– Я же хочу как лучше. Ну и пусть «не так», может, оно на самом деле «такее»! Можно остановить руку убийцы, вернуть матери потерянного ребенка, заставить влюбленных дураков объясниться!
Хлое невольно улыбнулась:
– Но тогда пропадет сюжет.
– Ну и пусть пропадет, что он за ценность такая – сюжет, по сравнению с тем, что людям в нем будет хорошо!
– Людям или персонажам?
– Да без разницы! Персонаж иной раз куда лучше, и всяко поинтереснее…
– А кто только что твердил мне про кровь понарошку?
Соланж нахохлилась и замолчала, не зная, чем доказать свою правоту.
– Крушение сюжета для тех, кто внутри, равносильно концу света.
– Ты что ли пробовала?
Пришла пора Хлое помолчать, соображая, что можно сказать этому крикливому и надоедливому птенцу.
– Я странствую давно. Я – ненаписанный персонаж несостоявшегося романа. Я сбежала от небытия в другие книги, и я много где побывала.
Пауза.
Соланж явно пребывала в настроении, когда ссылки на возраст и опыт прошлых жизней просто не работают. Все, что кажется разумным ей, Хлое, подростком будет сочтено за нудную и никому не нужную дидактику.
– Есть очень много книг.
– Нну?
– Чем дольше ты блуждаешь по Межстраничью, чем большему числу историй ты свидетель, тем вернее ты понимаешь, что не все они написаны так, чтобы добрым людям в их стенах-обложках было хорошо. Во многих из них с людьми – и с детьми! – творят то, что не должно происходить ни со взрослыми, ни с детьми. Есть множество читателей, кто предпочитает их понарошковую кровь их же понарошковому счастью.
– Я не из тех, – это прозвучало угрюмо. – Иной раз лучше вообще не читать, чем читать и не мочь ничего сделать. Были бы все в мире книги о победе добра над злом, так, верно, в мире было бы и получше, и почище. В смысле, вообще!
– Да кому ты говоришь!
– А, ну да, извини. Но тогда ты лучше других меня понимаешь.
– Ты можешь что-то сделать там лишь будучи существом из плоти и крови. Персонажем.
– Ну, – Соланж казалась слегка сбитой с толку. – Пусть. Могу же я быть персонажем, про который у автора ничего не написано? Кому протянешь руку, кому подставишь ногу…
– Быть персонажем, – пояснила Хлое невыразительным тусклым голосом, – это значит утратить объемлющий взгляд на сюжет. Никакой внешней информации, и ты не знаешь, кто плох, кто хорош, кто интригует, а кто нуждается в помощи. Ты испытываешь нужду, голод и муки совести, и они диктуют тебе поступки неумолимее, чем симпатия и сострадание к тем, кому ты хотела бы помочь, когда смотрела на них со стороны, и тебе были ясны их мотивы и движения души. И кстати о совести.
– Совесть и требует от меня не стоять в стороне равнодушно!
– Фанфиковы Посады полны продуктов такого неравнодушия. Я открывала двери во многие книги. Я видела, – Хлое мечтательно улыбнулась, – как отплывали в океан эскадры морских сериалов. Я видела, как люди своими руками делают войну – войной, и сами же ей ужасаются. Литература и, может, еще религия – две дисциплины, результатом которых становится совесть, а больше ничто ей не научит. В процессе странствий я и подцепила эту штуку, совесть. Ах да, вот я о чем хотела… Допустим, ты помогла тем, кого ты считаешь хорошими, убить тех, кого ты считаешь плохими. А потом твоя оценка изменилась. И не то, чтобы ты теперь желала зла первым, однако ты нынче больше понимаешь вторых… а первые уже не так тебя очаровывают, и ты понимаешь, что больше не можешь с легким сердцем в чью бы то ни было пользу сказать «лучше убейте этого».
– Это как в жизни. Ты всегда помогаешь тем, кто тебе нравится, потому что никогда не знаешь все! И никто всего не знает, вот! И вообще, это только потом решают, кто был прав, и то никогда друг с дружкой не соглашаются.
– И самое главное. Раз ставши в этих стенах существом из плоти и крови, ты в них останешься. В мире, я хочу отметить особенно, где совершенно точно есть Творец, и этот Творец не всегда добр и почти никогда – справедлив. Ты больше не выйдешь в Межстраничье и не сменишь обложку на другую, где станешь творить добро. Ты хочешь бунтовать против Его воли, но сама отдашь себя в его руки.
– Хлое, – спросила Соланж, – почему твой роман остался не написан? Ты сама из него ушла?
– Таков был мой тогдашний выбор, а жалею ли я – это вопрос моей совести, и делить его с тобой я не буду.
– Я не жалею, – сказала Соланж. – Если бы ты осталась там, то не была бы здесь. Что бы там ни было. А твой Творец… ну, он сам виноват, что тебе с ним было плохо!
– Спасибо, – серьезно ответила Хлое. – Помимо прочих неудобств, от нее происходящих, совесть время от времени требует отпущения грехов.
– Ты сам по себе пришел, или тебя послали?
В комнате Септима было темно, шторы на окне во всю стену раздернуты, в свете прожектора падали крупные снежинки.
– Сам, – сказал Люциус. – Я присяду?
Септим пожал плечами, сам он стоял у окна и смотрел на снег и вниз, на парк Дома Шиповник. Одет как джентльмен на отдыхе: в кашемировый джемпер серого цвета и брючки-гольф. Только одно послабление в его домашнем костюме: без галстука. Найдя себе занятие во внешнем мире, Люциус уже знал, что верность дресс-коду – это причина потешаться над нашим братом-эльфом. К тому же он был Младшим Дома совсем недавно и помнил это время слишком хорошо. Нет никого, кто понял бы Септима лучше него, но убедить в этом Септима едва ли будет просто.
– Свою индивидуальность надо защищать, – сказал Люциус, опускаясь на низкий диван.
– Каким образом? – в голосе мальчишки послышалось презрение. – Ты получил свободу…
– …относительную!
– …потому что у них появился я, и они в меня вложились. Это дурацкое предсказание, почему я должен быть его рабом?
– И более того, – Люциус постарался, чтобы маленький кузен уловил ехидство в его голосе, – почему ты решил, что оно твое? Довольно много детей родилось с тобой примерно в одно время. Та же Соланж Бедфорд…
Септим у окна окаменел, обняв себя за локти.
– Я бы поверил, знаешь ли, если бы мне сказали, что это она. В ней столько энергии! Но отцу было выгодно и полезно считать что это я… Он уже так много об этом сказал, и многие слышали. Он никогда не признает Соланж, это будет ударом для его гордости и планов.
– А сам ты хочешь, чтобы это был ты? В конце концов, от твоего желания многое зависит.
Герои, такие, каким хотел видеть Септима отец, не читают книг. Зачем им тратить время и силы на тысячи чужих жизней, на истории чужих побед? Герои творят собственную жизнь, и вокруг них наматывается пряжа тех, кто вовлечен в их круг. Сами они не наматываются.
– Единица я или ноль?
– Не все так однозначно, между этими двумя еще всяких дробей бесчисленно. Пусть ты уверен, что ты не то, чем считает тебя Гракх Шиповник, но никто не сказал, что ты не что-то иное. Может, быть чем-то иным тебя устроило бы больше?
– Чем?
– Мы говорим об индивидуальности, не так ли? Тебе и выбирать.
– Мне не позволят. Чем больше на тебя взвалено – обязанностей или надежд, неважно! – тем меньше у тебя свободы воли.