- Ну, страдай, страдай! - продолжил котяра, - Баба, она и есть баба, а вовсе не луч света в темном царстве. Вам, смертным, а особенно волхвам, вредны несбывшиеся надежды! Чудак ты, Ругивлад, - издевался Баюн.
- Чудной всегда совершает нелепости на сторонний взгляд, а все поражаются бессмысленности его дел. Куда безопасней быть обычным, быть "как заведено испокон веков", подстраиваясь под тот образ жизни, что тебе предложило племя, как тебя воспитал род, и проследовать весь жизненный путь в общей колее. Знать заранее, что случится в будущем: колыбелька, ученичество, первая кровь в бою ли, на охоте ли, затем влюбленность и женитьба на совсем другой, волоки да пахота, семья, дети, старость, отбрасывай когти...
- Э... - сказал Баюн, - Не нравится мне, парень, твое настроение. Если решил погубить этого, как его там, Дороха, так и нечего страдать на эту тему. Дело житейское, не ты его, так он тебя...
За окном заорала кошка, и мохнатый бабник заторопился: "Ладно, мне надо тут. Пора как-то личную жизнь устраивать. Не мальчик уж. Зван в гости..."
Словен шагнул к окну и распахнул ставни.
Кот мигом прошмыгнул между ними и растворился в ночи.
Даже если бы Ругивлад забылся тем сладким сном, что бывает только у детей, он знал, что пробуждение вернет его в неизменную действительность... Надо было, конечно, хорошенько выспаться, и все-то это разумно на словах - а на деле, поди - поробуй, когда Ольга так и стоит перед глазами.
Видения мимолетны, приятные грезы наяву, чуть он задремал, сменились кошмаром: дымящиеся руины городища на берегу моря, она, одна одинешенька, потом вдалеке какие-то фигуры в красном...
Он говорит во сне, говорит с девушкой так, как не посмел бы наяву, но спящему уже ничего не воспрещается. А в ответ лишь: "Мне тяжело с тобой, Ругивлад. Когда ты рядом - опускаются руки и жить совсем не хочется. Уходи! Ты не нужен мне..." Затем, грузно перевалившись через борт лодьи, он видит Фредлава и еще каких-то прежних, знакомых ему с детства людей. Воины толкают судно в море, прочь от берега. Киль оставляет на песке глубокий след. И корабль уходит, а он, черный волхв, не ведая покоя, снова уплывает куда-то от своей любви и призрачного счастья, и проклятый меч Седовласа за спиной, и одежды в крови...
* * *
Ругивлад проснулся в холодном поту, но быстро взял себя в руки. Наваждение снял, окунув голову в ведро с водой. Так-то лучше!
Внизу кто-то свистнул.
Роняя капли на досчатый пол, словен двинулся ко все еще распахнутому окну.
Условный сигнал повторился.
- Иду!
Возблагодарив который раз мастеров Арконы, словен любовно огладил свою темную броню, изумительную по легкости и прочности. Сборы заняли несколько мгновений. Ругивлад прихватил клинок и крадучись, осторожно, чтобы не потревожить Медведиху, ее комнатушка была на первом этаже, спустился по лестнице к Волаху.
- Я готов. Пошли! - сказал он, поглаживая рукоять колдовского меча.
* * *
Верный гридень застыл у дверей в покои светлого князя: "Красно Солнышко велел никого не пущать! У него Совет нынче!" - остановил он посыльного Волчка, и сколь тот ни просил стража, приворотник твердил свое "не велено" и стоял насмерть.
Ох, не поздоровилось бы им, кабы потревожили по дурости мужей за государственным-то делом. Но по счастью ни гридень, ни Волчок так и не узнали, о чем же совещались Владимир, да Добран Малхович за дубовыми тяжелыми дверьми палаты.
- Хочу напомнить, дядюшка! Это ты, а никто другой, советовал нам прошлой осенью - повременить.
- Советовал, и могу еще раз повторить свои слова. Нельзя в болота по осени соваться. По таким дождям лишь грязь месить, а вернулись бы ни с чем.
- Мы бы и не полезли! Говорил я - не Бермяте к печенегам бы ехать. Ты, воевода, на дело скор, да на слово слаб. Уж ты бы, дядюшка, сумел их расшевелить.
Бермята стоял, потупив очи, на душе у него было пасмурно. Ильдей обещался разорить Домагощ и доставить дочку жупана непорченой в условленное место. Там кияне бы лихо отбили девушку у степняков, явившись спасителями. За то Ильдею обещана была круглая сумма и милость Киева. Вспоминая прежнюю дружбу с Ярополком, это для него оказалось бы очень кстати.
Многие ханы предлагали услуги, усмотрев в Ильдее соперника, но Владимир, ловко играя на их распре, оставил все, как есть.
- Ты бы подумал, племянничек, сперва, что дружина недовольна. Ругают тебя молодцы в Корчме... - продолжил вельможа.
Никто, кроме Малховича, не смел говорить с Владимиром в таком тоне, но князь хорошо знал, чем обязан дяде, и сносил подобные упреки стойко.
- И за что нонче кроют князя стольнокиевского?
- Раньше - за то, что Киев да Новгород усмирил, целуясь с варягами...
- Так, где они теперь, эти варяги? - усмехнулся князь.
- Ныне - за то, что милуешься с печенегами!
- Не их песьего ума дела! - нахмурился Владимир, и его пальцы, все в дорогих перстнях, сжали поручни княжьего кресла. - Предо мною едины - и русич, и словен, и печенег! Мне нужнее сейчас послушный слову Киева кочевник, чем вольный варяг. Глянь, ромеи какую державу отгрохали? Наша тоже не хилой будет - дай срок! И пусть покорятся власти моей дикие вятичи. Им однажды удалось меня провести - ну, да я ученый стал. Пусть теперь с печенегом ратятся - ни единого дружинника на них не поведу - сами ко мне прибегут и в ножки поклонятся: "Спаси, мол, Красно Солнышко, от степняков!" Я державу строю, и всяк, кто супротив двинется - пожалеет. А с печенегами будет так же, как и с варягами... - не договорил он и рубанул рукой наотмашь.
- Но речь не о том, - неожиданно продолжил Владимир, шумно вздохнув. Видишь, воевода, с ума схожу по красной девице! Все из рук валится который месяц! Давно со мной такого не случалось! Как ты посмел ее тогда упустить?
- Не вели казнить, светлый князь! Дозволь слово молвить! - поклонился Бермята.
- Да кто тут о казни-то поминал? Реки!... - нетерпеливо бросил Владимир, хотя уже не раз слышал эту историю.
- Слугам моим удалось выкрасть девушку из-под самого носа Владуха. Двое суток уходили они от погони, меняя лошадь на лодку, лодку на телегу, а там и снова верхом... Так и довезли дивицу в лагерь. Мы тут же тронулись в обратный путь и совсем уже достигли стен Киевских, оставался один переход, как ей посчастливилось бежать. Помогла девице эта чернобровая стерва, ну, как ее... Забыл имя. Мои слуги преследовали беглянку, но она перехитрила. Направилась не к своим, а в ту же сторону, что и прежде - в стольный град! Поздно сообразили, и ее след грозил затеряться. Был у меня почтовый голубок, так я бересту на лапку повязал - и в небо! Вот, свет-Малхович и подтвердит получал он весть, али нет.
- Все верно! - продолжил княжий стрый - Я разослал людей по всем торным дорогам близ Киева, семеро не вернулись. Их нашли вскоре. Мертвыми? И знахари твои сказы вели - смерть они приняли от большого Страха! Лошади тоже оказались мертвы, но рядом обнаружили чужие следы. Один - маленький, словно ступал юноша, то скорее всего девчонка, обутая в черевья. Второй - большой, незнакомый. Рахта, что лешего тебе ловил, сказал, таких сапог в Киеве не кроят, словенская, говорит, скрня. А третий след и вовсе звериный. Вот тогда и понял я, кто перебежал нам путь.
Глаза Владимира вспыхнули на миг, но как вспыхнули - так и погасли:
- Дальше дядюшка молви!
- Было там еще и странное, и жуткое. Печать драконьих лап и полоса от его хвоста. Сперва мы решили, мол, дружиннички перепугались поганого змея да испустили дух. И впрямь, это большая редкость по нашим временам! Последнего Кожемяка пришиб пару-тройку лет назад... Но разве лошади мрут от страха-то? Это, во-первых. И, во-вторых, змей не тронул ни человечину, ни конину, ни кота, ни чужака! Мы знаем, что дочь Владуха благополучно вернулась к отцу остается удивляться ее храбрости. Значит, твой незваный гость ведал, как рядиться с чудищем. Этого не удавалось ни Илье, ни тезке моему - все они непременно лезли в драку.
- Да, знаю, знаю я! Почитай, шестой раз слышу. Будь неладен тот чужак с котом своим заморским! Бог поможет - свидимся! Не поможет - всё равно найдут его, - разозлился Владимир.
Затем, глядя на Краснобая, он добавил:
- Надо ж было вам прилюдно Богумила порешить? Теперь получается, чужак - и мой кровник! ... - А бабу, во что бы то ни стало, найдите! И живой, ты слышишь, дядя? Целкой, нетронутой притащите ее ко мне! Я все сказал.
* * *
... Волхв Станимир в кромешной тьме, ощупывая стены, поднимался по крутой лестнице. Чтобы задобрить Домового да женку его, старик еще загодя, напросившись к Медведихе в гости, вроде подлечить бабе зубы, поставил за печь крынку с молоком. Раз нынче духи не мешают, значит, сошло с рук непрошеному гостю.
- Да, собственно, чего я перетрусил? - решил он, вскарабкавшись наверх. - Это еще неизвестно, воротится ли чужестранец. Боги на этот счет ничего не поведали.
Освоившись в горнице, Станимир, двинулся маленькими шажками к столу и засветил масляную лампу.
- Чудеса! - пробормотал волхв. - Сработана не по-нашему.
Обычно светильню делали из глины в виде конического стояка, открытого снизу. К верхней ее части примазывали глубокое блюдце для масла, варганили их как и прочую посуду на круге и ставили прямо на стол.