- Слушай,- подскочил к нему побелевший Реваз, - ты что, русского языка не понимаешь? Сказали тебе: нельзя работать здесь!
- А что ты мне "тыкаешь"? Порядка не знаешь? Заводи машины, я сказал! - И, оттолкнув щуплого Реваза Григорьевича, Воднюк сам полез в кабину бульдозера.
.Вскочив на трак, он занес было ногу, но ступить в кабину не успел. Железная ручища Сани, как тисками сжав щиколотку, в одно мгновение сдернула Воднюка на землю. Вскочив на ноги и еще не понимая, что дело здесь проиграно окончательно, Воднюк слабо, по-бабьи, мазнул Саню ладонью по щеке.
В следующую секунду он с расквашенным носом очутился в канаве. Но, пожалуй, самым горьким было не боль от удара, не жжение в колене и даже не вонючая жижа канавы, а выражение пяти пар глаз.
Зажав ладонью нос, перепачканный и обмякший Воднюк выкарабкался из канавы и, позабыв о "Волге", бочком, бочком засеменил прочь. Бригада провожала его взглядами, а затем все разразились хохотом. Отсмеявшись, дядя Коля сказал:
- Я так понимаю: раз "Волга" стоит, грех не покататься. - Поехали со мною,- кивнул он Ревазу и Кирилюку.
- А чего не все вместе?- обиделись оставшиеся.
- Останьтесь пока. Покурите. Мало ли что, а, Сань?
- Годится,- кивнул Саня. А Кирилюка спросил: - Вы-то куда?
- В трест. Надо с Егорычем потолковать.
Глава 24
Хорьков, как добрая треть администрации "Перевальскпромстроя", жил в старой пятиэтажке без лифта. Дома эти назывались в свое время "хрущобами", потом никак не назывались, а квартиры, в зависимости от числа комнат, "пеналами", "трамвайчиками" и "распашонками". У Хорькова был "трамвайчик". Квартиры эти по планировке устарели за несколько десятилетий до своей постройки, но являли, по своей простоте и функциональности, образец той самой реальности, которую не любя терпел Виктор, считал неизбежной, а потому и необходимой.
Тринадцать ступенек - площадка. Еще тринадцать - еще площадка. Четыре двери здесь - четыре на следующем, и так далее.
Виктор бывал у Хорькова, и не раз, хотя никакой особенной дружбы у них быть не могло. Так, заезжал проведать, когда Хорьков хворал. Правда, и не тяготился необходимостью выпить чашечку чаю с ним самим и его женою.
Четвертый этаж. Кочергин позвонил, толкнул дверь - открыто, окно было тоже распахнуто, но из-за безветрия в комнате некурящего Хорькова круто застоялся табачный дым.
Дымили Маркин, расстегнутый, лохматый и, как всегда в подпитии, еще больше похожий на медведя, и Федунов, крепко полысевший брюнет того же вышесреднего возраста, что и Маркин.
Виктор знал, что Егорыч живет рядом, в соседнем подъезде, и что у них с товарищем Федуновым давнее, бог весть с каких лет, толи знакомство, то ли дружба, но вот увидеть всех троих вот так за рюмкой коньяку, не ожидал.
Маркин, с напускным благодушием проследив за кочергинской реакцией, повернулся к двери на кухню:
- Лида! Еще кофе!
"Кофе - ладно,- подумал Виктор, принимая чашечку из рук тети Лиды, - а зачем зазвали?"
И вдруг понял, что выпадает еще один шанс. Может быть, самый главный, чтобы довести до конца дело, чтобы Толиково сердце и его собственная судьба не разбились просто так, безо всякой пользы, потому только, что им самим стало невмоготу переступать.
Понял и позволил Федунову весьма бесцеремонно себя разглядывать, а сам прихлебывал кофе и, на первом плане сознания, в то время как на дальнем формировалась просьба, думал:
"Что, интересно, тебе тут про меня наговаривают? Что шибанутый, анархист и вообще тайный сектант?"
- Ты когда на кладбище был? - вдруг спросил Маркин.
- Вчера вечером, - сказал Виктор и подумал, что там наверняка произошло нечто неожиданное, может быть, плохое - так спросил Егорыч, а он попусту не интонирует.
- А сегодня? - еще строже спросил Маркин.
- Не успел. Никак. У товарища моего беда... - я как вот тогда от вас из кабинета уехал, так только домой успел... А что там?
- "А на кладбище все спокойненько"...- процитировал Маркин и, резко сменив тон, спросил: - Это ты туда мужиков послал дежурить?
- Кого? Откуда у меня сейчас люди? - искренне удивился Виктор и принялся лихорадочно перебирать варианты.
- А что ты им сказал? - не унимался Иван Егорович.
- Да кому это - "им"? - взмолился Кочергин.- Не темните вы, ради Бога!
- Первой бригаде,- пояснил Хорьков и даже перечислил фамилии, будто Кочергин и так не знал всех наперечет.
Виктор чуть покраснел, вспомнив, что и как он сказал вчера Сане Кудрявцеву, когда тот выскочил из бульдозера, но сообразил, что Саня - не тот парень, чтобы принять непечатные слова за нечто особенное, а никто больше и не слышал; да и какое это сейчас имеет значение?
- Ничего особенного.
- А все-таки?- спросил Маркин.
- Ну объяснил, что так нельзя - скрести бульдозерами прямо по могилам человеческим, что надо же соблюдать... Сказал, что приказ устный, лаптевский, вообще черт знает что, и кто такой Лаптев? И отправил по домам. Да, еще дал всем отгул на сегодня - я им вправду должен за котельную, это и по бумагам...
- И все?- недоверчиво протянул Маркин.
- Все... Так объясните...- начал Виктор, уже ясно вычислив, что сегодня с первой бригадой произошел какой-то казус.
- Я же сказал вам - сами,- отозвался Федунов, в первый раз по приходе Виктора нарушив молчание.
- Иван Егорович, в чем там дело?- настойчиво спросил Виктор.
Маркин взял рюмку и, обхватив ее огромной своею ладонью, нехотя проинформировал:
- Да эта бригада твоя вроде пикета на кладбище устроила, технику остановили, ну и там еще кое-какая свара вышла...
- Вам "кое-какая",- деланно возмутился Хорьков, и Виктор понял, что это говорится исключительно ради него, Кочергина,- а я в одночасье и без второго зама остался. На старости лет один на один с этими оглоедами.
- Поплачь, - посоветовал Маркин. А Виктор честно сказал:
- Я не в курсе...
- Это хорошо,- наконец смилостивился Егорович,- потому что твоего "друга" Воднюка там малость причесали.
- Их не посадят? - испугался Виктор.
- Кто? - хохотнул и медвежьей лапой своей взмахнул Маркин. Воднюк-то? Да он сейчас не знает, какому богу молиться, чтобы мы не раздули эту историю. Сам же полез. При свидетелях.
- А я сейчас вспомнил, - неожиданно сказал Федунов, - этот Воднюк в пятьдесят третьем на химкомбинате вольнонаемным... служил?