Теперь, все что нам предстояло сделать — это «стряхнуть с хвоста» преследователей — оторваться от них и уйти, и понять, в каком аду мы побывали.
Жеребец бежал, пока не стали слышны вопли преследователей. Нас окружали деревья и горы.
В конечном счете, мы уперлись в реку и ему пришлось остановиться. Я скорее свалилась, чем спрыгнула со спины коня — ноги по консистенции стали похожи на желе, колени подкашивались. Завалившись на спину, я наблюдала, как золотистая дымка окутывает тело жеребца. Приобретя человеческий облик, он рухнул рядом с водным потоком и, с той же жадностью, что я заглатывала воздух, принялся взахлеб пить воду.
— Не переусердствуй, — выпалила я, сипло дыша, — а то вызовешь колики.
Он хмыкнул, но прекратил пить и вместо этого перекатился всем телом в воду. От его коричневато-красной кожи исходило теплое марево, дыхание было удушливым, если не сказать — натужным.
Поразительно, как он вообще досюда добежал, учитывая, что провел под замком непонятно сколько времени.
Я устремила взор в ночное небо. Невидимая мне луна пошла на убыль, время приблизительно было где-то около трех часов утра. Несмотря на то, что наша скачка длилась добрых два часа, нам предстояло преодолеть еще большое расстояние до наступления рассвета, если мы хотели оставаться свободными.
Наконец-то, дрожь в ногах настолько утихла, что я смогла встать на четвереньки. Я подползла к речушке и зачерпнула полную пригоршню ледяной воды, и неспешно пила ее до тех пор, пока пылающий в горле огонь не потух. Плеснула немного воды на лицо и шею, после чего принялась смывать с уха кровь, но легче мне от этого не стало. Все, в чем я нуждалась — это горячая ванна, большой жирный стейк и огромная кружка кофе. И не обязательно в этом порядке.
— Лучше бы промыла те раны, что на теле, — заметил он, его голос был столь хриплым, что забота, прозвучавшая в нем, была едва различима.
Я мельком взглянула в его сторону — он лежал с закрытыми глазами.
— Собираюсь этим заняться.
Сначала я перекинулась в волка, чтобы немного ускорить процесс исцеления, затем вернулась в человеческий облик и, усевшись, начала очищать не только раны от крови и грязи, но и ноги — и все, что между ними — от конского волоса и пота.
Уж не знаю, как там скакала леди Годива[4], но она явно не ездила на неоседланной лошади для вящего удовольствия. Конский пот на нагом теле был малоприятной вещью.
— Как думаешь, они продолжат нас преследовать? — спросил он, спустя несколько минут.
— О, да. Те твари будут идти по нашему запаху, мы же не побеспокоились замести следы.
Он хмыкнул:
— Я всего лишь хотел сбежать от ублюдков.
Разве нам не обоим этого хотелось?
— Как долго ты там пробыл?
— По меньшей мере месяц. Другие провели там больше года.
— И они… э-э… подвергали вас дойке?
Он открыл один глаз и оценивающе на меня посмотрел.
— Как ты догадалась?
Я пожала плечами:
— Охранники говорили о заборе образцов.
— Пусть так, но это все равно бы не стало моим первым предположением.
— Пару месяцев назад, оно бы не стало и моим. — Но с тех пор я многому научилась. Через многое прошла.
— Хочешь сказать, что имеешь представление относительно того, что там творится?
— Смутные подозрения, не более того.
— Например, какие?
Я скривилась.
— Генно-инженерные исследования. Скрещивание.
Его глаза немного сузились, от какой-то эмоции, которой я не смогла понять по его нечитаемому лицу. Очевидно, мужчина заподозрил, что я знала больше, чем говорила, но все, что он спросил, было:
— Как долго ты там пробыла?
— Около восьми дней, но эта ночь — единственная, которую помню.
Он хмыкнул:
— Похоже на мою историю. Но я, по всей видимости, пробыл там пару месяцев, прежде чем пришел в себя.
В таком случае, мы явно были в наркотическом угаре. Но почему для жеребцов потребовалось два месяца, чтобы прийти в себя, а для меня чуть более недели? Все говорило о том, что я не должна была очухаться, но это случилось, и уж не по той ли самой причине, от которой я была не в силах отрешиться?
Я потерла кулаками глаза, желая рассеять туман, окутывающий сознание, чтобы вспомнить, что произошло.
— Вы никогда не пытались сбежать?
— Нет, в силу того, что это было невозможно. С нас никогда не снимали цепей, а сама конюшня была оснащена пси-поглотителями, на случай, если любой из нас попытался бы прибегнуть к экстрасенсорике.
По крайней мере, это объясняло, почему я не почувствовала что они такое, однако же, несмотря на пси-гаджеты, он, в отличие от меня, сразу понял — чем являюсь я. И это обстоятельство вызвало у меня интерес. А может, все было гораздо проще и дело было в том, что лошади весьма чувствительны к волчьему запаху?
— Не делали ли они с тобой что-то еще, помимо доения?
— Нет, благодарение богу.
— Не видел ли ты других перевертышей?
— Нас никогда не выпускали из той чертовой конюшни.
В таком случае, до того, как его пленили, он, должно быть, обладал великолепным здоровьем, потому что за месяцы простоя он не растратил своей выносливости и силы. Мужчина на четвереньках выполз из реки и растянулся на траве.
Мой взгляд медленно прошелся по его фигуре. Великолепен был не только цвет его кожи. Он был сложен, как породистое животное — широкие плечи, мощная грудь, стройные бедра и длинные, сильные ноги. На его ягодицах и спине еще проглядывались едва зажившие рубцы от кнута, но у него была лучшая задница из всех виденных мной, с тех пор, как Куинн вошел в мою жизнь, а затем пропал из нее.
Я никогда раньше не встречала лошадей-перевертышей, и теперь задавалась вопросом — где же они скрывались всю мою жизнь? Если этот мужчина был образцом того, что они могли предложить, то в следующее полнолуние я могла бы поддаться соблазну отправиться на поиски одного или двух. Если бы они смогли возобладать над своими инстинктами в отношении волков, то совместное времяпрепровождение определенно доставило бы нам удовольствие.