Миляш ненавидел встречи на чужой территории. На нейтральной – куда ни шло, но на чужой… Это на 99 процентов гарантия того, что тебя снимают на видео и готовы использовать его как компромат. Потом твоим же и заложат. А тут еще и без сопровождения, без охраны, без свидетелей, на чем категорически настаивали вымогатели, когда он обрисовал им по телефону суть переговоров. Но выбора не было.
Босс «Газвпрока» утопал в ковровых покрытиях женевского офиса New wave, утопал в махровых тапочках, напоминающих ладьи из исторических фильмов про древних славян, утопал в сомнениях, как выстроить разговор с этими проходимцами… И проходимками… Валяющийся на огромном плюшевом ложе Кайлин удивил Алексея Парисовича не столь глубоко, как Фама, убеленная облачением оперного херувима. Она парила, слегка помахивая тяжелыми, кажется, натуральными крыльями, на неуловимых для глаза прозрачных качелях из неизвестного материала.
И тут Миляш понял, что миссия под ударом, потому что все слова и аргументы смешались в его голове, как бумажки в барабане вокзального лохотрона. Он видел, что неземное белокурое существо не отводит от него взгляда и вдобавок поощрительно улыбается. Не призывно, а дружелюбно. Допуская в свой круг. Но Алексей Парисович вспомнил голову президента над столом и заставил себя обратить внимание на других персонажей свиты Кайлина.
Задрапированные в спортивные костюмы Сохатый и Волк лежали в творческом беспорядке в самом углу приемной залы Ангелиссимуса. Более неподходящего антуража и странной одежды вообразить невозможно. Впрочем, воображение не являлось сильнейшей стороной личности Алексея Парисовича – он всегда был исполнителем. Хорошим исполнителем. Он собирался немедленно сбросить с себя наваждение, причиненное крылатой феей, и подтвердить свою положительную репутацию. Надо решить болезненный для России трансферный вопрос!
Сохатый и Волк вскочили и ретиво бросились к Миляшу из своего угла, словно там их атаковал отряд термитов.
– Алексей Парисович, пожалуйте!
– Давайте знакомиться, ваш визит – такая честь.
– Принести пуховики и подушки? – любезничал Кайлин.
– Ничего, я в кресле, – испуганно отбрыкивался босс «Газвпрока». Он порыскал глазами, но ничего похожего на сиденье в зале не обнаружил. Ангелиссимус нажал на кнопку пульта, и из стены выдвинулось нечто, по очертаниям напоминающее кресло. Миляш замер в нерешительности.
– Ну, что же вы… Садитесь, если не хотите с нами раскинуться в приятной неге, отбросив костюм и прочие официальные предрассудки. – Волк располагающе разливал вино по бокалам-неваляшкам, которые могли сохранять равновесие на ковре. – И прошу вас рассказать, что же привело такого высокопоставленного политика и бизнесмена в нашу обитель виртуальных радостей?
Алексей Парисович начал как-то очень отдаленно, коснулся вообще всего русского государства и отозвался с большою похвалою о его природных ресурсах и подземных ископаемых. Волконский и Сохаев, лежавшие в позе римских патрициев, слушали, наклонивши голову. Фама парила под потолком. Кайлин листал глянцевый журнальчик и для того, чтобы показать, что слушает, иногда поднимал брови и раскачивал головой, как будто изумляясь масштабам описываемого.
Миляш переводил на английский основные постулаты своей речи, но Фама красноречивым жестом показала ему – это лишнее. И действительно, как только он сосредоточился на своем родном наречии, Ангелиссимус полностью ушел в журнал и о госте не вспоминал. Многие глянцевые журналы существуют, конечно, лишь для того, чтобы посеять комплексы в богатых и респектабельных людях. Богатые привыкли к тому, что в жизни они царят над всеми остальными, а тут, в глянцевых журналах, абсолютно ничего не понятно – затейливые слова, сложноподчиненные конструкции, темы, словно высосанные из среднего пальца университетского доцента. Неизбежно возникает вопрос, а такой ли я умный и всесильный, если смысл ускользает от меня? Но Кайлин, судя по горящим глазам, читал другой, более доступный журнал. Или делал вид, что журнал более доступный, а на самом деле ничего не понимал.
Алексей Парисович плавно от богатых ресурсов страны перешел к политическим руководителям, распоряжавшимся этими ресурсами. И в частности, заговорил о руководителях, окончивших земное поприще, но тем не менее обреченных на постоянные упоминания в силу жесткости линии, проводимой ими по отношению не только к иным государствам, но и к гражданам своей страны, кои…
– Вам угодно выкупить трансферы Ивана Грозного, Ленина и Сталина? – перебил его Сохаев, так просто, без малейшего удивления, словно речь шла о закупке хлеба.
– Да, – облегченно вздохнул Алексей Парисович. – Несуществующие трансферы Ивана Грозного, Ленина и Сталина.
– Извольте, мы можем продать. – Фама обдала газового короля сказочными обертонами своего голоса, и он выронил портфель, который с легким стуком коснулся коврового покрытия и распластался на полу, как штандарт поверженной армии.
– А например, какая же цена? – забеспокоился Миляш. – Хотя, впрочем, это такой предмет… что о цене даже странно… – Алексей Парисович слабо сопротивлялся внутреннему порыву бросить все свое имущество к ногам, вернее, к крыльям великолепной дамы.
– Да чтобы не запрашивать с вас лишнего, по сорок миллионов евро за штуку, – вступил в разговор Волк и даже причмокнул, отпив из бокала.
– По сорок?! – вскричал Миляш так, что Кайлин недовольно посмотрел на него со своего ложа, ибо из-за этого вопля был вынужден отвлечься от своего занимательного журнальчика.
– Что ж, – удивилась Фама, – а разве для вас это дорого?
– Нет, сорок миллионов – это, конечно, тьфу для нас, – надул щеки Алексей Парисович. – Но мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чем состоит предмет торга.
– А какая ж, однако, ваша цена? – казалось, пошел навстречу в переговорах Волконский.
– Я полагаю, со своей стороны, положа руку на сердце… По миллиону за душу, это самая красная цена!
– Эк хватили! Мы ведь не лапти продаем, – выступил со своим резоном Сохаев.
– Но согласитесь, это ведь и не люди.
– Так вы думаете, что найдете таких дураков, которые за миллион продадут хорошего игрока? – снова блеснул практицизмом Сохаев.
– Никак не пойму, зачем их позиционировать как живых игроков? Ведь они давно умерли. Осталось нечто эфемерное.
– Но вы же вовсю торгуете газом, – упрекнула его Фама. – Газ – тоже эфемерное и неосязаемое. Дунул на него – и нет вашего газа.
Фама действительно сделала губами характерное движение, вытянув их в трубочку, и Миля почувствовал, что страшная сила аромата ее дыхания уносит его в неизведанное. Сила восторга и возвышенных чувств, которые он позабыл в рутинной повседневности сделок, откатов, оффшоров и прочих важных государственных дел. Но тут образ президента, вернее, его пучеглазой головы, нависающей над столом, снова возник в помутившемся сознании босса «Газвпрока», и он взял себя в руки. Взял не только для того, чтобы сбить цену, но и для того, чтобы постоять за идеалы, униженные последним замечанием Фамы.
– Ну уж нет. – Алексей Парисович обиделся за индустрию в целом. – Газ приносит тепло, он нужен в промышленности… Да везде он нужен. Везде.
– Ну и наши игроки тоже не эфемерное, – рассердился Волконский. – Тот же Грозный Казань брал – и она теперь наша. И турок Иван Грозный побеждал, и литовцев с поляками, и немцев. И ничьи, конечно, случались, когда мирные договоры подписывались, вроде Ям-Запольского. И поражения, надо признать, бывали – тот же хан Девлет Гирей Кремль сжег, – но все-таки суммарная статистика говорит о том, что Иван Грозный по своей психологии победитель, а значит, его трансферная стоимость никак не миллион.
– Хорошо-хорошо, пять миллионов. Долларов! – уточнил Алексей Парисович, чтобы проходимцы не радовались большой уступке. – За каждого пять миллионов. Вы должны помнить, что они все-таки мертвые.
– Да, конечно, мертвые, – простодушно согласился Сохаев, но, отпив вина, тут же одумался. – Впрочем, что за политики, что числятся живущими? Что это за люди? Мухи, а не люди. Поэтому, чтобы мы по миру не пошли, давайте двадцать миллионов долларов за каждого.
– Двадцать миллионов долларов?! Это же как за Толю Тимощука!
– А чем Ленин хуже Тимощука, скажите, пожалуйста? – удивился Волконский. – Владимир Ильич обладает фантастическими лидерскими качествами. Коллективист. Образован. На нескольких языках говорит. Предельно жесткий. В отборе ему нет равных. С мясом вырвет, если ему и его команде нужно. Только зазевается соперник, проявил интеллигентную корректность и мягкотелость – так он его сразу обкрадет. Детей опять же любит. Не то что некоторые, – добавил Волконский и многозначительно посмотрел на Сохатого, напоминая о скверной истории, случившейся в московском Матче века с Достоевским.
– Нет, больше семи не могу. Меня же в России не поймут. Я же не свои деньги… Я государственное лицо.
– А инфляция? Когда Тимощука брали, сколько доллар стоил? – рачительно напрягся Сохаев. – И еще, знаете ли, такого рода покупки, я говорю это между нами, по дружбе, не всегда позволительны. И расскажи мы об этом – так ведь «Газвпроку» и вам лично больше никакого доверия не будет относительно контрактов или вступления в какие-нибудь выгодные обязательства.
– Это форменный шантаж – вы выкручиваете мне руки! Десять! Это окончательная цифра.
– Помилуйте! Что за цена – десять? Вы в Москве за десять сейчас себе квартиру, достойную вас, не купите. Девятнадцать с половиной – только из уважения к вашей чудной организации. – Волконский поднял бокал, словно тост произносил.
Алексей Парисович решил, что пришла пора возмутиться и поставить наглецов на место. Он хотел вскочить и сделать вид, что покидает переговоры с гордо поднятой головой, но понял, что если он осуществит сей маневр, то врежется носом в ноги Фамы. И не потому врежется, что они его влекли – эти скульптурно-целомудренные ноги, а потому, что благодаря непонятному техническому устройству расстояние между ангелом и Миляшом незаметно сокращалось в ходе беседы. Она парила в воздухе на качелях-невидимках. Изменялась амплитуда ее движения в пространстве, но она неприметно приближалась. Все ближе и ближе к несчастному чиновнику.
– Хорошо, мальчики. – Сказочный, дивный голос решил выполнить миротворческую миссию. – Иногда в жизни нужно идти на уступки и компромиссы. Давайте договоримся на пятнадцать миллионов долларов и останемся добрыми друзьями. Ведь дружба превыше всего!
Алексей Парисович с ней внутренне не согласился. Ему бы не хотелось оставаться с Фамой только друзьями. Ему хотелось большего! Но практическая сторона ее предложения пришлась ему по душе. Он решил убить несколькими подписями множество зайцев. Во-первых, государственные деньги тратить легко и приятно. Такие траты ни к чему не обязывают. Они даже повышают статус. К тому же здесь решался вопрос престижа страны, а престиж никакими миллионами не оценишь. Во-вторых, выкидыванием пятнадцати миллионов фактически на ветер он произведет на ангела приятное впечатление. Если он на дело готов выкинуть такие деньги, то сколько же он способен потратить на личные удовольствия! Даму это должно сразить. В-третьих, Миляшу просто надоело сидеть в этом плюшевом царстве. На-до-е-ло!! Хотелось подписать бумаги, выйти на набережную и подышать свежим, насыщенным озерной свежестью воздухом. Он дернул пуговицу на шее, ослабил узел галстука и… расслабился.
– Только ради вас.
– Ну вот и славно! – поднял бокал Волконский. – Контракты, надеюсь, при вас?
– Конечно, сейчас мы подпишем все необходимые бумаги.
И как только Алексей Парисович сказал эту фразу, он почувствовал, что ему не обязательно выходить на набережную. Ему и так хорошо. В лицо дует свежий ветерок. Не кондиционер гоняет по комнате суррогатный воздух, а именно ветерок во всей своей первозданной чистоте барражирует по его одухотворенному лицу. Миляш осознал себя художником, поэзию которого долгое время заглушали собрания акционеров и попытки эмансипации некогда дружественных республик, которым для острастки приходилось перекрывать трубу газопровода. И вот муза прилетает к нему и отдаляется, чтобы показать себя во всей непорочности своей красоты. А он на мини-ноутбуке стучит по клавишам, подправляет заготовки контрактов и вносит окончательную сумму сделки по каждому игроку команды темных сил.
Кайлин, увидев, что все в комнате пришло в движение, отвлекся от журнала и нажал на кнопку своего всемогущего пульта. Из стены выкатился принтер. Тоже весь закругленный и ворсистый, похожий на колобок. Он соединился беспроводной связью с ноутбуком Миляги и начал выстреливать листки контрактов. Они взвивались под потолок, и там их грациозными движениями подхватывала Фама. Затем она спускала их на сверку Волконскому и Сохаеву – те убедительно качали головами, воздавали должное умению Миляги находить тончайшие формулировки и разводили руками – ни убавить, не прибавить.
Фама на своих невидимых качелях парила в направлении Алексея Парисовича, передавала ему бумагу на подпись и для проставления печати, а потом летела в угол к Кайлину. Ангелиссимус вперился в контракт, составленный и на английском, и на неанглийском, потом вопросительно поднял брови. Ангел убедительно кивнул ему, и тогда он, умиротворенный, снова перевел взгляд на труды Алексея Парисовича, разыскал там красивую цифру – 15 000 000 – и изящно подмахнул вензелем своей подписи.
Ветер из невидимых источников нарастал, он уже сносил Миляша, точно отважного капитана, застигнутого на боевом посту обнаглевшей бурей. Впрочем, капитана эти порывы только смешили, разжигали в нем буйство крови и желание помериться со стихией… Да чем угодно помериться! Его охватила эйфория, экстаз, голова кружилась, он чувствовал себя не управляющим второй по рейтингу компании мира (что за жалкие масштабы!), а управляющим всего мира! Несколько клавиш отлетело под напором его пальцев, но он не остановил завоевательный порыв. Он буквально продавливал бумагу, вычерчивая свои подписи, оставлял фаллической ручкой с золотым пером мощные борозды в податливом материале. Он плыл по океану страстей, и пугливые волны разлетались перед покорителем экономических рынков.
Фама выхватывала у Алексея Парисовича контракты, и вихрь уносил прекрасного ангела в тот угол комнаты, где возлежал Кайлин. А потом Фама возвращала документ, скрепленный автографом главы New wave. И вдруг Миляш перестал ощущать вокруг себя буйство стихии, и волны больше не ударялись в его форштевень. Ангел вернул последнюю порцию бумаг, они оказались в прежнем виде, с его одиноким росчерком – согласия Кайлина на них не было. То ли качели куда-то не туда занесло, то ли Фама не поняла, что сделка еще не завершена, но, в общем, она оказалась на дальнем конце приемной залы с бокалом в руках и спиной к гостю. Они чокались всей своей троицей, а о нем совершенно забыли.
– А вот еще контракты… Не подписаны, – слабо напомнил о себе Алексей Парисович.
– Нет, мы подписали, что хотели, – через плечо отозвался Волконский.
– Тут контракт Сталина еще остался. Вы помните про него?
– Сталин не продается. А Ленина и Ивана Грозного мы отдали по устроившей вас цене. Сделка закончена, – сурово подытожил Сохаев.
– Как закончена? – прохрипел Алексей Парисович. – Тут какое-то недопонимание. Мне нужны все три игрока.
Волк с досадой повернулся к Миляшу:
– Мы вели разговор о цене за каждого игрока. Правильно?
– Правильно.
– Но при этом вы не спросили, можем ли мы продать всех троих.
– А почему вы не можете всех троих? – лепетал Алексей Парисович, все еще отказываясь верить, что он облапошен, а вдобавок еще и Родина обманута заодно с ним.
– Мы не можем продать Сталина, потому что нам нужен сильный игрок в опорной зоне.
– Но неужели нельзя кого-нибудь другого поставить?
– Нет, нельзя, – решительно срезал Сохатый. – Вы же Тимощука еще пару лет назад ни за какие деньги не хотели продавать, правильно? Ваш спортивный директор Владислав Радимов так и сказал: «Я друзей не продаю».
– То Тимощук, а то… – мямлил Миляш. – Тут нельзя сравнивать.
– Для нас Сталин даже значимее Тимощука. Без него вся команда рушится. Он исповедует тактику «выжженной земли». Хороший организатор, мудр, спокоен, бдителен, скромен, немногословен. Его слушаются все без исключения партнеры. Любит детей нацменьшинств, что необычайно важно для маркетинговой составляющей Матча. И потом… Это имя! И еще какое. Кому нужен наш Матч, если в составе не окажется подлинных звезд истории? С Торквемадой да Пол Потом далеко не уедешь.
– Пятьдесят миллионов, – уронил голову Миляш.
– Нет, – рявкнул Волк. – Западные партнеры нас просто не поймут, если Россия в этом Матче не будет представлена. Сталин не имеет цены. Мы продали только тех, кого можем заменить. Сталин – наше все!
И тут Миляш подумал о том, что одна из африканских стран в ближайшее время может получить нового посла из России.