- Эти четверо - тоже отцы, и деды, и прадеды. У Августа было шестеро сыновей. Я знал его. Они все убиты. Живые - они бы не позволили...
Истерично взвизгнули старые пружины. Саня рывком сел и обхватил кудлатую голову руками.
Старик молча смотрел.
Спустя какое-то время Саня разжег потухшую папиросу, аккуратно вложил огарок спички в коробок. И спросил:
- А нельзя как-то поправить, что порушено?
- Нельзя;
- Ну, а хоть что-то я смогу сделать? - с тоскою спросил Саня.
- Можете. Затем я и обращаюсь к вам как лицо выборное. Сегодня необходимо ваше... дежурство, да, на кладбище.
- Ночью? - спросил Саня, не пугаясь, но все же с некоторой опаской припоминая свои детские, не такие уж давние страхи.
- Ночью нет необходимости,- без тени улыбки ответил старик, - по ночам работ не производится. Надо сейчас.
- Это можно,- пообещал Саня и поиграл желваками.
- Спасибо,- поблагодарил старик и, уже истаивая, добавил:
- Нам самим это не всегда удобно, а вы поторопитесь.
"Вот так",- сказал себе Саня и, выплюнув погасшую папиросу, встал, выбрался из времянки и пошел через дворик к дому: помириться с матерью, выпить чаю и предупредить, что уходит.
...Через полчаса, чуть конфузясь, но в то же время сурово хмуря брови, он вошел в нижние ворота.
На кладбище трудилась спецкоманда - без суеты и спешки, аккуратно делая то, что, быть может, и не следует вообще, но если уж делать, то именно так.
Саня постоял и покурил с вояками, поболтал на извечные солдатские темы, а потом немного побродил по нетронутым еще секторам, почитал славянские и неславянские надписи, а затем пошел ниже, к площадке, начатой вчера.
- Они мне здесь попашут! - неизвестно кому пообещал Саня и задумался, присев на травку.
Так крепко задумался, что не сразу заметил, как на кладбище поодиночке пришли ребята из его бригады - и дядя Коля, и Реваз Григорьевич.
- А что? - решил дядя Коля, когда все трое собрались вместе,- может, козла заколотим?- вытащил из кармана пластмассовую коробочку домино. Промелькнуло вдруг у Сани, что не совсем подходящее место для такого занятия и что здесь лучше бы что-то другое, но...
Почесав свои буйные бесцветные кудри, Саня согласился:
- Можно, только давай сначала скатим к воротам машины? А то будут ездить всякие, игре помешают.
- Ай, молодец,- сказал Реваз и одобрительно ткнул Саню локтем под бок,- правильно думаешь. А я и ключи свои взял.
Дядя Коля тоже прихватил свои ключи и принялся отпирать разнокалиберные висячие замки, прилепленные ко всем отпирающимся и откручивающимся частям его бульдозера.
Забрался в кабину своей "железки" и Саня, и вот пулеметный треск пускачей ударил в утреннее небо.
А еще через десять минут, когда стальные громадины, заткнув собою нижние ворота и проломы рядом с ними, умолкли, а рабочие, соскочив с гусениц, собрались вместе, Саня похвастался:
- Они бы до этого и не додумались.
- Кто это - "они"? - настороженно спросил Реваз Григорьевич.
-'Да так,- сказал Саня, вдруг ясно понимая, что не стоит распространяться про выборных, а лучше всего действительно сесть в тенечке у машин и постучать в домино. Хотя бы до тех пор, пока солнце не перевалит за полдень - а известно, что в пятницу к вечеру никакой работы уже не затевают.
Только сели, расположились, выкурили по первой, как вдруг, задержав ход, дядя Коля оторвался от игры:
- Кого-то черти несут...
Вскоре уже стало ясно слышно, что на дороге к нижним воротам рычали дизели и лязгали гусеницы.
С сожалением - он явно выигрывал - дядя Коля отложил домино и встал:
- ...Поиграть не дадут.
Не сговариваясь, даже не перебросившись парой слов, но одинаковой походкой и одинаково заложив кулаки в карманы, рабочие направились к воротам,
Глава 22
Длинные и глубокие, как в коренном зубе, боль и тоска не отпускали, а пульсировали и пульсировали. Как будто все пережитое и перечувствованное сегодня сконцентрировалось в одно. В объяснении с женой. Речь шла о Наташе, и боль не утихала.
Все время неотвязно, как в горячечном видении, вспоминался перекошенный злобою рот Валентины и ее крик:
- Ты не отец! Я десять лет с тобой промучилась, думала, что если уж нет у меня мужа, то хоть отец у детей будет. Но хватит! Доигрался! Мы что теперь - нищими должны идти?
Виктор не стал говорить, что не только нищеты, но даже существенного материального ущерба семье не будет, если он устроится прорабом или сменным мастером, - парень он здоровый, голова и руки остаются при нем. Да и авторитет... Но говорить не стал. Валентина все это знала не хуже его самого. Только и ответил:
- Не все измеряется деньгами.
- Мне-то мозги не надо пудрить,- взвизгнула Валентина,- ты эти лозунги для кого иного прибереги.
Рядом, в комнате, наливалась слезами Танюшка и слышала наверняка слишком много такого, чего не следовало бы, но Валентина не сдерживалась.
- Для дружков твоих шибанутых такие слова оставь! А мне это не надо! Не рассказывай! Не деньгами, значит, измеряется? Очень хорошо. Две невесты растут: ах Наташа, ах Наташа! - а спросят Наташу: чья ты? Прорабская дочка? Да ее в приличный дом побоятся пригласить! Придется ей искать мужа под забором или такого же дурака, как ты!
Виктор пожал ел, что Наташи не оказалось дома, и все, можно себе представить какие, объяснения о причинах разрыва ей придется выслушать от Валентины. Жалел и все же радовался, что истерика, самая накипь, обошли ее стороной.
Виктор сошел вниз, сел в машину и, включив зажигание, опустил лицо на руль. Все плохо... Толя лежит в реанимации с инфарктом, и на него нельзя даже взглянуть.
Зампредисполкома, бесстрастно выслушав Виктора, пообещал разобраться, но в какие сроки и к чему сведется разбирательство - неизвестно.
А самое главное - и завтра, и послезавтра, и сотни огромных дней придется жить, ходить, думать и не видеть Наташиных ясных глаз и золотистых волос.
- Я не уйду, пока она сама мне не скажет,- бросил он тогда Валентине.