Стивен. Не страдаю? Он не страдает! Как же вы можете не страдать, вы только посмотрите на себя — одеты в лохмотья, пахнете отвратительно, — да что у вас может быть, кроме страданий?
Хью. Знаете, вы какой-то уж очень грубый.
Стивен. Разумеется, знаю. Полагаете, я этого не заметил? Да, я груб, и даже очень груб, особенно с дурно пахнущими, убогими нищебродами, которые из рук вон плохо играют на губной гармошке.
Хью. Слушайте, в нашем с вами распоряжении целая планета, так почему бы вам не позволить мне просто жить?
Стивен. Целая планета? «В нашем с вами распоряжении»? О чем вы говорите? Планета, на которой живу я, наполнена ресторанами, скоростными машинами, крупными финансовыми потоками, отдыхом на Барбадосе и тонкими винами. А ваша планета полна бутылок из-под дешевого пойла, воющих губных гармошек, вони и грязных ночлежек. Это совсем другая планета. Как вы смеете даже предполагать, будто она — та же самая?
Хью. Считайте их разными, если хотите, но это все та же планета. И одна без другой существовать не может.
Стивен. О чем вы говорите — «не может»? О чем? Вы хотите сказать, что я завишу от вас?
Хью. Конечно зависите. Все ваше богатство выстроено на гниющей груде моей нищеты — в один прекрасный день эта груда просто рассыплется и вы рухнете вместе с ней.
Стивен. На гниющей груде? Вы спятили? Это же коммунистические разговорчики. Вы коммунист? Хотите, чтобы я полисмена позвал?
Хью. Быть коммунистом — не преступление. К тому же я не коммунист.
Стивен. Не преступление? Не преступление? Да вы вконец обезумели, не преступление. Нынче 1988 год и, разумеется, это преступление. Коммунисты — враги демократии, преступники, все до единого.
Хью. А чего такого уж хорошего в вашей демократии?
Стивен. Что хорошего в демократии? Он спрашивает, что хорошего в демократии? Демократия — это свобода речи, мысли и верований, вот что в ней хорошего, убогая вы кучка смрада. А теперь, убирайтесь с моей дороги, пока я вас огнем не пожег. Найдите работу, приведите себя в порядок. Я чувству себя просто униженным, когда натыкаюсь на груду мусора, которая еще и на гармошке играет.
Стивен поворачивается и уходит.
Хью. (снимает за его спиной бороду) Подождите!
Стивен. Подождать? Это чего же?
Хью. (Указывая пальцем прямо в камеру) Видите это?
Стивен. Что? Что я должен увидеть? И куда подевалась ваша борода, что вообще с вами такое? Совсем с ума сошли? Ну, что я должен увидеть?
Хью. (Со смехом) Так вы меня не узнаете?
Стивен. Вас? Нет, не узнаю. Разумеется, не узнаю, с какой стати?
Хью. Вы когда-нибудь смотрели телепрограмму «На улицах с Бибби»?
Стивен. «На улицах с Бибби»? А, ту, что снимается скрытой камерой?
(Вдруг приходя в ужас) Боже мой, но вы ведь не Роберт Бибби, правда?
Хью. (Снова опускаясь на тротуар). Нет, но мог бы им быть.
Хью. Папа?
Стивен. Да?
Хью. Я вот тут думал.
Стивен. Да, конечно.
Хью. Помнишь, как ты сказал, что мама ушла, чтобы жить с Иисусом?
Стивен. Да?
Хью. Ну так я думаю, что это неправда.
Стивен. О?
Хью. Да. Потому что я видел ее вчера вечером.
Стивен. Неужели?
Хью. Да. В супермаркете. И с ней был мужчина, совсем не похожий на Иисуса.
Стивен. (Откладывая газету) Послушай, Джереми, думаю, настало время для того, чтобы мы с тобой немного поговорили.
Хью. А разве мы сейчас не разговариваем?
Стивен. Ну, в общем, да, разговариваем, конечно. Тут ты прав. Хорошо. Сколько тебе сейчас лет, Джереми?
Хью. Тридцать один год.
Стивен. Тридцать один год, надо же. А сколько лет тебе было, когда я сказал, что мамочка ушла, чтобы жить с Иисусом, а?
Хью. Двадцать семь.
Стивен. Да, подумать только, как много мы уже прожили. Двадцать семь. Как время-то летит, верно? Силы небесные! Ну, стало быть, так. Когда я сказал тебе те слова, я немного приврал.
Хью. О.
Стивен. Да.
Хью. Ты сказал ложь?
Стивен. Чтобы избавить тебя от лишних страданий, сынок. Понимаешь, мамочка вовсе не ушла от нас, чтобы жить с Иисусом.
Хью. Как я уже догадался.
Стивен. Как ты уже догадался. На самом деле, мамочка умерла.
Хью. Умерла?