— Так вот. Отношение одной формы жизни к существованию другой может быть
каким угодно. Если оперировать привычными нам понятиями, скажем, одна
планета может быть населена амебами, другая — муравьями, третья — людьми.
Очевидно, что люди имеют возможность, скажем так, уничтожить первые две
формы жизни. Потенциально. И вот мы прилетаем к амебам, видим, что планета
ничья, и начинаем делать там то, что сочтем нужным. Какая-то часть амеб,
а может, и все, — ведь они могут быть опасны для людей, — гибнет от нашей
руки. А муравьев, видя, что они могут организовать свою жизнь, то есть
прослеживается логика в их поведении (доказано, что земные муравьи умеют
считать до шестидесяти и передавать эту информацию), мы начинаем изучать.
При изучении какая-то часть муравьев тоже гибнет. Какая-то… допустим,
забрали мы сотню муравьев для опытов или наблюдений. А у них есть семьи,
дети. Нам кажется, что и амебы, и муравьи ничего не чувствуют. Но, может,
это только в нашем представлении? Ведь есть же вещи, о существовании которых
человек узнал сравнительно недавно? Например, то, что дельфины разговаривают
между собой. Но мы приняли решение на чужой планете и вмешались в чужую
жизнь.
— Да что там чужая планета, — сказал Стас, — мы и на своей везде свой
нос суем.
— То, что мы до сих пор не видели ни одного муравья с кинокамерой, не значит, что у них ничего подобного кинематографу не существует. Возможно,
у них существует что-то свое, что дает им похожие ощущения или совершенно
другие. И не обязательно кино. Допустим, фигурное выделение запахов.
Егоров улыбнулся, Лютиков тоже. Они переглянулись, и полковник продолжил.
— На первый взгляд это кажется безумно смешным. Но попробуйте представить
себя на месте муравья. Прилетает на нашу планету какая-нибудь… — полковник
на секунду запнулся, — форма жизни, чуть не сказал зараза, со своими устоявшимися
представлениями о разумной форме существования и начинает нас изучать.
Наши дома и заводы для них — ажурные кучки экскрементов, а вся наша жизнь,
по их понятиям, всего лишь несколько мгновений. Они начинают нас препарировать,
сокрушаясь, что период нашей жизни чрезвычайно мал. Им и невдомек, что
у белковых организмов, населяющих третью планету от звезды в одном из
созвездий галактики Млечный Путь, могут возникнуть чувства, из-за которых
одни лишают себя жизни, а другие совершают необъяснимые даже для них самих,
поступки. Они просто не подозревают, что потеря своего дитя для нас —
огромное горе и удар для психики. Да у нас и психики, по их понятиям,
нет. Может, у них вообще нет такого понятия, как психика. Для них мы просто
живые организмы, которых они раньше не встречали. Им интересно. Я их прекрасно
понимаю. Только я против получения кем-то знаний за счет жизни ребенка
моего друга детства или просто соседа по городу. Мы должны как-то спасать
свою жизнь, пытаться выжить, защищать ее, если она нам, конечно, дорога.
Посмотрите на ядовитых пауков. Человек если их не боится, то по, крайней
мере, относится к ним с уважением. Или с опаской. Неважно. Важно, что
благодаря такому к ним отношению, они живут своей жизнью, какой жили задолго
до появления человека. Любой живой организм в природе имеет право защищать
себя.
— Если мы будем представлять для пришельцев опасность, — сказал профессор,
— они нас просто уничтожат.
— Это в том случае, если они агрессивны и глупы. Тогда они все равно нас
уничтожат. Раньше или позже. Если же они способны к мышлению, то заметят,