«В общем, взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать.»
Спиритизм, оккультизм, мистицизм, идиотизм, дарвинизм, хамизм, марксизм, онанизм, индивидуализм, оппупизм, бюрократизм, фрейдизм, иудаизм, символизм, клизмизм, терроризм, реализм, взяткизм с первого дня вступления Российской Могучей Славной Непобедимой Империи в войну напрочь сменил всенародный, горячий, искренний, доморощенный, исконно русский, православный патриотизм.
Кипучая натура Остапа Бендера, возбужденная мировым катаклизмом, не могла оставаться в стороне от общего подъема.
Умело подделав хронологию в нужном документе, он поступил на ускоренные акушерско-гинекологические курсы, дабы, как он выразился после утомительной родовой практики, снабжать будущие священные, кровопролитные, затяжные войны отменным пушечным мясом и санитарным обеспечением.
Получив соответствующую квалификацию и приняв самостоятельно два десятка орущих, мокрых, не поддающихся на уговоры и увещания младенцев, Остап оставил сие хлопотное занятие и открыл подпольную консультацию по АБОРТАМ И ЧЛЕНОВРЕДИТЕЛЬСТВУ.
От залетевших дам всех сословий и сумневающихся новобранцев не было отбоя.
Что касаемо меня, то, находясь в абитуриентском звании, я лелеял мечту: наперекор сокрушительным поражениям и победным реляциям, уехать по осени в столичный университет.
Факультет пока не выбрал, так как сам я хотел одно, маман — другое, а родитель — третье.
Пока я терзался в жребии и предвкушал блистательную карьеру на ниве тихого, незаметного, но плодотворного служения Родине, во славу себя и науки, Остап неутомимо консультировал.
Флигель залили карболкой и разделили простыней на две приемные: по женской части впускались культурно, через дверь, а по мужской, симулянтской, — через окно, для конспирации и увеселения соседок.
Остап гляделся весьма амбициозно и профессионально в белом халате, с нагло торчащим из кармана стетоскопом. Картину дополняли аптекарские очки и акушерский новенький саквояж, который Бендер не выпускал из рук, то и дело широко раскрывая и демонстрируя хромированный инструмент.
Чтобы скоротать время до отъзда, я совершенно бескорыстно ассистировал медицинскому светиле.
Я исполнял роль самоходного экспоната.
Для слабого пола — жертву аборта, со всеми вытекающими наглядными последствиями. Старательно изображал косолапость первой степени, криворукость и головодергание, особенно напирая на вываливание языка, пускание обильной слюны, невразумительного мычания и спорадического неконтролируемого извержения мочи. Для последнего (ошарашивающего) симптома я заранее запасался грелкой с чаем, которую приспосабливал в понятном месте и с помощью хитроумного резинополого механизма регулярно делал внушительные лужи.
Для сильного пола — изворотливого счастливчика и ловчилу, не боящегося загреметь в армейский рай. При этом я ничего не менял из репертуара жертвы аборта.
Остапа буквально рвали на части, и он умудрялся вести прием на обеих половинах одновременно, стремительно перемещаясь туда-сюда, гремя саквояжем и шелестя халатом.
Это напоминало игру в лаун-теннис.
Подача — слева, подача — справа!
Аут!
— И марганцовкой пробовали.
— От окопа могу рекомендовать выпадение кишки. Прямой, толстой, тонкой, слепой.
— И мылом.
— Каждый день натощак, не жуя, глотайте по десять пар сырых шнурков желтого цвета, предварительно для избежания внутрижелудочных травм удалив клещами металлические наконечнички.
— И мешок с сахаром подымали.
— Вареные нельзя. Запивать исключительно дистиллированной водой.
— И со второго этажа прыгали.
— Нет, меньше не рекомендуется. Десять пар — оптимальная доза… Противно? А когда осколок вопьется со свистом в брюшную полость и испортит бесповоротно пищеварение?
— И щипцами для завивки волос ковыряли.
— Тогда тренируйте кашель… Ну, разве это кашель… От настоящего кашля, не липового, у медкомиссии должны лопаться барабанные перепонки, как от артобстрела, а если при этом еще умело харкать всамделишной кровью.
— И трое суток лежали в горячей ванне с пудовой гирей на животе.
— Кровью харкать нежелательно?.. Тогда устроим незаживающую язву до окончания военных действий. Выбирайте: на руке, ноге, анусе, то бишь заднице.
— И лимонов перевели корзину.
— Нога — пусть будет нога. Правая? Левая? Выше колена? Ниже? На бедре? На голени? Без разницы — очень хорошо… В этой склянке особая мазь — наноси щедро, раз в неделю, не жадничай. Язва получится — высший сорт… На второй ноге?.. Излишне. Вполне хватит и на одной. От аромата твоего гниющего мяса сдохнут все мухи, а впридачу и фельдшера с докторами.
— И пьяный сожитель сапогом пинал.
— Запаха не переносишь?.. Тогда отрезай палец, желательно большой… На выбор имеются пила, кухонный нож, двери, трамвай, собака, беспородная, но хваткая. Момент — и пальца, как не бывало…Ах, пальчик жалко… Тогда висеть твоей шинели с мертвым содержимым на колючей проволоке спирали Бруно или валяться в грязной антисанитарийной воронке…
— И ничего, ничего, ничего не помогло! Ну, в таком разе медицина бессильна. Рожайте…
Остап выразительно щелкал пальцами.
И тут входил я, мычал, трясся, творил красивую лужу и удалялся к гренадерскому лбу, мучительно соображающему на, что же все таки решиться — на героическую смерть в штыковой атаке или на сырые шнурки, выворачивающий кашель, вонючую первосортную язву или вульгарное членовредительство…