - признал бы его сумасшедшим. Я вам расскажу, что с ним произошло...