В том новом повороте он уже все обдумал: в огурцы пойдет в белом костюме, в котором в последний раз ездил в Сочи отдыхать. А партийный билет завернет против огуречной сырости в целлофан.
Едва сдерживая горючие, Полина закрутила банку, обложив мужа небольшими, но крепкими огурчиками. Все делала по своим привычным правилам - хрен с корнем, укропу в достатке, конечно. Чесноку, эстрагоновой травки, немного красного перцу. Некоторые еще кладут дубовый лист, но Полина отказалась. "Да сам Коля, как дуб - буйная головушка, один в чистом поле" с любовью подумала о муже Полина и поставила банку с Чебышевым среди других в холодильник.
Между тем бывшие партийцы, товарищи Николая, особенно молодые, сориентировались по другому: создавали фирмы, банки, акционерные общества с ограниченной ответственностью. В Коромыслове запахло иностранным словом "бизнес".
Полина вынимала мужа из холодильника, рассказывала о городских делах.
- Может, ты поторопился? - осторожно говорила она.
Но бывший Первый отрубил:
- Чтоб я заделался торгашом на иностранный манер? Не бывать этому!
Через стекло банки Полина показывала мужу телевизионные передачи.
Но это вызывало у Николая такую перцово-красную ярость, что вокруг него огурцы трещали:
- Развалили Союз! Голые зады показывают!
Постепенно жизнь наладилась. Полина привыкла и даже радовалась. Раньше муж по командировкам мотался, задержался допоздна на работе, а теперь всегда при ней, тут, рядом. Откроешь холодильник:
- Коля, как ты там?
- Нормально, - и даже шутил. - Ни один огурчик не подгнил.
А иногда пел с сильной хрипотцой: "Я люблю тебя, жизнь..."
Полина отводила глаза и, чтоб не заметил муж, рукой убирала кручинную слезу.
Гости к ним редко приходили, все больше по праздникам. Полина ставила на стол банку с Чебышевым.
Старые друзья ругали новую власть. Полина откручивала крышку, чтобы гости могли закусить, а Николай - высказаться и выпить.
Еще не успеет Полина открыть банку, а Николай уже стучит по стеклянной стенке:
- Пейте, товарищи, за Союз Советских Социалистических Республик, за коммунизм!
Гости осторожно. Чтобы не задеть хозяина, тыкали вилкой, доставали огурчики.
- Коля, - горячились они от его слов и водки, - мы тебя понимаем, но ты тоже нас пойми. Не у всех такая воля, нам надо бабки зарабатывать.
- Надо объединяться, - кричал Чебышев, - а вы как тараканы.
И он высовывался из банки, облепленный укропом. Ему наливали водки. Выпивал разом несколько рюмок, благо соленые огурцы были рядом.
- Еще меня вспомните, - и уходил на дно. От красного перца его лицо горело знаменем.
К лету в банке остался один огурец. Но Чебышев ни разу не усомнился. И как напророчил.
К дому Чебышева подъехала иномарка с темными стеклами.
Полина Андреевна похолодела от предчувствия.
- Николай Григорьевич дома?
- Он нездоров, - прошептала жена.
- Поправится, - улыбнулся самый молодой. - Доставайте из холодильника.
У Полины Андреевны сердце сжало обручем. Она вытащила банку с огурцом и мужем.
Николай Григорьевич не испугался и через стекло показал пришедшим партийный билет.
- Вот-вот, вы нам нужны, Николай Григорьевич, - и пошутили. - Не надоело вам в банке? Пора на волю.
- Буду сидеть, пока не придет Советская власть.
- Все, хватит. Переодевайтесь. Вас ждут. Пойдете выше.
- В область?
- Еще выше.
- Готов выполнить любое задание партии, - отрапортовал Николай Григорьевич, дыша на молодых товарищей огуречным рассолом.
Полина вытащила из шкафа голубой костюм Первого, пахнущий нафталином. Почистила.
Молодые парни вежливо предложили Николаю Григорьевичу помочь вылезти из банки.
- Не надо! - сказал несгибаемый секретарь горкома, и сам, опираясь на последний огурец, выбрался наружу, разбрасывая укроп и эстрагон.
- Поля, наполни ванну. Где моя рубашка, в которой я выступал на последней партконференции?
В нем срабатывала давно и хорошо закрученная партийная пружина. Слышались отрывочные приказы:
- Бритву. Одеколон. Где расческа? Платок. Орденов и медалей не надо. Оставь орденскую планку.
Буквально через двадцать минут перед Полиной Андреевной предстал весь в голубом свете партийной подтянутости Первый.
- Будто и годы его не тронули, - с гордостью подумала о муже Полина Андреевна. - Не зря я его в рассоле держала.
- Ну что? - спросил Первый. - Поехали?
- Поехали, - четко отрапортовали молодые люди.
- Одну минутку, - задержался Николай Григорьевич и снял целлофан с партийного билета. От целлофана пахло солеными огурцами. Красная корочка мягко проскользнула в левый карман пиджака, рядом с сердцем Первого.