- Что ушло? Ведь ничего и не было!
- Нет, было... Что-то было.
- Я, во всяком случае, ничего не видел. Но что бы там ни было, учитывая все превратности сегодняшней ночи, это сулит скорее плохое, чем хорошее.
- Нет,- Елена сказала не думая, но внутренний голос говорил ей, что на сей раз она права.- Нет, это совсем не опасно.
- Все равно, хватит с меня приключений за эту ночь. Лучше двинемся дальше, до Винтерфелла еще далеко. - Мальчик в последний раз посмотрел на воду и решительно взял Мист под уздцы.
Елена пошла впереди.
Она все думала и думала о странном сиянии. Да, быть может, это всего лишь галлюцинация уставшего сознания. Однако девушка никак не могла сомневаться в том, что в последний миг, перед тем, как свету исчезнуть, в нем возникла женщина с глазами, как звезды. А потом все исчезло, и остались лишь черная вода да скалы. Нет, наверное, это все же игра света, и только.
Но почему, почему же тогда, в тот момент, как возникла звездная женщина, правая рука Елены вновь вспыхнула огнем, словно прикоснулась к Солнцу? Но ведь и жар исчез так же мгновенно, как свет?
И почему Джоах не видел ни света, ни женщины?
Но тут Мист ткнулась ей в шею своими бархатными губами, и девушка ускорила шаг. Слишком много вопросов, слишком много. Но впереди Винтерфелл, и, может быть, там она найдет на них ответ.
Рассвет вошел в маленькую комнату харчевни свежестью и холодом. Эррил, завернувшись в одеяло, лежал на полу, положив дорожный мешок под голову. Он проснулся с первыми лучами солнца и долго смотрел, как в его свете танцуют по комнате пыль и моль. Предыдущий вечер казался бесконечным, они с Нилен говорили долго и откровенно, пока оба не согласились с тем, что поспать несколько часов будет совсем не вредно для обоих.
Нилен тут же заснула на кровати, прямо в одежде, прижимая к груди лютню, как счастливого любовника. Но Эррил забылся в тяжелом сне далеко не сразу и, казалось, всего лишь на несколько минут. Его сновидения оказались призрачными и страшными. И, наконец, окончательно отказавшись от надежды выспаться, жонглер стал просто ждать рассвета.
И вот теперь, глядя на заливающий комнату свет, старый бродяга чувствовал, как сердце его наполняют тысячи древних воспоминаний, новых страхов и вопросов. Зачем он остался с этой женщиной? Ведь после того как она смежила веки и в комнате раздалось ее тихое дыхание, он с легкостью мог уйти. Однако ее слова, сильней, чем ее присутствие, привязали его к лютнистке. Была ли в этой встрече с таинственной нюмфаей какая-то предопределенность, судьба? Были ли они и во внезапно заполыхавшем пожаром саду? И почему... почему он снова так неожиданно оказался в этой проклятой долине?
Увы, ответ на последний вопрос он знал. В глубине сердца старый воин не мог обманывать себя и прекрасно понимал, что привело его сюда через столько лет. Прошлая ночь была годовщиной появления Книги и годовщиной потери брата. Эррил до сих пор, как живых, видел перед собой Шоркана, Грешюма и мальчика, чье имя он так никогда и не узнал. Все они стояли перед его внутренним взором в очерченном воском кольце под раздающийся издалека далекий и тревожный треск барабанов. Картина эта, как старая прекрасная живопись, до сих пор отчетливо, полная красок, была как нарисована у него в мозгу.
Миновало пять сотен зим, и вот теперь он снова был в той же харчевне, сжимая в руках Книгу и стараясь не смотреть на разлитую на полу невинную кровь. Череда лет остановилась для него с того момента. И только спустя много времени он понял, что наказан самым страшным проклятием - не стареть. Он был осужден видеть, как старели и умирали все те, кого он любил, но сам он оставался вечно молодым. И в глазах умиравших он постоянно читал один и тот же вопрос: почему мы должны умереть, а ты жить?! И наконец эта боль, это постоянное чувство вины стали для него настолько непереносимы, что он бросил все и начал бродяжничать, стараясь более не иметь ни дома, ни друзей.
Каждые сто лет он все возвращался и возвращался в эту долину, в тщетной надежде найти ответ. Когда же кончится эта мука? Почему я осужден на жизнь? Но ни разу не было ему дано даже намека на ответ. Страна менялась, и с каждым разом он видел все меньше следов того давнего сражения в расцветавшей долине. Люди тоже понемногу забывали тот ужас, стирались из памяти имена погибших, безымянные их могилы зарастали травой. Но бродяга вновь и вновь упорно возвращался сюда, чтобы почтить память павших - ведь они заслужили, чтобы хоть один человек на земле еще помнил об их храбрости и об их жертве.
Конечно, Эррил знал, что может просто однажды взять и упасть на собственный меч и покончить с проклятием. Эта мысль неизбежно приходила ему в голову каждую ночь, когда он оказывался в этой харчевне. Но сердце отказывалось позволить это. Кто же тогда будет помнить тысячи павших в ту страшную зиму несколько сотен лет назад? Кто будет помнить его брата Шоркана, умершего, чтобы дать жизнь Книге? Да и как он может сам снять с себя ту ответственность, что возложил на него брат?
И потому старый воин все возвращался и возвращался сюда через каждую сотню зим.
Вдруг Эррил услышал, что заворочалась Нилен, и увидел, как ее тонкая рука потянулась и стерла с фиалковых глаз остатки сна. Тогда он закашлялся, чтобы дать ей понять, что и он не спит.
- Уже утро? - улыбнулась маленькая женщина, опираясь на локоть.
- Да, и если мы хотим найти в зале место, чтобы спокойно позавтракать, надо вставать.
Народ на улице и в харчевне не успокаивался всю ночь. Женщина выскользнула из-под одеяла, стыдливо оправляя платье.
- Да, хорошо бы поесть. Только без толпы.
- Увы, еду подают только в общем зале, - Эррил натянул сапоги, встал и выглянул в окно. Он все всматривался куда-то, едва не вывернув себе шею. На западе утреннее небо все еще мутилось серыми полосами дыма, и надо всей долиной висела плотная завеса. Высоко же над горами бушевала гроза, и гром гремел прямо над самыми вершинами. Однако дождь, который мог бы стать сейчас милостью и спасением, все не шел. Эррил увидел, что из сада то тут, то там по-прежнему вздымаются вверх языки огня, а подножья гор непривычно черны.
Нилен тоже встала рядом и кое-как пригладила волосы рукой.
- Настоящее ясное утро, - прошептала она.
- Но долина обезображена, - сурово ответил Эррил и снова вспомнил картину, царившую здесь после битвы. Кровь текла тысячами ручьев, стоны и крики умирающих доносились до самых гор, а в нос бил непереносимый запах разложения. Да, пожалуй, по сравнению с тем, сегодняшнее утро было все же вполне хорошим.
- Конечно, все зарастает, - поспешил добавить он, видя, как вытянулось от огорчения лицо нюмфаи. - Долина всегда быстро оправляется от ран.
Жонглер собрал мешок и положил в него лютню, после чего они вместе направились к двери.
- Не всегда, - вдруг печально произнесла Нилен, глядя куда-то вдаль. И Эррил понял, что спутница его вновь видит, как медленно и мучительно умирает ее родина. Бродяга вздохнул и решительно открыл дверь.
Нилен проскользнула в коридор и быстро стала спускаться в общий зал. Голоса, раздававшиеся оттуда, кипели, словно было не раннее утро, а все еще вчерашний вечер в самом разгаре. Что-то по-прежнему смущало и волновало горожан. Как только Эррил и Нилен вошли в зал, мимо них на сцену проскочил кривой рыжеволосый человек в запятнанной сажей одежде. Но по тому, что на сцене не лежало никакого лотка для сбора денег, Эррил понял, что это отнюдь не какой-то утренний артист.
- Слушайте меня, люди! - закричал он, кидая слова в сторону занятых народом столиков, словно пушечные ядра. - Я сам слышал все это от капитана гарнизона!
- Да забудь ты про это, Харол! - махнул кто-то на него полотенцем. Сначала надо справиться с пожаром, а потом уже разбираться с этими детьми!
- Нет! - взорвался мужчина. - В них вселились дьяволы! - Последние слова он буквально выплюнул в толпу.
- Ну и что с того? Дьяволы не вырывают еды изо рта стольких семей, как пожар! Если мы его не потушим, то нынешней зимой начнется голод!
Человек на сцене стал красным от злобы, плечи его затряслись, как в лихорадке:
- Идиоты! Ведь пожар устроили именно они, эти бесноватые дети! Если мы не найдем их сейчас же, то они подожгут и все остальное, фермы, поля, город! Вся долина выгорит дотла! Этого вы хотите?!
Последний аргумент произвел на публику впечатление. Нилен стояла, вцепившись в рукав Эррила, и после этих! слов вопрошающе подняла на него свои фиалковые глаза. Бродяга передернул плечами:
- Досужая болтовня. Просто ищут козла отпущения - вот и все.
Но его слова оказались подслушанными стариком за соседним столом:
- Э, нет, приятель, эти слова пришли с гор, зло действительно овладело сердцами этих детей.
Эррил сухо кивнул, изобразив на лице подобие улыбки, но отошел в сторону. Он тихонько, но настойчиво подтолкнул Нилен к бару, чтобы случайно не оказаться замешанным в какую-нибудь склоку - обстановка в зале была взрывоопасная. Жонглер подвинул к стойке два стула и почти насильно усадил женщину.
Хозяин, как обычно, возвышался над стойкой, но сегодня на его красной физиономии сияла настоящая, а не деланная улыбка. Пожар оказался для него сущим подарком, и прибыль его за последние сутки перевалила сказочный барьер.
Эррил перехватил его любопытствующий взгляд и коротко бросил:
- Холодную овсянку! - Глаза трактирщика метнулись к Нилен, и он, не стесняясь, плотоядно облизал жирные губы.
Нилен невольно вздрогнула, и хозяин вновь обернулся к Эррилу:
- Давай еще пять моер, и я подам для твоей дамы немного черничного варенья, что хранится у меня с прошлого года.
- Я сказал овсянку. Овсянку и хлеб.
- За хлеб еще монету.