Хорепископ начертил в воздухе крест.
- Пожалуй, ты прав, - ответил он. Понятно, что такие же письма были посланы в Галлию, Испанию и, возможно, в другие страны.
"Максим Магн Клеменций, август, под страхом суровых наказаний официально приказывает сенату и жителям Рима и всем, кого это касается, выполнить свои обязательства, возложенные на них всемогущим Богом и государством...
После четырех лет терпеливых переговоров стало ясно, что соглашение с Флавием Валентинианом, титулованным императором, невозможно. Непримиримость и насилие... Гнусная ересь Ария... Очистить государство, как наш Спаситель изгнал менял и демонов...
Мы повелеваем людям и правителям оставаться верными и сохранять спокойствие, повиноваться тем, кого над ними поставил Господь, а мы с нашим братом Феодосием направляем наши армии в Италию, и, если возникнет необходимость, в Западную империю, чтобы на востоке снова установилось спокойствие и вернулся единственно справедливый правитель".
IV
Всю ночь бушевал осенний шторм, метался дождь и сыпался град. В постели Бодилис было, несомненно, теплее и уютнее. К утру стихия утихла, но чайки продолжали неистовствовать. Они проснулись почти одновременно, в полумраке он ей улыбнулся и поцеловал. Он почувствовал, как в нем поднимается желание. Он рассмеялся:
- Сегодня у меня дел нет, - тихо сказал он и подвинулся к ней ближе.
Это была неправда. У центуриона, префекта, короля всегда было много забот. Вчера прибыли новости с Альп, от правителя Арморикского: Максим захватил Медиолан, и Валентиниан бежал на восток, за пределы Италии. И Грациллоний отправился к самой мудрой из своих королев в поисках совета и утешения.
- Позже, - сказал он на латыни, когда она хотела его удержать. - Давай сначала позавтракаем.
- М-м, - согласилась она. Грациллоний часто думал о том, что, если бы он захотел, она стала бы его единственной женой. В ней не было подобострастия Форсквилис, добродушного сладострастия Малдунилис, бессловесного старания Гвилвилис; однако она была и внимательной, и доброй, и страстной. Ее скорее можно было назваться хорошенькой, чем красавицей, во вьющихся темных волосах уже появилась седина, у голубых близко посаженых глаз стали заметнее морщинки, шея и грудь стали дряблыми. Но она не превратилась в старуху. Хотя у нее еще были месячные, но вряд ли она могла бы родить ему еще детей. Впрочем, у него их и так много, после Дахут Уна была его любимой дочерью. Прежде всего, он чувствовал с ней полное единение. Она знала его дела, могла дать совет, высказать свое суждение и всегда чувствовала правду. Она была его другом, каким раньше для него являлся Парнезий; и она была его любовницей.
Они слились и воспарили к облакам; потом лежали тихие и умиротворенные. Снаружи бушевал ветер, трещали ставни, доносился шум морских волн, обрушивавшихся на крепостные стены. Вчера король закрыл ворота и запер их ключом, который был только у него, чтобы стремительные потоки воды не ворвались в Ис. В ближайшее время он не собирался их открывать - торговые суда еще не скоро придут в город. Приближалась зима, Ис жил своей жизнью, совсем как сегодня они с королевой.
Она хихикнула.
- Над чем ты смеешься? - спросил он.
- Над тобой, - сказал она. - Ты прогуливаешь работу, как ученик занятия. Я рада, что сегодня ты беззаботно наслаждаешься жизнью. Только тебе надо это делать почаще.
Он резко сел.
- Я забыл про утреннюю молитву! - Она подняла брови.
- Первый раз?
- Э... Нет.
- Я уверена, твой Митра поймет и простит тебя. И Белисама простит.
Бодилис посмотрела на статуэтку, стоявшую в нише ее просто обставленной спальни. Вырезанная из дуба богиня была изображена в виде женщины средних лет, на ее губах играла спокойная, загадочная улыбка.
"Если бы ее Богиня походила бы на нее, - подумал он, - я стал бы Ей поклоняться".
Стряхнув грусть, он сказал:
- Мы собирались завтракать...
Он не договорил, в дверь постучали.
- Мой господин, мой господин! - раздался голос старшего слуги Бодилис. - Простите, но пришел ваш солдат. Он говорит, что должен немедленно вас видеть.
- Что? - Грациллоний с негодованием спустил ноги на пол. Почему они не могут оставить его в покое? Он схватил висевшее на деревянном колышке платье и оделся. Бодилис приподнялась и удрученно посмотрела на него.
В атриуме его ждал Админий, он был в гражданской одежде, в которую, судя по всему, он облачился с не свойственной военным поспешностью. Он поздоровался с Грациллонием.
- Умоляю простить меня, господин. - На его тонком лице, в котором выдавались неровные зубы, было написано отчаяние. - Боюсь, у меня плохие новости. Но я надеюсь, что центурион все уладит.
У Грациллония не осталось и следа еще недавно переполнявшего его счастья.
- Говори.
- Вам бросили вызов. Он ждет вас в Священном лесу, господин. Вас искал один из лавочников, но я решил предупредить лично.
Словно вихрь ворвался с улицы и закружился вокруг Грациллония.
- Что тебе еще известно?
- Ничего, господин. Но, если хотите, узнаю. - Грациллоний покачал головой.
- Не надо, - мрачно сказал он. - Подожди.
Он вернулся в спальню Бодилис, которая, едва прикрыв наготу, последовала за ним и все слышала. Она стояла у двери с побледневшим лицом.
- О нет, - прошептала она, протянув к нему холодные руки. - Только не сейчас.
- Я уезжаю из Иса, - резко сказал Грациллоний и прошел мимо нее в спальню.
Когда он вернулся, с сандалиями и плащом, она даже не пошевельнулась. Увидев ее расширенные глаза, он почувствовал угрызения совести. Он остановился, обнял ее за плечи и сказал:
- Прости. Я не подумал, насколько это тяжело для тебя. Прибыл совершенно незнакомый человек, может быть, даже второй Колконор. Не бойся. Он перешел с латыни на исанский. - Нет, не бойся, сердце мое. Я уничтожу этого несчастного, с твоей головы не упадет ни один волос.
- Я даже не смею молиться, - прошептала она. - Все в руках Божьих. Но я буду надеться и тосковать по тебе, Граллон, которому так чуждо возложенное на него бремя.
Он поцеловал ее и быстро вернулся к Админию. Пронизывающий ветер срывал мертвые листья, они кружились в вихре и опускались в грязные лужи. Небо затянуло тучами, сквозь них проникал свет, едва освещавший крыши домов. В темноте пролетели грачи. На ветру одежда трепетала, как будто люди собирались взлететь.
- Вы победите его, господин, как обычно, - сказал Админий. - Он провел бессонную ночь под дождем. Он поступил бы умнее, если бы отложил поединок до завтра.
Грациллоний кивнул с отсутствующим видом. Правило, гласящее, что король, если только он в городе, должен сразу принять вызов, без сомнения, доставило бы Таранису несказанную радость; оно давало ему преимущество. Но правила меняли редко, даже если монарх был политическим ничтожеством.
- Если вы вдруг проиграете, - сказал Админий, - хотя Господь этого не допустит, ему придется встретиться с нашими парнями.
Грациллоний прорычал:
- Нет, ни один легионер не посмеет его и пальцем тронуть. Это приказ.
- Но вы префект Рима!