- Товарищ Сталин...
- Он жив, - солгал Игорек и отметил, что Иосия одобрительно качнул головой, поддерживая эту праведную ложь.
- Значит, все хорошо... все хорошо, курсант... вольно... можно оправиться... - Митрохина затрясло; горячими пальцами он схватил Игорька за руку. - Как холодно... как здесь холодно... А я - то подумал было: кончено все... кончился Корпус... Все на волоске висело... на волоске, Игорек... ты... представить не можешь... Нас перебросили... в последний момент... Уже рушилось все... У нас был приказ... остановить коррекцию... Ошибка... сбой в "Эталоне"... или диверсия... Враги... они, знаешь... Люба... Люба... Я не вижу тебя, родная... Где ты, Люба?... - Глаза его закатились; он снова бредил.
Ночью Митрохин умер. И Игорек, задремавший все-таки в неудобной сидячей позе, проспал этот момент. А когда проснулся, то даже не понял сразу, почему горячие пальцы любимого старлея, до сих пор сжимавшие его руку, теперь холодны. Но когда все-таки понял, то закричал, чем немедленно разбудил соседей, вызвав поток вялой сонной брани.
Утром Игорька повели на первый в его жизни допрос. Имени его ни охрана, ни следователь не знали. Потерялись в суматохе последних дней и сведения о том, откуда и как Игорек попал сюда в камеру: люди, которые знали это, были уже мертвы. Потому "голубые фуражки" просто вошли и приказали Игорьку идти с ними. Куртку корректора Бабаев оставил под телом Митрохина. А когда он уходил, Иосия, что-то там про них со старлеем сообразивший, приподнявшись и не глядя в его сторону, шепнул:
- Назовись мной. В бардаке не разберут.
И хотя Игорек перед тем и не допускал подобной возможности, он поступил именно так, как посоветовал ему Иосия Багрицкий.
17 октября 1966 года (год Лошади)
Основной вектор реальности ISTS-63.18. K
Ей сказали, что это будет сеанс психотерапии. Она кивнула безучастно.
Ее провели в кабинет и велели сесть в кресло. Потом на какое-то время оставили одну.
Она огляделась. Высокий потолок, паркет, драпировки: белое, голубое, красное. Всадник, поражающий копьем уродливого зверя, - герб. Ей нужно было привыкать к этой новой для нее реальности, к новым декорациям, к новой атрибутике мира; это являлось главной ее задачей на ближайшие годы при условии, конечно, если собиралась она жить дальше. Но пока не решила еще она, а стоит ли ей жить?
Звеня шпорами, в кабинет вошел врач-психотерапевт. В другом состоянии она удивилась бы: вошедший внешним своим видом ничем не напоминал психотерапевта, а уж тем более врача, скорее он был похож на кавалергарда времен Екатерины Великой: усы, эполет на левом плече, палаш, ордена - все честь по чести. Но и это ей было безразлично. Врач в белом халате или кавалергард - какая, в сущности, разница? Кавалергард уселся в свободное кресло напротив Веры и с минуту, прищурясь, молча ее разглядывал, изучал.
- Здравствуйте, Вера, - сказал наконец он с заметным акцентом. Здравствуйте, дорогая моя. Как вы себя чувствуете?
Голос его оказался на удивление мягким и, несмотря на акцент, приятным. Вера недоверчиво посмотрела на кавалергарда. Тембр и интонация, с которыми он начал беседу, неожиданно напомнили ей манеру беседы отца. Кавалергард улыбнулся ей, подкручивая ус.
- Merci, - сказала она через усилие. - Я чувствую себя хорошо.
- Меня зовут Михаил, - представился кавалергард. - Если полностью, то - Михаил фон Шатов, барон Приамурский. Но вы можете называть меня просто Михаилом. Мне это будет приятно. Да и вам должно быть проще. Я назначен вашим лечащим врачом и в первую пору - наставником. По всем интересующим вас вопросам обращайтесь ко мне без стеснения. Я постараюсь ответить на любой из них. Конечно же в пределах своей компетенции. Но прежде, Вера, нам нужно познакомиться поближе. Вы не возражаете?
Она молча покачала головой. Лечащий врач, наставник... Верой снова овладевала апатия: какая разница - кто он и зачем он?
- В общих чертах, - продолжал фон Шатов, барон Приамурский, - я знаю вашу историю; знаю, что произошло с вашим миром. Но мне рассказали об этом другие люди. А теперь я хотел бы послушать вас. Мне кажется, так я лучше сумею понять ваше состояние сегодня. Вы расскажете мне?
- Это был ад, - сказала Вера недрогнувшим голосом. - Зачем вам знать подробности?
- Меня вовсе не подробности интересуют, - поправился фон Шатов. - Меня интересуют ваши субъективные впечатления. Для меня они гораздо важнее.
Вера не имела сил спорить. Она кивнула и, глядя в пол, очень медленно начала свой рассказ:
- Все рухнуло... malheur... Я сидела в своей комнате... Завтра у меня должен быть экзамен, я должна была s'appariter aexsamen... Экзамен по истории. Я как раз читала восемнадцатый билет. Вопрос: военный переворот тридцать восьмого года, убийство Сталина, изменение геополитического баланса, первые решения Временного Военного Правительства... Вопрос сложный. Я готовилась. Apres погасло солнце. Не как при затмении... Разом... Мне вдруг стало очень больно. Боль во всем теле... Мне было больно и страшно, потому что вокруг было темно, и я подумала, что наш дом рухнул и теперь я погребена заживо... - Вера замолчала, сжимая и разжимая пальцы.
Наступила пауза.
- Что было потом? - напомнил ей о себе фон Шатов.
- Потом?... - Вера словно очнулась. - Потом появился свет. Tout a coup, вдруг... И даже не свет - огонь. Как ярко-желтые полосы. Зажглись в воздухе - совсем близко, рядом. Бесшумно, страшно... И затряслась земля. Полетели искры... Но холодные, от искр не было жара... Я звала отца. Но никто не откликался. А полосы удлинялись. Искр летело все больше. Целый сноп искр. И странно - они ничего не освещали, эти искры... Я не видела в их мерцании ни комнаты, ни стола, ни конспектов... Я снова звала отца. Но опять никто не откликнулся. И в какой-то момент полосы слились, и в темноте словно открылось окно... Там, en dela de... по ту сторону, за окном было море, берег и голубое небо. И на прибрежной гальке стоял человек, седой, с суровым лицом... в военной форме... и звал меня по имени. Я подумала, что это смерть пришла за мной... А он протянул мне руку, и я шагнула туда, на берег... И мне показалось... да, показалось, только показалось... Я увидела отца и Владимира Николаевича, это excellent ami... друг нашей семьи, командарм второго ранга. Они сидели в кабинете отца, пили кофе, говорили... потом в пространстве образовалось такое же окно, только за ним не было берега. Там были трое в таких костюмах... у нас такие надевают команды дезактивации на атомных энергостанциях... только у этих они были пятнистые, зеленого цвета... в руках у них было оружие. Они прыгнули через окно в комнату. Владимир Николаевич успел выхватить пистолет, но выстрелить... он уже не успел...
Потому что эти... они стали стрелять... раньше... И отец... Папа!... Папа!...
Веру прорвало; из глаз брызнули слезы, она разрыдалась, а лечащий врач, "кавалергард" фон Шатов, приподнявшись, мягко обнял ее за плечи, а она долго навзрыд плакала у него на груди, и он аккуратно поглаживал ее по плечу, и взгляд его был печален.
ПОНЕДЕЛЬНИК ТРЕТИЙ
- Нет, нет, сенатор! - крикнул физик. - Все они, все существуют в реальности!
Мы переглянулись.
- Вы хотите сказать, в математическом смысле? - уточнил Кеннеди.
- В любом! Параллельные вселенные создаются каждую миллионную долю секунды, а в "реальности" существует лишь одна из них. Или, если хотите, мы живем в одной из этих вселенных.
Фредерик Пол
18 мая 1998 года (год Тигра)
Основной вектор реальности ISTI-58.96. A
Как-то раз, просто из любопытства, Вячеслав Красев отправился в тот день, чтобы взглянуть на себя самого со стороны.
Он зашел в будку таксофона, что напротив входа в институт, снял трубку и сделал вид, будто ждет, когда откликнутся на другом конце провода. Смеху ради Вячеслав замаскировался: нацепил большие солнцезащитные очки, низко надвинул шляпу, поднял воротник плаща - вылитый спецагент из пародии на тему шпионских страстей.
Он понимал, что в этот день его более молодой по биологическому времени двойник вряд ли сумел бы заметить хоть что-нибудь необычное, даже крутись у него под носом с десяток исключительно на него самого похожих товарищей, не посчитавших нужным навести на себя грим. И в том нет ничего удивительного, потому что в потертом кожаном портфеле Вячеслав Красев номер два (или если уж по справедливости, то все-таки номер один) нес небольших размеров электронный блок, спайку которого собственноручно закончил сегодня около часа назад и который являлся последней недостающей частью к машине, которая в свою очередь, по представлениям Красева-младшего, должна была вскорости перевернуть мир.
И Вячеслав, притаившийся в телефонной будке, увидел наконец себя, испытав притом ни на что не похожее волнение: еще бы, имеет место классический хронопарадокс. Вот же он я - рукой подать. Выйти из будки, сбить неожиданным ударом двойника с ног и потоптаться на портфеле, чтобы там звучно хрустнуло, - такие вот экстремистские фантазии пришли Вячеславу на ум. Но Красев знал, что не сделает этого, потому что слишком хорошо успел изучить, как быстро и жестоко Время избавляется от парадоксов, не жалея, в слепом желании защититься, ни людей, ни целых миров. Хорошо, если обойдется возникновением новой альветви, а если всплеснет хроноволна? Поэтому Вячеслав не стал следовать хулиганским побуждениям, а просто вышел из телефонной будки и двинулся вслед за двойником, глядя ему в спину.
"Такой я и был, - думал Вячеслав, вспоминая между делом себя и свое настроение в этот день. Такой и был: самоуглубленный инженер-механик в международном НИИ физики пространства, золотые руки, незаменимый, хотя и ниже всех остальных оплачиваемый сотрудник, без которого все в лабораториях института останавливалось и замирало. Стоило заболеть - и телефон уже обрывают академики: "Как там? Что там? Почему заболел?"
Кроме ясного ума и феноменальной памяти, он имел еще одну способность (профессионалы называют это "зеленым пальцем") - интуитивное чутье техники, электронно-измерительной аппаратуры любого вида и класса точности. Благодаря этому он был совершенно незаменимым техническим диагностом: мог определить неисправность в каком-нибудь, скажем, синхрофазотроне, не подходя к нему ближе чем на пять шагов. "Наш уникум", - говорили седовласые профессора, представляя его студентам. "Наш уникум", - говорили лысые доценты, представляя его иностранным коллегам. "Наш уникум!" - повесили над его шкафчиком для одежды красочно выполненный плакатик местные зубоскалы. На последнее он не обиделся и плакатик не сорвал: шутка его позабавила, он признал ее удачной.
Кроме прочих достоинств, Вячеслав был нетщеславен. Он не выступал, не лез с сумасбродными идеями, не перебивал, когда кто-нибудь из велеречивых мэтров пускался в глубокомысленные рассуждения, сопровождаемые использованием узкоспециальной терминологии, по поводу, как, например, просверлить дырку вот в этой вот стене, чтобы перебросить коаксиальный кабель из одной комнаты в другую. Любые советы и замечания Красев выслушивал всегда очень внимательно и серьезно, за что тоже был любим многими, если не всеми.
Но одна сумасбродная идея у него все-таки имелась. Однако никому он о ней, что вполне естественно, не рассказывал.
Он думал так: получится - хорошо, не получится - черт с ним. И он неторопливо, на протяжении семи с лишним лет. ни на что особенно не отвлекаясь (основная работа, если разобраться, никогда его сильно не тяготила), шел к реализации своей идеи. И никогда на нелегком этом пути не задумывался даже, сколько еще осталось, сколько еще нужно сделать. И только когда спаял последний блок, с совершенной, идущей от его развитых способностей к интуитивному творчеству, отчетливостью понял, что у него наконец получилось. Он сделал первую в мире действующую Машину Времени.
Да, Машина Времени. Прямо как у Уэллса. И сегодня же он ее испытает.
"... На этой машине, - сказал Путешественник по Времени, держа лампу высоко над головой, - я собираюсь исследовать Время. Понимаете? Никогда я еще не говорил более серьезно, чем сейчас..."
А рабочий день закончился как обычно. Вячеслав положил блок в портфель и вышел на улицу под ласковые лучи яркого еще солнца. Он не заметил идущего за его спиной человека в длинном демисезонном плаще, с низко на глаза надвинутой шляпой и в огромных солнцезащитных очках. Он спокойно добрался до остановки, сел в автобус и поехал домой.
Уже там, во дворе своего дома, у мусорных баков Красев подманил и поймал кошку. И так: с портфелем в одной руке и мяучащей кошкой - в другой, поднялся к себе на седьмой этаж.