- Здесь хорошо. Тихо, - ответил он и, понизив голос, добавил: - Не то что в конторе. Уэббер намека не понял.
- Так вы уже в курсе, что произошло? Малдер рассеянно посмотрел на него.
- Ах, да, - воскликнул молодой человек, глуповато улыбаясь, - откуда же вам знать - вы же были здесь!
- Хэнк, ты не перестаешь поражать меня своим талантом по части дедукции.
Уэббер тут же понес какую-то несуразицу, на что Малдер лишь улыбнулся и махнул рукой, давая понять, что это была всего лишь глупая шутка.
- Так что же я должен знать?
- Хелевито.
Малдер вздрогнул, на мгновение забыв, что его только что оторвали от завтрака.
- А что с ним?
- Его взяли.
Малдер не знал, то ли смеяться ему, то ли исполнить ритуальный танец победителя и окончательно шокировать этого мальчишку - то ли просто сухо кивнуть, что в конторе считалось признаком хорошего тона, сделав вид, будто у него, собственно, никогда и не возникало ни малейших сомнений относительно того, чем закончатся продолжавшиеся к тому времени уже три месяца поиски похитителя. Тем более что похищенного им ребенка уже освободили целым и невредимым. Малдер не сделал ни того, ни другого, ни третьего, а просто хлебнул содовой и снова принялся за свой бутерброд.
Уэббер засунул большой палец за пряжку ремня.
- Ага! Еще и двух часов не прошло. Вы все правильно рассчитали, Малдер. Мы установили слежку за домом в Билокси, где живет его родня. Так и есть сегодня утром Хелевито подваливает туда один-одинешенек. Всю ночь гулял на каком-то теплоходе; просадил в рулетку половину того, что получил в качестве выкупа - вторая половина, видимо, досталась какой-нибудь смазливенькой блондинке. - Хэнк рассмеялся и, довольный собой, покачал головой. - Первое, что он сказал, когда его взяли, было: "Черт меня побери, почему я не поставил на "36" и на "красное"?"
Хэнк мечтательно кивнул. Не говоря ни слова, Малдер отправил в рот сандвич и запил его содовой.
- Ну как? - спросил Хэнк и еще раз покосился в сторону мемориала.
Мимо прошмыгнула стайка монахинь, которые оживленно болтали, а завидя Малдера с Уэббером, приветливо улыбнулись им обоим.
Брюнетка на роликах исчезла, не удостоив их даже взгляда.
Уэббер хмыкнул и принялся поправлять галстук.
- Ну как? - снова спросил он.
- Послушай, Хэнк. Человек завтракает, человек наслаждается свежим воздухом, солнцем... а особенно покоем и тишиной, которых ему так не хватает в конторе. Я что-то не совсем понимаю, чего ты от меня ждешь?
Молодой человек, казалось, был совершенно сбит с толку:
- Но как же... ведь если бы не вы, мы бы его так и не накрыли, верно? То есть я хочу сказать: всем, кроме вас, было невдомек, что у этого парня патологическая страсть к игре, так? Никому бы и в голову не пришло искать его родственников. Так что... - Он рассеянно развел руками. - Так что же, вы не рады?
- Радости через край, - сухо произнес Малдер и тут же пожалел об этом, заметив, что его юный коллега смотрит на него с каким-то детским укором. Он видел: этот мальчишка пока еще искренне верит в то, что каждый арест знаменует собой торжество справедливости и достоин соответствующих случаю слов, в то, что каждый мошенник, крупный ли, мелкий ли, упрятанный за решетку, это повод по крайней мере для небольшой вечеринки. Но он не мог знать другого - того, что чувство упоения, которое ты получаешь от работы, всегда одинаково. Будь это твой первый арест или сто двадцать первый, или даже миллионный. Как одинаково и твое отношение к этой работе - вот, мол, еще один паршивец получил по заслугам.
Однако хорошие агенты, лучшие из лучших, никогда не забывают о том, что, поддаваясь упоению, легко упустить из виду обратную сторону их работы - что где-то на очереди всегда стоит следующий мерзавец.
И эта очередь никогда не иссякнет.
Просто никогда.
Порой осознания одного этого факта оказывается достаточно для того, чтобы превосходный агент превратился в циника и начал совершать ошибки, которые зачастую приводят его к гибели.
Малдер не хотел, чтобы подобная участь постигла его.
У него еще слишком много работы.
Слишком многого он еще не успел сделать.
К тому же он так и не доел свой завтрак, а на столе в конторе его дожидаются несколько дел, находящихся на разных стадиях расследования. Это были не его дела. Его просто попросили взглянуть - может, он увидит то, что ускользнуло от внимания других.
В этом Малдер был мастером, к этому у него был талант - по крайней мере именно так говорили в конторе. Сам он смотрел на все это несколько иначе, вернее не смотрел вовсе - просто делал свою работу, не вдаваясь в подробности.
Когда Уэббер уже почти готов был расплакаться,
Малдер наконец прожевал кусок сандвича, почесал подбородок и многозначительно поднял палец:
- Хэнк, я припоминаю, что это ты навел нас на след в Билокси. Мы ведь все это упустили из виду. Так что поздравлять надо тебя.
Сказав это, Малдер не поверил своим глазам - малый покраснел до ушей, застенчиво потупился и, не зная, что и сказать, принялся растерянно пинать носком ботинка мраморную ступеньку. Малдер понял, что, скажи он, к примеру, что-нибудь вроде:
"Да плевать мне на все это хотелось", - то этот мальчишка мог бы его, пожалуй, и убить.
- Спасибо, - пробормотал Уэббер, с трудом сдерживая улыбку. - Понимаете... для меня это так много значит. - Он безнадежно махнул рукой. - Я не хотел вам мешать. Просто подумал, вам будет интересно узнать.
- Ну разумеется! Нет, правда. Спасибо тебе.
- Ну ладно. - Уэббер попятился и, зацепившись за ступеньку, замахал руками, чтобы не упасть. Затем он застенчиво улыбнулся и тихо произнес: Ладно, я, пожалуй, пойду. Хорошо?
- Разумеется.
- Так вы...
Малдер поднес ко рту остатки сандвича.
- Впрочем, само собой - что я спрашиваю?
Уэббер махнул на прощание рукой, достал из кармана темные очки и водрузил их себе на нос.
Теперь это был уже не мальчишка по имени Хэнк.
Перед Малдером стоял молодой мужчина в костюме, цвет которого не вполне соответствовал погоде, и темных очках - слишком темных, если учитывать, что солнце в тот день светило не очень-то и ярко. Словом, мужчина, у которого на лбу было написано, что он агент ФБР.
Малдер мысленно улыбнулся, наблюдая за тем, как Уэббер почти строевым шагом зашагал прочь. Доев остатки завтрака и запив содовой, Малдер посмотрел по сторонам и, не увидев ничего достойного внимания, закинул пиджак за спину и направился к зданию музея.
Ему здесь нравилось, особенно сейчас, когда вокруг не было ни души. Здесь его не преследовало то ощущение, которое неизменно возникало в музее Линкольна, - будто попал в храм, хотя он и испытывал чувство благоговейного уважения к человеку, фигура которого возвышалась над ним. Джефферсон не был Богом - он был человеком со своими слабостями и ошибками. Но ошибки, которые он совершал, нисколько не умаляли величия сделанного им.