Не избежал общей участи и я. Однажды Мармелад, который вообще-то ко мне относится с симпатией, минут десять гонялся за мной, изнемогая от злости. Я чудом спасся, забравшись на крышу сарая, и только здесь обнаружил привязанный к штанам лоскут красного ситца. Я знал, что Мармелад не выносит красного цвета, и без труда догадался, кто устроил мне это удовольствие, поскольку из кустов на эту милую сценку смотрели две до чрезвычайности довольные физиономии.
Я решаю, что имею полное право на месть, беру с подоконника Льва Ивановича будильник, перевожу стрелку звонка на шесть часов и осторожно ставлю эту мину на окно комнаты братьев. Я тихо смеюсь при мысли, что два плута в самое сладкое для сна время вскочат как ужаленные.
Начинает рассветать, а мне хорошо, спать не хочется. Из окна археолога доносится легкий храп со свистом. Я заглядываю в комнату: Игорь Тарасович крепко спит, разметавшись на постели. И снится ему, наверное, что он раскопал древнее поселение с мостовыми, даже водопроводом. Весь археологический мир в смятении, на остров толпами съезжаются виднейшие светила и авторитеты. Звучит разноязычная речь, авторитеты жмут Ладье руки, а он невозмутимо показывает им бесценную библиотеку берестяных табличек, груды монет, золотые украшения и жемчужину раскопок – статую языческого бога Перуна.. Все кричат «ура», ярко светят юпитеры кинохроники, а жалкий, всеми презираемый коллега Брынзин, который когда-то так нагло перехватил открытую Ладьей скелетную жилу, прячется за чужие спины и буквально зеленеет от зависти.
Игорь Тарасович дергает ногой и вздыхает: наверное, в сон врывается реалистическое уточнение. Оно жестокое и обидное: нет бесценной библиотеки, нет золотых украшений и нет Перуна. А есть десяток не имеющих научного значения костей и насквозь ржавый шлем, который Ладья и Зайчик на днях откопали; ничтожный шлем, при виде которого коллега Брынзин лопнул бы от смеха…
Половина шестого, пора будить Ракова. Он ложится спать рано, чтобы на свежую голову, не торопясь, изготовить очередной кулинарный шедевр. Вместе с нами за стол Раков не садится, охота была ему слушать «охи» и «ахи»! Но мы знаем, что занавеска в кухне чуточку раздвинута и через щелочку за нашим поведением наблюдают с крайним интересом. Разумеется, никто этого не замечает, но после еды Борис мчится на кухню и осыпает повара заслуженными комплиментами. Да, тот самый Борис, у которого при виде «лодыря и симулянта» когда-то сжимались кулаки и который теперь пользуется каждым случаем, чтобы выразить Ракову свою признательность и уважение.
Я прутиком щекочу Ракову румяную щеку. Он просыпается, озабоченно смотрит на часы и одевается. Затем, ухмыляясь, кивает на спящего рядом Прыг-скока и уходит на кухню. Мне тоже становится смешно: вся коммуна радовалась до слез, когда раскрылась эта тайна. Оказывается, дней десять подряд Потапыч чуть свет поднимал профессора и Прыг-скока, без которых Глюкоза наотрез отказывалась доиться. Особенно бесился Прыг-скок. Он яростно вопил, что это кощунство – будить в пять утра заслуженного артиста республики, чтобы он пел какие-то дурацкие куплеты шизофреничке-корове. Но Потапыч был неумолим: музыканты плелись на скотный двор, и Прыг-скок под аккомпанемент композитора Черемушкина дрожащим от бешенства голосом напевал Глюкозе «Чижика». Корова мечтательно слушала и легко отдавала молоко. И только в последние дни, когда тайна случайно была раскрыта, лауреаты конкурса имени Глюкозы решительно встали на путь саботажа. Потапычу пришлось помучиться, но сопротивление упрямой Глюкозы все же было сломлено.
Мои размышления прерывает звон будильника. Я вприпрыжку бегу к домику братьев-разбойников, чтобы насладиться их проклятьями.
Из окна, потрясая будильником, высовывается Лев Иванович. Моя ликующая физиономия лучше всяких слов говорит ему, кто устроил эту гадость. На меня обрушивается целый водопад упреков. Лев Иванович долго обманывался на мой счет. Он думал, что я солидный молодой человек, уважающий старших, а я оказался довольно гнусным шалопаем, который развлекается тем, что не дает спать уставшим за день пожилым людям. Подсунув ему под ухо заведенный будильник, я тем самым раскрыл перед ним свое довольно жалкое нутро мелкого вертопраха и лоботряса. Он и так не мог заснуть до часу ночи из-за мерзавца Мармелада, который слопал партитуру первой части его симфонии, а тут еще такая наглая выходка…
Излив свою душу, профессор скрывается за шторой. Я ошалело осматриваюсь: какие-то булькающие звуки в комнате братьев кажутся мне подозрительными. Я осторожно заглядываю в окно: Юрик и Шурик извиваются на кроватях и задыхаются от смеха. Увидев меня, они мгновенно затихают и нахлобучивают на головы подушки.
В восемь утра я остервенело бью в рельс.
Мое дежурство было оценено на двойку.
Катер ожидался после обеда, и в полдень, закончив работу по последним нарядам, все разбрелись по острову. Машенька, Антон и я лениво загорали на берегу. Издалека доносился сочный баритон Прыг-скока. Раков согласился сделать на обед окрошку, которую Станислав Сергеевич страстно любил, но с одним условием. Что ж, окрошка – это удовольствие, а за каждое удовольствие нужно платить. И над островом неслась исповедь цыганского барона, влюбленного в одну прехорошенькую цыганку. Стоя в своем колпаке на кухонном крыльце, Раков аплодировал и требовал петь на «бис».
Из озера выскочил Шницель. Он отряхнулся, обдав нас брызгами, и улегся на теплый песок, блаженно зажмурив глаза и высунув длинный красный язык. Мы лежали молча. Машенька думала о чем-то и улыбалась.
– Хотите, я отгадаю ваши мысли? – предложил Антон. – Вы сейчас думаете о том, что авантюра закончилась с большим успехом, чем можно было ожидать. Правда?
– Правда! – вырвалось у Машеньки. – Правда! А как вы угадали?
– Очень просто. Сначала вы долго смотрели на причал и вспоминали, как мы прибыли на остров. Потом, когда послышались голоса Ракова и Прыг-скока, думали о былых, связанных с ними неприятностях: в этот момент ваши глаза погрустнели. Затем появилась улыбка: вы начали перебирать в памяти последующие успехи и в заключение размечтались о триумфе, с которым будет встречен в институте ваш доклад. А сейчас вы возмущены тем, что какой-то нахал без разрешения раскладывает по полочкам ваши тайные мысли.
– Самое смешное, что все это абсолютная правда! – Машенька и не пыталась скрыть свое удивление. – Вы, Антон, совсем неплохой физиономист. А теперь я вам отомщу и скажу, что читаю в ваших глазах. Вы…
– Что-то припекло, давайте искупаемся! – Антон торопливо встал и пошел в воду. Мы с Машенькой посмотрели друг на друга. Машенькины глаза смеялись. Я укоризненно покачал головой.
– Миша, я все время говорю не то, – еле слышно сказала Машенька. – Я болтаю сплошные глупости, я сама виновата, что он меня боится…
Машенька опустила голову. Подошел Антон, бронзовый и бодрый. Он подхватил Шницеля и швырнул его в воду. Берег огласился радостным лаем. В восторге, что хозяин уделяет ему внимание, Шницель прыгал вокруг, становясь на задние лапы и всем своим видом требуя продолжения игры. Наконец Антон снова сел на свое место.
– Простите, что я вас недослушал, – вызывающе сказал он. – Вы, кажется, хотели продемонстрировать свое ясновидение?
– Друзья, – помолчав, сказала Машенька, чуть улыбаясь, – какого вы мнения о моем поведении в первый день, даже в первый час нашего пребывания на острове?
Я искренне оценил это поведение на пятерку и выразил свое восхищение железной выдержкой и мужеством, с каким Машенька вышла из невероятно трудного положения.
Антон высказался менее лирично. Он полагал, что десяток собравшихся вместе чертей не могли бы так взбаламутить компанию мирных и тихих людей, как это ухитрилась сделать Машенька. Однако он признал, что в этой достаточно острой ситуации главный врач санатория держала себя с редким самообладанием.
– Вы все ошибаетесь, – спокойно подытожила Машенька. – Я перетрусила, как мышь. Я была почти уверена, что меня выпорют ремнем, и надеялась только на счастливый случай и… на Зайчика. Я сразу заметила, что он…
– Ну! – нетерпеливо потребовал Антон.
– Меня уважает, – закончила Машенька. – А почему вы…
Я приложил палец к губам, Машенька запнулась и едва заметно кивнула. Антон, который уткнулся носом в песок и замер в ожидании расплаты за неосторожную реплику, облегченно вздохнул. Машенька продолжала:
– И теперь открою вам один секрет, друзья: если бы в тот момент вы проявили твердость и настояли на немедленном возвращении, я вынуждена была бы уступить. Так приказал Иван Максимович. Потапыч знал все. По первому же моему знаку он готов был отравиться на лодке за катером, и спустя несколько часов вы оказались бы в настоящем санатории. Да, не удивляйтесь! Это в пяти километрах, на острове Сосновка. Там были приготовлены для вас места, и там вас ждали. Я просто плакала от радости, что вы решили остаться!
– Недурно, – проговорил Антон. – Ослы мы первостатейные, ничего не скажешь. Хотя теперь, пожалуй, с этим не согласится даже Раков. Однако скажите, мадонна: зачем вам лично понадобилась вся эта робинзонада? Только для того, чтобы научить Прыг-скока доить корову?
– Хотите знать правду? – Машенька смущенно улыбнулась. – Вы – первая моя научная работа, моя тема, понимаете?
– «Олег, не будь ретроградом, в науке каждый идет своим путем!» – процитировал я.
Машенька засмеялась.
– Это я говорила в кабинете, я думала, что вы корреспондент. Ох, как страшно было! Если бы не Иван Максимович, мою тему на ученом совете подняли бы на смех. А он поверил и сказал «да». Я побывала в районных поликлиниках и сделала выписки из историй болезни. У многих действительно была сильно расшатана нервная система. Кроме Антона, конечно, у которого вместо нервов – капроновые нитки. Я знала, что Лев Иванович страдает сильными головными болями, что бессонница у Ладьи приняла хроническую форму, а Станислав Сергеевич очень раздражителен.
Но я была убеждена, что труд и сон на свежем воздухе лучше любых ванн излечивают нервную систему, и мне было радостно видеть, как крепко спят и наливаются силами мои любимые робинзончики…
– Это я могу подтвердить! – послышался сверху голос Шурика. – Мы с Игорем Тарасовичем сейчас боксировали, и он так двинул меня в подбородок, что до сих пор звенит в ушах! Поднимайтесь наверх, Раков приглашает всех к столу. Миша, Антон, целуйте Машеньку, Потапыч сказал, что ей сегодня двадцать пять лет!
Машенька укоризненно посмотрела на Шурика. Мы церемонно пожали ей руку.
– Не устроить ли нам по этому поводу небольшой сабантуй? – предложил я, одеваясь.
– Посмейте только, – сердито сказала Машенька. – Подумаешь, событие, каких-то жалких двадцать пять лет.
Антон согласился, что событие, безусловно, не из тех, которые влияют на ход истории, но мое предложение поддержал. Машенька взмолилась, пыталась спорить, но было уже поздно: к нам сомкнутой колонной приближался весь наличный состав коммуны. Слышались приветственные клики. Мы не позволили Машеньке убежать и заставили ее испить чашу до дна. Борис произнес речь, в которой высокопарно назвал Машеньку «королевой Острова Веселых Робинзонов» и перечислил ее заслуги. Затем он преподнес августейшей особе искусно вырезанную из дерева коровенку с надписью «АЗОКЮЛГ». Игорь Тарасович подарил королеве свою книгу «В поисках каменного века», Ксения Авдеевна – вязаную кофточку – продукт трехнедельного труда, а Зайчик – боксерские перчатки. Юрик и Шурик вручили Машеньке отличную авторучку, но Прыг-скок вовремя заметил пропажу и поднял скандал, после чего преподнес авторучку сам.
Едва ли не до слез всех растрогал Шницель. Пес, с которым Антон быстро провел соответствующую работу, жалобно скуля, положил к Машенькиным ногам свое величайшее сокровище – чуть начатую кость. Видя, что сердце у пса буквально обливается кровью, Машенька великодушно возвратила подарок, и Шницель, не тратя времени даром, тут же умчался подальше от этого опасного места.
Едва мы уселись за стол, как Борис провозгласил:
– Трепещите, любители сенсаций! Сейчас Зайчик всех нас пошлет в нокаут: у него в колодце охлаждается бутылка шампанского!
Мы зааплодировали, а Машенька благодарно кивнула чрезвычайно польщенному Зайчику. Спустя минуту он уже священнодействовал над заветной бутылкой.
– Стаканы, держите стаканы! – суетясь, кричали Юрик и Шурик. – А то сейчас как брызнет! Ух, как брызнет! Берегись!
– Что такое? – тупо спросил Раков.
– Ну и шутник же вы, Зайчик! – неодобрительно проговорил Прыг-скок.
Не в силах дать оценку этому сверхъестественному факту, Зайчик оторопело смотрел, как Машенькин стакан наполняется самым обыкновенным молоком.
– Му-у-у, – тихо протянул Шурик.