- Только из злата были таврели!? - восхитился молодой писец.
Эдакое внимание со стороны некогда могущественного жреца и мурманам пришлось по душе. Вскоре они свели волхва со своим земляком, что знал немало таких распевок наизусть. И закралась дерзкая мысль в мудрую голову, что не есть ли Сварга Небесная этот самый их хваленый Асгард, и не та ли это Валльхала, кою он Ирием зовет. Но о прозрении волхв промолчал, решив обмозговать все на досуге.
А повел искусник скальдскапа* речь о знаниях древних, о великой стуже, да о битве небожителей, и о том, как сгинут бессмертные боги, но воплотятся вновь в своих потомках. И золоченые таврели, как лучшее из погибшего, прошлого мира, сохранят асы да ваны в мире грядущем, народившемся заново.
(* скальдскап - магическое искусство кельтских и германских певцов слагать и декламировать скальдические "стихи". Скальды - здесь это сословие скандинавских жрецов, владеющих магией рун и искусством поэзии. Драпа скальдический стиль, используемый для восхваления, воодушевления, хвалебный двустрочный слог... Рунхент - скальдический размер, в котором помимо аллитераций и внутренних рифм есть конечные рифмы).
Только Красну Солнышку те песни без надобности. Нет утешения в чудесных сказках, когда плоть иного просит. Вот и в эту ночь Дрема ленился, и сон к князю никак не приходил, да настроение у Владимира выдалось под стать игре. Рахта разошелся не на шутку и грозил обрушить мощь черных фигур на непрочные ряды воинства светлейшего.
В массивную дубовую дверь опочивальни осторожно постучали.
Рахта схватился за меч. Вздрогнули клевавшие носом по углам горницы воины, разом превратившись в верных псов, готовых положить за господина жизнь.
- Кого там Чернобог принес? - бросил Владимир, обдумывая ход.
- Добрые вести, племянник! - отозвался Краснобай, просовывая голову в дверной проем.
- Настолько добрые, что ты, дядя, сам поспешил о них сообщить? удивился князь, двинув таврель.
- Добрые, но секретные, - подтвердил вельможа, показавшись в дверях целиком.
Он выпятил грудь, огладил пышную черную бороду, едва тронутую сединой, исподлобья глянул на стражников. Подхватив бердыши, те охотно оставили свои места и потопали вон.
- Завтра доиграем, Рахта! Ступай! - молвил Владимир, протягивая богатырю белу руку для лобзания.
Дождавшись, когда удачливый дружинник притворит за собой дверь, Малхович приблизился к постели, где на пуховых подушках развалился племянник, и поклонившись, продолжил:
- Человек мой с Радогоща речет, дикие вятичи давеча все перессорились, едва победили Ильдея. Наш старый знакомый, этот словен из Ладоги, убил на поединке Буревидова наследника. Голова-то вятичей вне себя и готов на все, лишь бы отомстить.
- Удобный повод, чтобы поправить наши дела на востоке, но личного желания Буревида маловато. Ни единого воина не двину отродясь на болота, ни один воин Киева больше не прольет в эту грязь своей драгоценной крови пусть, наконец, Ильдей покажет, на что он горазд.
- Все складывается - хвала небесам! Чужеземный волхв, разметавший печенежские отряды под стенами Домагоща, ныне покинул вятичей. А недели три спустя новый жупан удалил от себя и дочь Владуха.
- Продолжай, - Владимир жадно схватил рассказчика за руку.
- Дружины Бермяты стерегут пути, так что вскоре тебе доставят и Ольгу, и насмешника с чудесным котом.
- Добре! Утешил ты меня, дядюшка! Проси, чего пожелаешь - все исполню, что в моих силах. А силы есть немалые.
- Просьба моя пустяшная и никаких трудов не потребует, - отвечал Краснобай, - Прикажи, племянник, тотчас, как схватят волхва того молодого предать его смерти лютой. То же прикажи сделать и с провожатыми Ольги, если таковые найдутся.
- Гм! Чую, просишь, ты больше, чем говоришь. Ну, да я от слов своих не отступлю! Только кота мне привези - вельми речами красив. Да, и с пленницы пусть глаз не спускают - волос с ее головы упадет - ты, дядя, в ответе будешь. Не посмотрю, что родичи. Так-то оно лучше!
- Было бы неплохо, кабы волхвы твои архангелу Илие, да Перуну своему, хвалы пропели. Завтра праздник.
- То по нашим старым обычаям... А вообще, я так кумекаю - на Вышнего надейся, но сам не плошай! - отвечал Владимир, но потом добавил, примирительно, - Все сделают, был бы толк! Они, почитай, осьмой день готовятся.
- Сделают ли? После того, что я им учинил в Новом городе - у волхвов зуб вырос. Половину в Волхов загнал, других каликами по свету пустил, засомневался Малхович.
- Вот ты и заверь стариков, что дожить им век будет спокойнее, коль сговорчивыми станут. Ступайте, дядя, мне недосуг о том на сон грядущий раздумывать. И так все ночи тревожные, душные - как вспомнишь чего нехорошее - так и гложет меня изнутри. Я бы к травникам подался - так вы ж их с бермятой всех распугали, один лишь остался. Но он глух, точно тетерев, особенно по ночам...
Как прозорливо заметил князь, его дядя и впрямь знал куда больше, не так прост был Краснобай, каким казался племяннику - может, в чародействе тоже что-то соображал, может, служили ему лучше, чем Владимиру. А проведал он, к своему ужасу, что едет ныне дорогами русскими древний витязь Свенельд. И у старца сего еще хватит сил посчитаться и за сына, и за воспитанника, и за друзей погибших. Буревид, съедаемый ненавистью, сам объявился в стане Бермяты и поведал воеводе всю свою историю с глаза на глаз. А врать ему не к чему - на все пойдет, лишь бы стереть Домагощ с лика земного. Ну, с этим Киев решил не спешить, а вот богатыря Свенельда словить не мешало бы. Бермята, крепко повязанный с Краснобаем прежними злодействами, не замедлил прислать гонца с берестой. Сам гонец, понятно, черты да резы не разумел. Кем бы он был ныне-то, Бермята, кабы не покровительство Малховича? Но даже сам Владимир не подозревал, куда там воевода, какие тайны скрывает черная душа стрыя княжьего.
Оставив племянника, Краснобай первым делом велел разыскать Свенельдова младшего сына - Мстишу, да не спускать с него глаз. Вдруг, отец захочет повидать, каков вымахал, - тут его и поймают. Говорили, что богатырь отбыл по дороге на древлян, взыскать с них очередную дань.
Наконец, вельможа затворился в тереме, приказав слугам никого к нему не пускать под страхом смерти, а отвечать: "Отъехал, мол, ранехонько к сынку своему в Новый Город!" Такой ответ не вызвал бы нареканий. Там у дяди князя был двор побогаче киевского - отгрохал еще в ту пору, как пробрался к словенам опекуном малолетнего Володимера. Да и сын Малховича - ныне тысяцкий в Новгороде. Если бы опосля вельможа появился на княжьем пиру - так, какой спрос с холопьев?
* * *
Белый Хорос, бог дневного светила, три раза открывал очи, прежде чем Ольга и Свенельд миновали Домагощинские леса, а после и вятическое Ополье. Три раза ночевали они у костра, ибо опытный воин не хотел, чтобы кто-либо из местных, если бы просились на постой, навел охотников на их след. А такие найдутся - в том бывалый Свенельд не сомневался.
К исходу четвертого дня, накануне полнолуния, было решено свернуть на Черниговскую дорогу, что и вела из вятичей до самого Чернигова. Смеркалось, когда руг постучал в крепкие ворота усадьбы, стоявшей на холме средь роскошных лугов. Недалече тускнело огоньками захудалое сельцо.
Забрехали псы, затем кто-то вышел на крылечко и, уняв сторожей, окликнул прохожих.
- Нам бы водицы испить, хозяин! Да еды какой, я щедро заплачу.
- Сколько вас?
- Сосчитай по одному - не ошибешься! Я, да со мной дочка будет. Кабы не она, не напрашивался бы. Нам ночлег не к чему, коль ягненком разживемся, только путь-дорогу укажи - и наш уж след простыл.
- Добрых людей и пустить не жаль. Этот дом всегда приютит путников, отвечали из-за ворот, - И куда вам на ночь ехать? Оставайтесь на постой, места всем хватит!
Затем послышалось какое-то звяканье, шарканье. Ольга посмотрела на Свенельда, но тот успокоил ее. Он еще не был настолько глух, чтобы не различить поступь хромого, к тому же одного.
Дверца калитки приоткрылась, хозяин двора разглядывал путников через образовавшуюся щель. Они не торопили.
- Всемогущие боги! Свенельд? - в проем им навстречу грузно шагнул человек.
Спутник Ольги отпрянул - в руке мигом оказался меч.
Девушка успела отметить, что хозяин и сам в летах, хотя гораздо моложе руга. У него оказалось смелое, мужественное лицо, а ворот рубахи обнажал жилистую шею, да так, словно она просилась под удар.
- Стоич? Вот так встреча! - изумился Свенельд, опуская клинок.
Боярин, названный Стоичем, поклонился воину и молвил:
- Что же мы на пороге стоим? Пожалуйте в дом! Жена! Чего есть в печи все на стол мечи! ...
- Мир тесен. А слух был, что ты смерть во поле нашел. Да, хвала Роду, не всякий слух верен! Ну, будь здрав, Свенельд! - сказал Стоич, роняя голову на грудь, и Ольга поняла, что еще пара кружек, и язык хлебосольного хозяина совершенно ему откажет.
- Почти нашел, да, слава Велесу, потерял ее там же, - горько усмехнулся Свенельд.
- Дела давние, не сподручно мне расспрашивать. Да живу в такой глуши, что любая история кормит разум многие месяцы. Одичал я здесь совсем, но, оно и хорошо. Стар стал. Тоскливо мне в Киеве - не смог принять порядки новые!
- Рано на покой собрался, Стоич. Еще успеешь повоевать, даром что хром, силы в тебе пуще прежнего, - ответил ему Свенельд, пригубив из кружки.