Под фотографией помещалась сноска, предлагавшая читать о подробностях на второй странице. Все остальное пространство на первой полосе занимала леночкина статья о боеголовках, проиллюстрированная двумя фотографиями полковника Хмелько - в военной форме и в гражданском, - сегодняшняя.
Кроме событий, свидетелем и непосредственным участником которых я был сегодня утром на площади перед "потаскухой" (о моем участии, правда, сказано ничего не было), в леночкином опусе излагались интервью, взятые ею по телефону у заместителя генерального директора завода и его главного инженера. Самого "генерала" ей найти не удалось.
И заместитель и главный в один голос утверждали, что все слухи о боеголовках - чистый вымысел и являются измышлениями определенных кругов, поставивших своей целью поссорить братские славянские республики. Но меня гораздо более, чем эти ярые проявления интернационализма, заинтересовали сами фамилии сих ответственных лиц. Главного звали Рамиз Фаталиевич Фаталиев, а зама - ...Лев Алексеевич Борисов.
Я хлопнул себя рукой по голове и издал неприличное восклицание, в ответ на которое в соседней кабинке беспокойно зашевелились и зашуршали бумагой. Как же я мог забыть, - ну, конечно же, с этим таинственным прелюбодейцем я несколько раз сталкивался, когда вкалывал на "потаскухе". Да и его пристрастие к молодым крепеньким девочкам и свежему лесному воздуху было прекрасно известно всем работавшим на заводе.
На второй странице под пошлой шапкой "Мое оружие - факт" была напечатана статья, которую я надиктовал прошедшей ночью, сопровождавшаяся комментарием Поддубного, где он пояснял, что данный материал был доставлен в редакцию сегодня утром в запечатанном виде неизвестной женщиной, которая после этого немедленно скрылась, и что о моем местонахождении сотрудникам газеты ничего неизвестно, а как только будет известно, так сразу же будет сообщено куда следует.
Я вздохнул. Хорошо еще не написали, что женщина была в маске и на ходулях.
На третьей странице красовалась фотография Фронта с выпученными глазами и признанием на шее. Текст последнего читался просто замечательно, и я мысленно похвалил Потайчука - выражать свои чувства вслух в этом богоугодном заведении я больше не решался.
Снимок был окружен едкой статьей, в которой Валерка вовсю живописал побоище в лесном домике и мордовал правоохранительные органы, у которых под носом происходят мафиозные разборки, в то время как они гоняются за бедным журналистом, попавшим в сети той же самой мафии.
"...Конечно, выставить роту ОМОНа, чтобы она поупражнялась в стрельбе по попавшему в беду парню, гораздо легче, чем поддерживать порядок в городе и держать в узде распоясавшуюся организованную преступность. А может, просто кто платит, тот и музыку заказывает?" - такими словами заканчивался последний абзац статьи.
На четвертой странице размещался прекрасный фотоотчет о положении на гошиной даче на момент прибытия на нее Потайчука. К нему был "подвязан" снимок в жопу пьяного начальника городской милиции, неизвестно как и откуда добытый.
Полковник был снят в голом виде, с одной лишь простынкой, накинутой на мощные чресла - видимо, после баньки. В целом эта фотография великолепно вписывалась в изобразительный ряд - гора бандитских трупов и мирно отдыхающий после напряженного трудового дня милицейский чин. Мол, в Багдаде все спокойно.
Обрадовавшись за родной печатный орган, я, презрев все моральные устои, а также правила поведения российских граждан в общественных местах, захлопал в ладоши. Затем, оставив газету для дальнейшего ее использования другими посетителями заведения, я покинул кабинку и, подойдя к рукомойнику, принялся приводить себя в порядок.
Из зеркала над раковиной на меня глянула чья-то страшная рожа. На голове запеклась кровь, лицо расцарапано, одежда явно с чужого плеча. Окинув этого типа критическим взглядом, я решил удалить с него следы крови и больше ничего не трогать. Теперь мою фотографию могли распространять хоть по спутниковой связи - ни один человек не сможет распознать меня в этом бомжеватом мордовороте. Даже любимые женщины, чтоб им провалиться.
Выполнив намеченное, я осмотрел левое плечо, пораженное сержантской пулей, и с удовлетворением обнаружил, что с него всего лишь содрана кожа. Зато пиджак в этом месте был порван, что придавало моему внешнему виду некоторый на мой взгляд, э-э-э, шарм. Женский идеал должен оставаться женским идеалом даже в такой ситуации!
Выкурив сигарету, я покинул вокзальный гальюн и стал искать телефон-автомат поуединеннее. Мой ищущий взгляд был истолкован неправильно, и ко мне тут же приклеилась какая-то грязная неопределенного возраста бомжиха.
- Давай, - она подмигнула мне. - Давай, я - за стаканчик.
- Ай ам америкэн тоурист, - отшил я ее. - Ай фак фор хард керринси онли, мать твою.
Последнее выражение она поняла без перевода. Но вообще было даже чуть-чуть приятно - женщины еще не потеряли ко мне интереса, а значит есть чего ради бороться за свою жизнь.
По вестибюлю расхаживал вооруженный милиционер, который, однако, никакого интереса к моей персоне не проявлял, как, впрочем, и ко всей остальной теплой компании нищих, калек, попрошаек, цыган и прочих полукриминальных элементов, сновавших по вокзалу. Наверняка и я бы вел себя точно так же, когда бы мне ежесуточно отстегивали столько же, сколько этому стражу порядка.
Телефон отыскался в углу комнаты матери и ребенка, прямо перед входом в милицейский пост, по соседству с лотком торговца порнографической прессой. Я набрал редакционный номер и гнусавым голосом попросил Потайчука. Трубку, как мне показалось, сняла Леночка, но точной уверенности в этом у меня все-таки не было.
- Да, - раздался через минуту раздраженный валеркин голос.
- Это доктор Попеску из вендиспансера, - представился я. - Хочу сообщить, что мы провели тщательные исследования всех ваших анализов, и теперь с полной уверенностью можем утверждать, что болезнь зашла достаточно далеко, но, к счастью, пока что не затронула ваших умственных способностей. Прекрасное тому подтверждение - ваш сегодняшний репортаж.
- А-а-а, - протянул Потайчук. - Понял. Стараемся, доктор!
- Что новенького? - поинтересовался я.
- До хрена! - ухмыльнулся Потайчук. - Готовим вечерний выпуск. Такого еще не бывало! Поддубный заколебался уже с типографией договариваться, они все свои запасы бумаги на неделю вперед уже израсходовали...
- Короче, - оборвал его я.
- Да, - согласился он. - Дела крутые. Башль, судя по всему, решил крепко взять власть в городе в свои руки. Гошины наследники, узнав, что пахана кончили, около десяти собрались в "Горном" на сходку. Ленины ребята подъехали туда и закинули в окошко бомбу. От всех, кто был внутри кабака, остались одни ошметки. После этого начался отлов сошки помельче. Из наиболее громкого - на стадионе в секции для качков разгром устроили, да изрешетили на мосту одну машину - два трупа, один ушел, сиганув в речку.
Я открыл от изумления рот. Вот оно что - значит, за мной охотились не гошины ребята, а ленины. Но зачем? Причем ведь прикончить собирались, а не допросить. Подозревали, что знаю что-то лишнее?
- Черт, Башль же всегда вел себя пристойно, - вырвалось у меня. - С чего бы это он начал такую бойню?
- В тихом омуте... - грустно усмехнулся Потайчук. - Он же бандит. И как только появился удобный момент захватить власть...
- Знать бы еще, что это за удобный момент, - протянул я.
- Так, еще, - продолжил мой собеседник. - Длинного взорвали. Взорвали хитро. Судя по всему бомба находилась в чемоданчике и рванула при попытке открыть его - так эксперты считают. Кстати, всем этим делом занялась уже госбезопасность. Сейчас уже больше сил уделяют поиску Башля и компании, чем тебе.
Мне стало ясно, почему с Женькой приехали лишь двое патрульных, а подмога им так сильно задержалась.
- У нас, по крайней мере, никто уже не пасется, - продолжил репортер. - Даже после выхода экстренного выпуска. А то вчера такая орава налетела, ой! Катьку, бедную, чуть с ума не свели, она всю дорогу ревела. А один хрен в штатском на Ленку глаз положил, все около нее вертелся, пытался даже увезти к себе в ментовку, якобы для допроса, но Поддубный ему объяснил по этому поводу все, на что слов приличных хватило. С Васильичем не шути!
- Объяви ему благодарность в приказе, - буркнул я. - А штатского я найду и в форме в Африку пущу.
- Как бы он сам тебя прежде не нашел и не... спустил, - голос Потайчука прозвучал мрачно.
- А Башль сейчас где-нибудь в другом городе, - перевел я разговор на другую тему. - Не найдут. А найдут - не докажут. Да и не будут доказывать.
- Да в этом-то я ни капли не сомневаюсь, - заверил меня Валера. Посадят исполнителей, да и все... Если вообще посадят. Кстати, тот тип, которого на даче нашли, утверждает, что ты его пытал, заставляя подписать признание. Выпорот он действительно крепко! И сейчас в больнице лежит...
- Ерунда! - решительно заявил я. - Он может говорить, что я и Платонова прикончил, и самого Гошу, и президента Кеннеди, если, конечно, подозревает о существовании последнего.
- А как ты обо всем этом узнал? - теперь в голосе Потайчука зазвучало подозрение.
- О Кеннеди? - засмеялся я.
- Брось паясничать, понимаешь же о чем говорю, - рассердился он.
- Ну меня, по-видимому, после побега из парка выследили, когда я прятался у одного друга, стукнули по голове и привезли туда, - сказал я. А когда очнулся, то и обнаружил весь этот ужас...
- Да, тебе повезло, что ленины головорезы тебя не тронули, сочувственно произнес мой коллега. - Наверное, решили, что ты и так жмурик.
- Наверное, - без всякого энтузиазма согласился я. - Слушай, а где такую мою фотографию выкопали, а?
- А-а-а! - в трубке послышалось настоящее квохтанье. - На похоронах!
- Таракана? - поинтересовался я.
- Да нет, какого Тараканова?! В прошлом году Серегина хоронили, истопника нашего, помнишь? Так там Васька Тихонов на кладбище с аппаратом все бегал. Он тебя как раз засек в момент, когда ты с каменной мордой к Ерохиной сзади подобрался и на зад ей лапу свою положил. А она тебя шпилькой по ноге, - квохтанье перешло в гогот. - Ну у тебя и харя вышла! Мы Ленку и лапу твою отрезали, морду увеличили и...
Я понял причину, по которой на снимке на лице моем запечатлелось выражение вселенской скорби. Вам бы так наступили, да еще Леночка, да еще в момент, когда священник отходную читает.