Я устроился удобнее, неясно было, сколько продлится ожидание.
* * *
— Начинаем, — прошептал товарищ А., вернувшись ровно через пять минут. — Начинаем.
Не представляю, как можно за столь короткое время так возбудиться. Смотреть на него было просто больно: выпученные глаза, красные полосы на щеках, подозрительно похожие на следы ногтей, припухлость в районе скулы, не удивлюсь, если выяснится, что его били.
— Начинаем…
За последние два месяца я слышал это пятьсот раз и научился пропускать стенания товарища А. по поводу грядущей работы мимо ушей. Но на этот раз за словами последовало действие — меня провели в "комнату свиданий".
Я приготовился к беседе с очередным посетителем, озабоченным изготовлением из зародышевых организмов строителей социализма, но оказалось, что я недооценил замысел кремлевских мечтателей.
На месте нас уже ждали: Сталин, Киров и Буденный.
— Присаживайтесь, — обратился к нам Сталин. — Сейчас сюда приведут американского полковника Роббинса. Мы должны добиться от него устного признания выдающихся заслуг Советского правительства в деле построения нового общества. Ваша задача, Григорий Леонтьевич, — обратился он ко мне, — внимательно выслушать доводы сторон и оценить, поверит ли доказательствам полковника мировая общественность.
Я кивнул.
— А вы подготовили аргументированные доказательства? — обратился Сталин к товарищу А…
— Так точно.
— Тогда начнем. Введите американского полковника.
Военнослужащий Северо-Американских Соединенных Штатов оказался бодрым пузатым старичком и более походил на средней руки авантюриста, чем на полководца. Впрочем, я не стал бы слишком доверять визуальной оценке. Да, выражение лица у американца подкачало. В России таких людей называют прохиндеями, как их называют в Америке, я не знаю.
— Хай ду ю ду, — широко улыбаясь, объявил полковник, а потом добавил по-русски: — Привет честной компании!
Судя по отсутствию акцента в произношении русских слов, он был американцем в первом поколении.
— Рад нашей новой встрече, господа. Надеюсь, договоренность остается в силе!
— Да, господин полковник. Советское правительство привыкло держать свое слово.
— Значит, картинки станут моими?
— Как договорились.
Товарищ А. заметил мое замешательство и зашептал:
— Полковник составил список картин из Эрмитажа, которые перейдут в его собственность, если он даст правильные ответы на специально подготовленные нами вопросы. А я так думаю — пусть подавится. Очень скоро грянет мировая революция, и тогда мы сможем национализировать все ценности мира, включая и те, что мы пока вынуждены выпустить из своих рук.
— Начинайте, товарищ Киров, — приказал Сталин.
Киров поднялся, судорожно поднес к глазам бумажку и стал читать:
— Советские люди стали веселыми и довольными…
— Один Ренуар, — вставил полковник.
— В Союзе ССР наступил долгожданный расцвет наук и искусства…
— Один Василий Кандинский.
— Колхозное крестьянство больше не голодает и процветает…
— Один Клод Моне… А впрочем, мы сейчас это проверим.
С этими словами полковник Роббинс выбежал из кабинета.
— Куда это он? — поинтересовался Сталин. — Григорий Леонтьевич, поинтересуйтесь, чего ему еще надо?
Я догнал полковника в коридоре, где он внимательно высматривал что-то в потоке служащих.
— Вы кого-то ищете? — поинтересовался я.
— Хочу повстречать настоящего крестьянина и спросить его самого, как идут дела его колхоза.
Неожиданно он метнулся в толпу и подскочил к прогуливающемуся по коридору Калинину.
— Что это? Кто это? В чем дело? — перепугался Калинин.
— Это американский полковник Роббинс, — успокоил я его. — Он хотел бы задать вам вопрос.
— Да, хотел бы, — окончательно обнахалил американский подданный. — Мне кажется, вы — самый настоящий крестьянин! Таких парней я видел только на картинках в журналах. Не голодаете ли вы? Хватает ли вам еды?
Калинин, несомненно, шел из столовой, где только что знатно отобедал, потому что непрестанно цыкал зубом и ковырял ногтем между зубами.
— Благодарствую, — заявил он с явным облегчением, ибо, уж кто-кто, а он-то знал ответы на поставленные вопросы. — Кормят меня хорошо. Правда, осетринка сегодня была с душком. Непорядок.
Американского полковника ответ "настоящего крестьянина" удовлетворил, он вернулся в "комнату свиданий" и объявил:
— Значит, если не скажу, что надо, картинок не дадите?
— Не дадим.
— Точно, не дадите?
— Ни за что.
— Вот, черт! Тогда подтверждаю, что крестьян в Союзе ССР кормят хорошо. Один Клод Моне.
— Вот и славно, — обрадовался Сталин. — Все ли в порядке, Григорий Леонтьевич?
— Не знаю, мировая общественность может не поверить, факты — вещь упрямая, их ведь не спрячешь.