Глаза начали слезиться. Легко было говорить чинам из Адмиралтейства сплаваете, мол, заберете и назад. Посадить бы этих чиновных дармоедов на весла, посмотрели бы тогда, как им с этим простым делом управиться бы удалось!
- Грикша!
Берег чужой рядом совсем, видно, как краснеют над серым обрывом красной черепицей дома.
- Гавря!
- Табань!
- Грикша!
Что-то сорной щепочкой мелькнуло среди вздымающихся пузырчато-зеленоватых волн.
- Табань!
Точно! Утлая лодчонка носилась между безднами. В лодочке съежился человечек в мокром плаще, придерживающий шляпу, из-под которой ветер рвал длинные кудри парика. Человечек делал судорожные попытки грести.
- Груз на дно!
Болтанка усилилась, теперь уже подводку вздымало вверх, бросало из стороны в сторону, а надо было под ревущими потоками воды открывать люк изнутри, выбираться на опасную и скользкую поверхность и пытаться поймать, закогтить кошкой лодку, в которой съежился и молился своему Богу вышедший в море шпион.
Иван Мягков пожалел, что нет с ними ловкого и бесстрашного Григория Суровикина, которому лодку поймать, что коня стреножить. Всем хорош казак, только вот с дисциплиною не в ладах, привык к степной вольности" стервец. Долгая с ним еще предстояла морока, чтобы вырастить из кривоногого степняка доброго моряка. С этими мыслями Иван Мягков обвязывался петлею из пеньки и открывал верхний люк подводки.
Штормовое море встретило его оглушительным плеском волн, воем и визгом ветра. Малая лодчонка со шпионом болталась на волнах саженях в пяти от всплывшей подводки.
Первый бросок оказался неудачным - кошка всплеснула в сажени от лодки. Иван смотал веревку, размахнулся и метнул кошку еще раз, да снова неудачно.
Лодку сносило влево.
- Грикша! - заорал Мягков вниз и, когда подводка развернулась носом к объекту трудов их, вскричал: - Разом!
Могучее единовременное движение мышц внизу привело к тому, что расстояние между подводным кораблем и лодкой неизвестного значительно уменьшилось. Мягков снова прицельно взмахнул рукой и метнул кошку. В это время порыв ветра едва не оторвал его от подводки. Еще мгновение - и бросило бы Ивана в губительно вздымающуюся бездну вод. На его счастье, пеньковая петля, которой он обвязался при выходе наружу, удержала его. Кошка меж тем впилась двумя своими крючьями в деревянный борт лодки, канат натянулся струной на балалайке, некоторое время грозил лопнуть со звоном, но выдержал.
Мягков принялся выбирать канат, подтаскивая лодку поближе. Человек, сидящий в лодке, бросил весла и принялся помогать ему. Расстояние между судами быстро сокращалось, наконец нос лодки ударил о борт подводки.
- Прыгай! - заорал Мягков, протягивая незнакомцу руку.
Тот чуть помедлил, решаясь, потом все-таки прыгнул, целясь достать руку моряка своей рукой в длинной перчатке. Перчатка намокла и оттого едва не выскользнула из руки Мягкова. Чертыхаясь и кроя по-матерну французские моды и непредусмотрительность незнакомца, Иван все-таки удержал узкую ладонь шпиона в своей. Однако малой задержки оказалось достаточно, чтобы незнакомец грянулся коленями о борт подводки и окунулся по грудь в холод и пену морской волны. Мягков вытянул его на выпуклую палубу, помог незнакомцу спуститься по деревянным ступеням в ее глубину. При свете канделябра, стоявшего на штурманском столике, он наконец разглядел загадочного слугу плаща да кинжала. Шпиону на первый взгляд было лет тридцать пять. Острые искусные усики, крупные черты лица, орлино крючковатый, но тонко очерченный нос, выдающиеся скулы, чрезмерно развитые мышцы челюстей выдавали в нем гас-конца. В темных и внимательных глазах светился живой и острый ум. Был незнакомец одет в светло-голубой, порядочно выцветший камзол, поверх которого красовалась роскошная перевязь, шитая золотом, а шляпу он потерял при падении в воду, и сейчас на нем был лишь черный роскошно завитой парик.
- Вы здесь старший? - поинтересовался шпион, обращаясь к Мягкову. - У меня мало времени, господа. Я к вам - и сразу обратно.
Обратно? Иван посмотрел на Якова. Брат покачал головой. Обратное путешествие было чистым безумием.
- Обстоятельства изменились, - сказал шпион, доставая из камзола пухлый пакет. - Этот пакет вы передадите тому, кто посылал вас за мной. Он во всем разберется. От меня же передайте ему, что Пьер де Монтескью все помнит и постарается выполнить данное ему поручение до конца. Буду ждать посланника каждую пятницу во второй половине дня в означенном загодя месте на Мосту Самаритянки. - Он помялся немного, потом достал из-за обшлага камзола меньший пакет и протянул его Мягкову. - Если это возможно, пусть оный пакет будет доставлен в Суздаль княжне Артаньяновой. Буду премного обязан гонцу, что доставит его адресату.
Он посидел немного, без нужды подтянул ботфорты и поднялся. Видно было, что выбираться из подводки в штормовое море ему не слишком хотелось, но долг обязывал. Вокруг гостя темнела лужица воды. Яков принял пакет, спрятал в ларец, укрепленный на стене, закрыл ларец на ключ.
Иван поднялся.
- Я помогу вам, Пьер, - с живостию сказал он. Лодка все еще болталась на канате, волны швыряли ее из стороны в сторону. Шпион, держась за леера, прошелся по подлодке, примерился и прыгнул в лодку. На этот раз прыжок получился более удачным.
- Счастливо! - крикнул Иван, обеими руками держась за края люка.
- И вам того же! - крикнул шпион, пытаясь освободить свою лодку от крючьев кошки. Это у него не получилось, и, воскликнув что-то по-французски, шпион достал из-за обшлага ботфорта кинжал и обрезал веревку. Сев за весла, он короткими гребками погнал лодку в сторону берега.
Иван спустился в подводку, задраивая за собой люк. Яков вопросительно глянул на него.
- Отважный, черт! - сказал Мягков. - В такую погодку только тот плавать рискнет, кто с дьяволом договор подписал!
Он глянул в подзорную трубу. Утлая лодка болталась уже близ обрывистого берега. Видно было, что причалить гребцу не удастся. А он и не пытался. Капитан подводки видел, как шпион отчаянно бросился в воду и поплыл навстречу земле. Волна подняла его, покачала на гребне и швырнула на гальку. Шпион покатился по мелкому камню, вскочил и, прихрамывая, бросился под защиту скал. От россыпи камней ему навстречу бросились трое в алых плащах. Один из них был высок и дороден, но полнота эта выглядела полнотой могучего человека, водящего знакомство с силой и здоровьем, второй казался невысоким и стройным, в трубу угадывалось его молодое простодушное, но с некоторой слащавостью лицо с тоненькими усиками. Третий же из тех, кто оказывал помощь неожиданному пловцу, высокий и хорошо сложенный мужчина, с благородным и красивым, но излишне бледным лицом, показался Ивану знакомым.
- Живой, собачий сын! - удивленно и радостно воскликнул Мягков.
Поведя трубой в другую сторону, он нашел "Посланника". Маленькой игрушкою судно болталось на беснующейся груди моря. Вернуться на корабль было значительно труднее, чем покинуть его, но сделать это предстояло обязательно.
- Грузы поднять! - приказал командир подводки. С погружением качка резко уменьшилась. Теперь держать курс к "Посланнику", где их с нетерпением ожидал капитан Бреннеманн, готовый немедленно увести судно в более безопасные воды, было значительно легче.
- Грик-ша! - подал команду Мягков, глянул в трубу, еще раз сориентировался и подал другую команду, которую давно уже ждал его экипаж: - Разом!
Григорий Суровикин вновь маялся на гауптвахте. Похоже, что он становился постоянным обитателем крепости. Караул ужесточили и девиц легкомысленных в узилище минера теперь уж не впускали, да и финь-шампанью баловать пересыхающую глотку не приводилось. Настроение у казака оттого было мрачным - господам офицерам за образцовое выполнение задания награды выпали славные, а Григорию за непотребное употребление хлебной водки при исполнении оного досталось лишь наказание.
Мягков, объявляя о том минеру, не выдержал и сказал по-простому:
- Кончай дурью маяться, Гришка! Славное дело нам всем государем поручено, негоже одной пьяной голове полезное отечеству изобретение под беду подвести! Думай, голова садовая, нарушения твои и проступки всему экипажу нашему дорого обойтись могут!
Суровикин думал.
Беда ли, что казак чарку лишнюю примет? Питие да веселие в натуре казацкой. Он, Суровикин, не просился на подводку эту таинственную, его попросили. Тому как подкопов Суровикиным под вражий крепостя немерено сделано и все они были удачными. Не раз турков с татарами из оных крепостей выгоняли, ровно муравьев из разворошенных муравейников. Дышать им, вишь ли, нечем! Да нешто он, Григорий, репу пареную ел или кашу гороховую? Ишь, голубая кость, все повод ищут происхождением унизить, в казачество мордой ткнуть.
Но это Григорий так себе говорил, чтобы распалить чуточку. Господа офицеры, Мягков да Раилов, характерами были в общем-то славными и лишнего себе не позволяли, с денег, жалованных государем, по двадцать каждому гребцу выделили, да и Суровикина не забыли, и в компании простецкой не погнушались первую викторию одержанную отметить. К тому ж рукоприкладства со словами матерными с их стороны не замечалось.
На "Садко" Суровикину в общем-то нравилось. Подводка судно крайне интересное, Григорию ранее никогда не доводилось красться к супостату под водою. Да и пил Григорий, откровенно говоря, более по привычке да для куражу. С похмелья в воде порой туго выходило - то уши обожмет, то воздух иной раз не в то горло пойдет. Прав был Мягков, во всем прав, только вот гонор Суровикина никак не давал ему согласиться с этой правотой. Хотелось Григорию показать, что он сам с усам, ведь самую ответственную работу выполняет, это вам не фунт изюму - мину под чужой корабль завести и взорвать в нужное время. Правда, тут признаться надо было с откровенностию, по-настоящему под вражеским судном Григорий ни одной подводной бомбы не взорвал, так ведь все впереди еще!
Уходить с подводки Григорию не хотелось. Уж больно народ на судне подобрался ответственный и душевный. С такими Суровикин готов был хоть в огонь, только приходилось вот в воду. Ну, в воду, так в воду... Суровикин печально вздохнул, но тут же поднял голову и настороженно прислушался.
Загремели замки на двери, послышалось звяканье шпор, и в каземат арестантский вошел Яков Раилов.
- Здорово, Гриша, - с порога махнул шляпой он. - Что, детинушка, не весел? Что головушку повесил? Песен твоих задорных не слышно...
- Радости на душе нет, вот и не поется, - сказал Суровикин. - Вызволять будете или просто поглядеть пришел?
- А что надумал, Гришенька? - уже неулыбчиво спросил Раилов. - Так и будешь казачью натуру свою выставлять или примиришься с трудностями и лишениями ратного труда в соответствии с артикулом и уставами?
Суровикин глянул на собеседника и тут же отвел глаза.
- Чего ж тут выставляться, - буркнул он. - Скажи командиру - его взяла!