— Только не говорите, что вы предполагали это!
— Подобная ситуация приходила мне в голову, как один из вариантов.
— Боже милостивый, приходила в голову! А вы не могли хотя бы предупредить нас?
— Я не осмелился, сэр.
Разумеется, немного подкрепившись и придя в умиротворение, я понял, что, в сущности, нисколько не виноват в том, что произошло. В конце концов, не мог же я предвидеть, что наш сам по себе блестящий план пойдет наперекосяк! Однако, при всем том перспектива скорой встречи с Коржиком мне отнюдь не улыбалась. Пусть время, великий лекарь, сделает свое дело, а там посмотрим. В течение нескольких месяцев я на пушечный выстрел не подходил к Вашингтон-Сквер и делал вид, что этого места вообще не существует. А потом, когда я уже решил, что могу без опаски появиться в тех краях и возобновить, так сказать, утраченные связи, время, вместо того чтобы исцелить раны, сыграло самую скверную шутку, довершив расстройство. Однажды утром я раскрыл газету и прочел, что миссис Александр Уорпл одарила супруга сыном и наследником.
Мне стало так чертовски жаль несчастного Коржика, что я даже не притронулся к завтраку. Это уж было слишком. Чувства переполняли меня.
Что было делать? Конечно, сперва я хотел все бросить, рвануть на Вашингтон-Сквер и молчаливым рукопожатием поддержать бедолагу, но, подумав, не решился на это. Здесь скорее подошло бы заочное воздействие. Я послал Коржику мысленные волны ободрения.
Где-то через месяц меня вновь начали одолевать сомнения. Я вдруг подумал, что поступаю нечестно по отношению к приятелю, избегая его. Может быть, именно сейчас Коржику как никогда важно, чтобы друзья сплотились вокруг него. Я представил себе, как он печально сидит в пустой студии, наедине с горькими раздумьями, и сострадание захлестнуло меня с такой силой, что я немедленно прыгнул в такси и приказал водителю гнать во весь дух.
Я ворвался в студию и увидел Коржика, склонившегося над мольбертом как ни в чем не бывало. Напротив сидела сурового вида женщина средних лет с младенцем на коленях.
Что ж, мне следовало быть готовым к чему-то в таком роде.
— Ох, простите, — выдавил я и попятился к двери. Коржик обернулся.
— Привет, Берти. Постой, не уходи. Мы уже заканчиваем. На сегодня все, — обратился он к кормилице. Та взяла ребенка на руки и положила его в коляску, стоящую в проходе, с такой осторожностью, словно переливала драгоценную жидкость из одного сосуда в другой.
— Завтра в то же время, мистер Коркоран?
— Да, пожалуйста.
— Всего хорошего.
— До свидания.
Коржик постоял, глядя на дверь, потом повернулся в мою сторону и рассказал все без утайки. К счастью, он принял как само собой разумеющееся, что мне уже все известно, поэтому обошлось без особого смущения.
— Это идея моего дяди, — объяснил Коржик. — Мюриель пока ничего не знает. Портрет станет сюрпризом к ее дню рождения. Кормилица забирает ребенка под предлогом прогулки и буксирует его сюда. Какая насмешка судьбы, Берти. Впервые в жизни я получил заказ на портрет, а позирует мне эта протоплазма! Головастик, который выскочил, как черт из коробочки, и увел наследство прямо у меня из-под носа. Представляешь, каждый божий день я вынужден растравлять себе душу, вглядываясь в лицо этого маленького уродца, а ведь он считай что шарахнул меня дубиной по затылку и обчистил карманы. Я не могу бросить портрет, потому что дядя тут же лишит меня содержания, но каждый раз, натыкаясь на пустые глаза этого свиненка, я испытываю нечеловеческие муки. Знаешь, Берти, иногда он посмотрит на меня этак снисходительно, а потом отвернется и срыгнет, будто это я вызываю у него отвращение. В такие моменты меня так и тянет подарить газетам сенсацию — я даже заголовки вижу: "Молодой подающий надежды художник размозжил голову малютке".
Я молча похлопал Коржика по плечу. Глубину моего сочувствия словами было не выразить.
После этого я некоторое время не появлялся в студии, потому что не хотел навязываться приятелю в его горе. Кроме того, меня пугала нянька. Своими глазами-буравчиками она дьявольски напоминала мне тетю Агату.
Но в один прекрасный день Коржик сам позвонил мне.
— Эй, Берти!
— Да?
— Ты чем-нибудь занят?
— Да вроде нет.
— Ты не мог бы забежать ко мне?
— А в чем дело? Что-то случилось?
— Я закончил портрет.
— Молодчина!
— Ну да. — В голосе его прозвучала неуверенность. — Понимаешь, Берти, с этим портретом что-то не так. Через полчаса должен зайти дядя, чтобы осмотреть его, и я почему-то чувствую, что мне понадобится моральная поддержка.
Кажется, я опять влип в какую-то историю. Без помощи Дживса тут не обойтись.
— Ты думаешь, он устроит разнос?
— Похоже на то.
Я припомнил краснолицего субъекта, которого видел в ресторане, и представил, как он осматривает портрет. Уж что-то, а устраивать разносы он наверняка умеет.
— Хорошо, приду, — твердо пообещал я Коржику.
— Здорово!
— Но только при условии, что приведу с собой Дживса.
— А причем тут Дживс? Зачем он нужен? Это он предложил тот идиотский план, из-за которого…
— Послушай, старик, ты ошибаешься, если думаешь, что я собираюсь встретиться с твоим дядей-сумасбродом без подстраховки Дживса. Скорей уж я ступлю в логово диких зверей и сам цапну льва за загривок.
— Ну хорошо, — уступил Коржик, хотя и без особенного энтузиазма.
Я позвал своего камердинера и объяснил ему ситуацию.
— Очень хорошо, сэр, — ответствовал Дживс.
Коржик стоял возле двери, разглядывая картину. Одну руку он поднял в каком-то защитном жесте, словно боялся, что портрет прыгнет и укусит его.
— Стой, где стоишь, Берти, — сказал Коржик, не меняя позы. — А теперь скажи честно: что ты об этом думаешь?
Свет из окна падал прямо на портрет. Я внимательно рассмотрел его, затем подошел немного ближе и взглянул снова. После этого я отступил на то место, где стоял прежде, потому что издалека он казался не таким страшным.
— Ну же? — забеспокоился Коржик.
Я чуть помедлил с ответом.
— Конечно, старина, я видел ребенка всего один раз и то мельком, но ведь он и вправду не красавец, верно?
— Что, на самом деле такой уродец, как на портрете?